ИЗВЕСТИЯ РАИ. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2008, том 67, № 2, с. 53-59
МАТЕРИАЛЫ И СООБЩЕНИЯ
ПРОМЕТЕЙ И ЛЮЦИФЕР В ТВОРЧЕСТВЕ КОНСТАНТИНА БАЛЬМОНТА
© 2008 г. Э. Метц (Бельгия)
В статье рассматривается характер, функции и взаимоотношение образов Прометея и Люцифера в поэзии и литературно-критических статьях К. Бальмонта на фоне древнего мифа и его "неомифологической" трактовки в русской и мировой литературе.
The article presents the character, functions and interpretation of Prometheus and Lucifer in the poetry and essays of Konstantin Balmont against the background of the ancient myth and its neomythological interpretation in Russian and world literature.
Начиная с трагедии Эсхила миф о Прометее получил широкое распространение в мировой литературе. Достаточно назвать хотя бы таких писателей, как Кальдерон, Гете, Шелли. Мифологический герой при этом часто символизирует борьбу за духовную свободу и научный прогресс. Образ Люцифера в литературе встречается реже (здесь следует упомянуть драму "Люцифер" Й. ван ден Вондела и драму "Каин" Байрона), но по своему богоборческому и даже сверхчеловеческому характеру он сопоставим с Прометеем -"носителем огня".
В предлагаемой статье рассматриваются характер, функции и взаимосвязь обоих персонажей в поэзии и литературно-критических статьях Константина Бальмонта на фоне древнего мифа и его "неомифологической" трактовки в мировой и русской литературе1. Творчество Бальмонта в связи с этой темой представляет особый интерес благодаря отражению в нем разных философско-оценочных систем и наличию разных поэтических интерпретаций - от народнического "проме-теизма" до эстетического индивидуализма и декадентского демонизма.
1. Прометей народнический и декадентский
Известно, что на значительную часть ранних русских символистов повлияли - в общественно-политическом плане - идеалы народничества и -в художественном плане - поэтика "гражданской лирики" (Некрасов, Надсон). Это особенно заметно в стихотворениях 1880-начала 1890-х годов Минского, Мережковского и самого Бальмонта.
1 О "неомифологическом" характере русского символизма см. [1, с. 59-96].
Не случайно, что именно эти три поэта не раз обращались к образу Прометея2.
Революционные убеждения Бальмонта подтверждаются биографией поэта: будучи школьником, он участвовал в народовольческом "кружке образования", за что в 1884 г. был исключен из гимназии [5, с. 16-18]. Однако к догматическому марксизму он никогда не примыкал. Уже в 1918 г., в своей брошюре "Революционер я или нет?", он откровенно назвал социализм "убогою выдумкой" и "совершенным нарушением свободы личности" [6, с. 11]. Ему гораздо ближе была позиция левых анархистов, с идеями которых он ознакомился в 1880-е годы, прочитав книгу "Современный социализм" ("Le socialisme contemporain") бельгийского ученого Э. Лавеле [6, с. 11-12]. Отца анархизма, Бакунина, Лавеле хвалил за то, что он - "современный Прометей, приносящий людям свет и правду" [7, p. 306]. Подобное же представление об истинном революционере выражается и в упомянутой брошюре, где Бальмонт пламенно защищает идею "революции духа", воплощаемую смелым, самостоятельным человеком. Интересно, что революционер в его глазах -это своего рода сверхчеловек, гений, деятельность которого ассоциируется с творческой работой вообще: "Гений и крупный талант почти всегда ломает старое и создает новое" [6, с. 4]. Образ Прометея как сильной личности с чертами гениального художника характерен для творчества Бальмонта 1890-х годов. Вернемся, однако, к са-
2 См. стихотворение "Прометей" (1883) Николая Минского [2, с. 123]. Позднее, в 1907 г., Минский также включит в свое собрание сочинений поэму под названием "Счастье Прометея" (см. о ней [3, с. 239-241]). Дмитрий Мережковский опубликовал в 1886 г. стихотворение "Порой, как образ Прометея", написанное в надсоновской традиции [4, с. 121]. В 1891 г. появился его перевод "Скованного Прометея" Эсхила [4, с. 429-466].
мым ранним его стихотворениям, датированным серединой 1880-х.
В 1885 г. 19-летний Бальмонт передал В.Г. Короленко тетрадь со своими первыми стихотворениями, пейзажными (в духе Фета) и гражданскими. По мнению Короленко, гражданские стихи Бальмонта были менее удачны, "холоднее" стихов о природе [8, с. 207]. Стоит, однако, обратить внимание на одно из этих стихотворений, опубликованное недавно П.В. Куприяновским, где образ Прометея встречается впервые:
Как Прометей, прикованный к скале,
Уничижен был небесами, Так наш народ в своей родной земле -Невольник, скованный цепями. Но если скинет цепи Прометей,
На мир он мощным взором взглянет, И если вырвется народ наш из цепей,
Титаном светлым он восстанет [5, с. 26].
Прометей в этом стихотворении отождествляется не с индивидуальной личностью, а с народом, что для литературной традиции довольно необычно. Этим "коллективистским" толкованием Бальмонт до известной степени предвосхищает изображение рассматриваемого мифологического героя в советской поэзии. Например, в стихотворениях и поэмах таких украинских поэтов 1930-1940-х годов, как Тычина, Малышко, Сосю-ра, Руденко, Прометей является символом восставшего народа, который сам создает свою историю [3, с. 247]. В отличие от названных поэтов, у Бальмонта освобождение народа-Прометея, естественно, только ожидается. Поэтому его стихотворение окрашено в трагические тона, характерные, впрочем, для всех текстов поэта, связанных с образами Прометея или Люцифера.
Образ Прометея как сильного индивидуума в творчестве Бальмонта впервые встречается в стихотворении "О, нет, не даром ты страдал". Оно было опубликовано в 1892 г. в литературном альманахе газеты "Русские ведомости", напечатанном в помощь жертвам массового голода в России. Поэт в этом стихотворении обращается к анонимному борцу за справедливость, называемому им "новым Прометеем". Страдания этого человека представляются ненапрасными, потому что в нем горит прометеевский огонь революции:
В твоей душе огонь горит,
Огонь священный Прометея!
Иди смелей! Он, пламенея,
Тебе дорогу озарит!
Лелей в груди негодованье,
Бичуй порок, на зло восстань,
Все одряхлевшие преданья
Зови скорей на бой и брань! [9, с. 187]
Бросается в глаза подзаголовок "(С норвежского)", создававший впечатление, что речь идет о переводе. Вероятно, это спасло стихотворение от цензуры (хотя впоследствии оно не публиковалось). Выбор Бальмонтом именно "норвежского" совершенно не случаен: это язык Генрика Ибсена, который получил известность в России последней четверти XIX в. как писатель явно антибуржуазного толка. Ранние русские символисты считали Ибсена одним из великанов "нового искусства", и Эллис позднее (в 1910 г.) назвал его "Прометеем символизма" [10, с.331]. Бальмонт тоже увлекся норвежским писателем: ради него стал изучать норвежский язык. В 1892 г. он перевел с норвежского написанную Генриком Иеге-ром биографию Ибсена вместе с фрагментами драматических произведений "Бранд" и "Привидения" (б0льшая часть тиража этой книги была конфискована царской цензурой) [11]3. В Ибсене -бывшем для Бальмонта "тогда наибольшим любимцем" [13, с. 556] - поэта привлекали прежде всего две черты, которые можно обозначить как "прометеевские": воля независимой, сильной личности и стремление к правде и свободе. В биографии переводчик дал своеобразный комментарий к пьесе "Бранд" в виде собственного стихотворения ("Скиталец, после долгих лет разлуки..."), навеянного, как он писал, "непосредственным изучением" драмы [11, с. 287]. В стихотворении протагонист пьесы Бранд, ведущий безнадежную борьбу с трусостью и легкомыслием, напоминает поэту о его "бедной юности". Однако этим настроениям в последней строфе противостоит общественный героизм:
Но прочь тоска! Теперь скорбеть не время!
Иду я в мир избранником небес,
Иду подъять печали общей бремя,
Пробить тропу чрез темный, дикий лес! [11, с. 287]
Образ "избранника небес" придает стихотворению мессианский характер, а его герой как бы колеблется между Христом, берущим на себя грехи человечества (предпоследняя строка), и сыном небес Прометеем, дарующим человечеству знания и культуру (последняя строка). Обе эти символические фигуры можно связать с последней сценой "Бранда", где, с одной стороны, цыганка Герд сравнивает протагониста с Христом и, с другой стороны, какой-то неопределенный персонаж старается убедить Бранда в том, что его борьба и страдания были напрасными, так как народ все равно живет в темноте. Бранд возражает ему словами, отсылающими к фигуре Прометея: "Один может давать свет многим!" ("Én kan give lys til mange!") [14, p. 158].
3 Подробнее о восприятии ранним Бальмонтом скандинавской литературы см. [12].
Общественный пафос Бальмонта проявляется отчасти и в его книгах более позднего периода, когда он уже считался предводителем русских декадентов. Я имею в виду не сборники его политических стихов ("Стихотворения", "Песни мстителя"), созданные под впечатлением революции 1905 г., а книги, демонстрирующие в основном поэтический импрессионизм Бальмонта и его увлечение декадентскими темами. Так, в сборнике "В безбрежности" (1895), в разделе "Между ночью и днем", содержащем стихи, построенные - в символистском духе - на контрастах и промежуточных моментах между светом и тьмой, есть стихотворение "Последняя мысль Прометея", тематически примыкающее к творчеству Бальмонта 1880-х годов. Стихотворение посвящено другу Бальмонта, Петру Федоровичу Николаеву. Этого человека можно узнать в лирическом герое, сопоставляемом с Прометеем. Николаев, который был одним из лидеров революционного движения каракозовцев, лично познакомился с поэтом во второй половине 1880-х годов, по возвращении из двадцатилетней сибирской ссылки.
В отличие от упомянутых выше, стихотворение "Последняя мысль Прометея" не касается суровых условий, в которых живет народ, и не призывает к борьбе со злом. Однако посвящение Николаеву создает несомненный социально-критический оттенок, хотя и со светлым, положительным содержанием: в первой половине этого стихотворения, состоящего из четырех спенсеровых строф, описывается пребывание Прометея, политического заключ
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.