© 2014 г.
Х. Хайнен
РАСЦВЕТ И УПАДОК СОВЕТСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ О РАБСТВЕ. ОЧЕРК О ВЗАИМОСВЯЗИ ПОЛИТИКИ И НАУКИ*
В статье рассматривается развитие советской историографии античного рабства, начиная с Октябрьской революции и до перестройки 1980-х годов. Показано, как оно зависело от политических указаний, исходящих из догм учения о формациях. Постепенно происходил переход от социологических обобщений к конкретно-историческим исследованиям. Однако дальнейшее развитие сковывалось марксистско-ленинской ортодоксией, которая становилась все более жесткой несмотря на попытки ряда историков отвоевать пространство для свободных дискуссий. В результате еще задолго до перестройки в СССР без каких-либо внешних причин начался упадок в области изучения рабства.
Ключевые слова: СССР, историография, античное рабство, марксизм-ленинизм, Е.М. Штаерман, М.Е. Сергеенко.
Советские исследования античного рабства одно время пользовались значительным влиянием, а теперь его по существу утратили. Принимая во внимание достижения нескольких поколений советских историков и принесенные ими жертвы, это драма, часть большой драмы, которая завершилась вместе с концом Советского Союза. Обращаясь к рассмотрению советской историографии рабства, западный ученый попадает из относительной тиши своего кабинета прямо в гущу страданий и политических страстей иной эпохи и чужой страны1.
Представление об этой атмосфере, об особенностях работы ученых в условиях Октябрьской революции и в последующее время, о терроре и диктатуре Сталина, о десталинизации и сменявших друг друга волнах послаблений и «завинчивания гаек», наконец, о застое конца советской эпохи становится все более наглядным с появлением новых источников и исторических повествований,
ХайнцХайнен (1941-2013). См. ВДИ. 2014. № 1. С. 230.
* От редакции. Публикуя перевод одной из последних работ недавно ушедшего крупного ученого (Нешеп 2010, 95-138), мы не только отдаем дань памяти коллеги, много сделавшего для отечественного антиковедения и сотрудничества с советскими и российскими учеными, но и рассчитываем, что его статья станет важным вкладом в изучение советской историографии античности, которое как раз сейчас выходит на новый уровень.
Перевод с немецкого Е.В. Ляпустиной.
1 В основе настоящей статьи лежит доклад, сделанный в ходе организованного Ульрикой Рот «Круглого стола по древнему рабству» (Эдинбург, 14-16 сентября 2007 г.). Благодарю Ульрику Рот за любезное приглашение выступить на этой конференции с докладом о советской историографии рабства. Текст, произнесенный тогда, я значительно расширил за счет биографических и автобиографических материалов советских историков. Я признателен Андрее Бинсфельд, Йоханнесу Дайслеру и Патрику Рейнарду за внимательное прочтение текста и полезные замечания.
биографий и автобиографий, воспоминаний то критического, то ностальгического характера2.
В нашем распоряжении оказывается все больше подлинных свидетельств, весомых и убедительных, чего два десятилетия назад мы не могли себе и представить. Прежде всего, я имею в виду здесь внушительную автобиографию московского историка-медиевиста Е.В. Гутновой (1914-1992)3. По своему происхождению она принадлежала к семье социалистов, игравшей видную роль в партии меньшевиков и поэтому жестоко пострадавшей в ходе сталинских репрессий. Воспоминания Гутновой рисуют трудный, но все же успешный жизненный и профессиональный путь одной из представительниц еврейской интеллигенции; к числу ее подруг долгое время принадлежала Е.М. Штаерман (1914-1991), известный советский исто-рик-антиковед. Помимо множества индивидуальных деталей эта автобиография рисует очень выразительную картину политической и в особенности университетской жизни, условий изучения и преподавания истории в Московском университете и вообще в Советском Союзе.
Какие-то из этих свидетельств и ретроспективных размышлений включены в настоящую статью, другие впечатления от услышанного в разговорах или прочитанного скрыты на заднем плане и не цитируются, и остается еще много того, что нужно было бы учесть. Разумеется, ссылки на литературу никоим образом не претендуют на полноту. В силу своей важности и объема данная тема могла бы предоставить богатый материал для целой монографии4. В настоящей статье
2 Прежде всего см. общее изложение в книге: Фролов 1999; рец. Fikhman 2004, а также Гаврилов 2003 (критический разбор c дальнейшим углублением темы). Последующие важные публикации: «Портреты историков. Время и судьбы» (т. 1-4, Москва-Иерусалим, 2000-2004; т. 3 посвящен древности и средневековью). Весьма яркое и чрезвычайно критическое изображение политических условий и закулисных обстоятельств дает историк Я.С. Лурье в первоначально опубликованной им под псевдонимом биографии своего отца (Лурье 2004). С.Я. Лурье (1891-1964) был одним из самых ярких и своенравных представителей ленинградского антиковедения. О его личности и творчестве ср. Фролов 1999, 452-477. Не менее, чем Я.С. Лурье, резок в своих суждениях Л.С. Клейн (Клейн 1993; расширенный нем. пер. Klejn 1997). Для моей более узкой темы эта книга интересна не только из-за тесной связи между древней истории и археологией (в данном случае главным образом первобытной археологией), но и тем, насколько выпукло рисует Клейн важнейшие черты советской научной политики. Подробнее см. ниже прим. 9.
3 Гутнова 2001. Уже после завершения работы над данным текстом в мои руки благодаря московской коллеге Е.В. Ляпустиной попала книга: Гуревич 2004. А.Я. Гуревич, московский медиевист (как и Гутнова), описывает историческую обстановку иначе, намного более критически. Свои возражения против точки зрения Гутновой он изложил в пространной рецензии (Гуревич 2002, 362-393). Автор упрекает Гутнову прежде всего в том, что она упустила из вида или обошла молчанием существенные политические и научные моменты. Если бы я стал последовательно рассматривать такие различия в оценках, это нарушило бы рамки не только данного примечания, но и всей статьи. Тем более я не претендую на то, чтобы некоторым образом установить «истину». Значение имеют прежде всего подлинность и репрезентативность повествования Гутновой о ее жизни. Для нее, как, наверное, и для большинства ее коллег, характерна позиция, в которой неразрывно слиты добровольное и вынужденное сотрудничество, ощущение виновности и роль жертвы, воспоминания и вытеснение из памяти.
4 Достойный внимания обзор Е.А. Чиглинцева, если не считать отдельных замечаний, по существу оставляет в стороне советскую историографию античного рабства, так как «по объему и качеству материала она должна быть предметом специального анализа в отдельной работе» (Чиглинцев 2000, 13). Более раннюю библиографическую сводку см. Petit 1972, 9-27.
возможно лишь наметить некоторые линии и проиллюстрировать их отдельными примерами. Прежде всего речь пойдет о пути, пройденном советскими исследованиями рабства, их развитии в контексте политических установок, идеологических догм и не в последнюю очередь о попытках науки с помощью марксистско-ленинских принципов и методов отвоевать себе пространство свободы для более творческого общения. По этой причине в соответствующих местах цитируются пространные выдержки из текстов классиков марксизма, а также из имеющихся в наличии в настоящее время биографических и автобиографических источников, относящихся к советским историкам. Основная моя задача состоит в том, чтобы показать переплетение политики и науки в советских исследованиях рабства и таким образом вписать их достижения и неудачи в картину исторического развития в целом. В мои намерения в рамках настоящей работы не входит подробный и критический разбор теоретических основ, методологических подходов и результатов советских исследований об античном рабстве. Постановка такой цели потребовала бы совершенно иной компоновки материала и едва ли сочеталась бы с его хронологическими рамками.
1. Введение
Хотелось бы начать с одной цитаты: «Мы старались изложить положение людей, составлявших самую многочисленную часть населения древней Греции, разумея не только собственно Элладу, но и обширные эллинские поселения на востоке и на западе; людей трудолюбивых, полезных, обративших в цветущий сад даже горные местности, но лишенных свободы и угнетенных, хотя содействовавших благополучию своих повелителей и поддерживавших их блеск и славу»5. Так писал не какой-нибудь советский историк античного рабства, а профессор, преподававший всеобщую историю в Московском и Петербургском университетах в царское время, - Михаил Семенович Куторга (1809-1886). Это высказывание свидетельствует о необычайно сильном интересе к рабству. Куторга посвятил ему свыше 400 страниц своего сочинения об афинской гражданской общине. А наряду с этим мы чувствуем и глубокую симпатию автора к угнетенным, на труде которых зиждились блеск и слава их господ. Здесь, кажется, проглядывает критическое отношение к социально-экономическим условиям царской России. Во всяком случае высказывание Куторги напоминает нам о большом интересе у русских историков античности к социальным проблемам не только древнего мира, но и их собственной страны. Это связь, которую мы находим также и у М.И. Ростовцева6. Построения советской историографии в области социально-экономической истории в своих специфических проявлениях были следствием Октябрьской революции 1917 г., однако корнями своими уходили далеко и глубоко в царскую эпоху.
Моя тема обусловлена характером нашего собрания, призванного упрочить взаимные контакты между исследованиями рабства в Германии и в других странах и главное - способствовать тому, чтобы проблемы, которые в прошлом такие контакты затрудняли, осознавались и обсуждались. К числу таких проблем в первую
5 Куторга 1894, 461. М.С. Куторга проводит параллели между афинскими рабами и русскими крепостными до реформы 1861 г.; об этом см. Lencman 1966, 9-11 и особ. Фролов 1999, 142-174 (Куторга и его школа). О Куторге см. также: Бузескул 2008, 99-104 и там же (с. 639) примечание И.В. Тункиной о М.С. Куторге.
6 ^Ъб 1990; Нешеп 2006, 172-189. Много новых материалов о Рос
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.