А.И. Сидоров
РАЗМЫШЛЕНИЯ О КНИГЕ: ВОСКОБОЙНИКОВ О.С. ТЫСЯЧЕЛЕТНЕЕ ЦАРСТВО (300-1300): ОЧЕРК ХРИСТИАНСКОЙ КУЛЬТУРЫ ЗАПАДА. М.: НЛО, 2014. 568 с.
Средневековая культура, как всякая другая, ближе к ускользающей красоте, чем к норме, и в ней всегда - лето. Эти слова в прямом и переносном смысле подводят итог пространному исследованию Олега Сергеевича Воскобойникова (С. 493). Но они с равным успехом могли бы стать эпиграфом всей книги, поскольку точно отражают позицию автора в отношении своего предмета - сложного, многогранного, противоречивого, динамичного и актуального в каждый момент своего бытия, а потому, кажется, неподвластного сколько-нибудь исчерпывающему описанию. Тем не менее «Тысячелетнее царство» являет собой попытку дать именно такое описание.
Попытку эту неправильно было бы оставить без внимания и вот почему. В русской исторической традиции на удивление мало обобщающих работ, которые нацелены на то, чтобы «определить» сущностные характеристики средневековой культуры, обозначить ее отличие от культур сопредельных с ней во времени и/или в пространстве. Почему так случилось - тема для отдельного большого разговора. Строго говоря, таких работ всего две. Одна посвящена «элементам» христианской культуры средневекового Запада (Бицилли), вторая - ее «категориям» (Гуревич). Помимо общей идейной направленности, их сближает стремление сформировать некую матрицу, очертить базовые принципы функционирования чужой культуры, опираясь на которые можно было бы охарактеризовать ее внутреннее единство при всем многообразии внешних проявлений.
«Тысячелетнее царство» - третья книга в этом коротком ряду. По заверению автора, она «продолжает традицию» и даже являет собой нечто вроде комментария на работы предшественников (С. 17). Но о прямой традиции в данном случае можно говорить лишь с известной долей условности. Между «Элементами средневековой культуры» (1919), «Категориями средневековой культуры» (1972) и «Тысячелетним царством» (2014) различий гораздо больше, чем сходства, идет ли речь о постановке проблемы,
исследовательской технике, объеме и характере привлеченного фактического материала или выводах. Если уж и ставить все эти книги в один ряд, то в совершенно ином смысле. Каждое следующее поколение историков в какой-то момент ощущает естественную потребность заново осмыслить некоторые сущностные вопросы человеческого бытия и на этой основе сформировать собственную непротиворечивую картину прошлого, разумеется, с учетом опыта, накопленного предшественниками. «Тысячелетнее царство», равно как работы Бицилли и Гуревича, на мой взгляд, есть одно из проявлений именно такого поколенческого запроса на «свое Средневековье».
Книга Олега Воскобойникова вышла в серии «Очерки визуаль-ности», которую запускает издательство НЛО. Соответствующее указание, вынесенное на первую обложку, настраивает читателя на то, что ниже речь пойдет главным образом о средневековом искусстве. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что собственно «визуальности», да и то не в полной мере, посвящена лишь последняя глава «Свобода и правда в средневековом искусстве» (С. 396-482). Перед этим же много и обстоятельно говорится о совершенно других вещах. Все начинается с анализа христианской антропологии, восходящей к Библии, но формировавшейся в контексте языческой традиции (С. 36-96). Далее автор последовательно переходит к обзору интеллектуального наследия патристики и анализу ключевых богословских идей Отцов Церкви (С. 97-120), касается особенностей символического мировоззрения (С. 121-162). Центральная часть книги посвящена представлениям средневекового человека о себе и окружающем его мире в свете экзегетики, эсхатологии и христианской морали (С. 163-243), представлениям о свободе воли и божественном предопределении, дозволенном и недозволенном, греховности и праведности человеческой природы (С. 244-283), топографии мира невидимого и характеру его взаимоотношений с миром видимым (С. 284-324). Наконец, рассмотрены базовые принципы схоластической культуры мышления и прослежены основные этапы становления христианского рационализма (С. 325-395).
В «Тысячелетнем царстве», какую бы часть мы ни взяли, речь идет о людях, которые на протяжении примерно тысячи лет определенным образом видели мир и наделяли увиденное смыслами. Это дает автору основание утверждать, что все перечисленное выше (от духовных исканий первых христиан до вполне рационалистической астромагии высокого Средневековья) имеет пря-
мое отношение к «визуальности». Он справедливо полагает, что разобраться в средневековом искусстве и при этом удержаться от «вчитывания» в него чуждых (читай: современных) смыслов можно, лишь поставив его в широкий интеллектуальный, ментальный, этический и культурный контекст эпохи. Строго говоря, «Тысячелетнее царство» базируется именно на этом методологическом фундаменте, заложенном замечательными работами Рола-на Рехта, Рихарда Краутхаймера, Эрвина Панофского, Жан-Клода Шмитта, Мишеля Пастуро.
Вместе с тем Олег Сергеевич рассматривает средневековое искусство в качестве самостоятельного и даже самодостаточного элемента христианской культуры. Автор полагает его не менее информативным, нежели письменные тексты, и признает за ним активную роль в формировании сложнейших богословских конструкций. Однако, чтобы верно расшифровать содержание и смыслы визуальных образов, исследователь предлагает обратиться к анализу богословских сочинений, научных трактатов, агиографии, художественной и визионерской литературы. Словом, к тому, где особенности средневекового мышления выражены более или менее эксплицитно.
Размышляя над визуальными образами, О. Воскобойников сосредоточился на нескольких ключевых вопросах: что вообще такое средневековый человек и как его описывать; как он воспринимает окружающий мир и где проводит его границы; как он определяет собственное место во времени и пространстве; что в его представлении есть добро и зло и как отличать первое от второго; в чем смысл человеческой жизни; где следует искать истину и каков путь ее познания. Реальное бытие «тысячелетнего царства» в изображении Олега Сергеевича далеко от статичности. Автор на многих примерах показывает, что Средневековье при неизменности некоторых базовых культурных и ментальных характеристик было очень подвижной эпохой, временем интенсивных размышлений, углубленной рефлексии, а в иные моменты и подлинного любопытства (С. 192). Именно поэтому Отцы церкви и представители Шартрской школы, одинаково внимательно читавшие Библию, думали о прочитанном совсем не одно и то же.
Ключевыми параметрами средневекового искусства автор считает его экзегетичность, медитативность, интеллектуальность, символичность, диалогичность, самостоятельность по отношению к другим видам интеллектуальной и духовной активности
и глубокую вовлеченность в обрядовую традицию, вне которой оно попросту не имеет смысла. Более того, все перечисленное обнаруживается в любом визуальном памятнике - от величественного собора до крохотной камеи, от подлинного художественного шедевра до грубой ремесленной поделки, стоит лишь взглянуть на них под определенным углом зрения. В этом смысле для исследователя все культурные артефакты одинаково значимы (С. 8, 16-17, 492-493).
Средневековое искусство очень рано обрело особую «иллюзорную» визуальность, в основе которой лежит медитация, глубокая внутренняя интеллектуальная и духовная работа по поводу главного священного текста. Последняя восходит к особой манере чтения Библии, которая предполагала постоянное истолкование (С. 111), открытие новых смыслов в словах, даже порядок которых есть таинство, и справедливо представляется автору универсальным способом познания мира (С. 85 и др.).
Постижение визуальных образов при созерцании произведений искусства не имело ничего общего ни с любованием, ни с эстетическим наслаждением. Искусство предназначалось Богу и потому не мыслилось вне морали и ритуала. Соприкосновение с художественным произведением предполагало разгадывание сокрытых в нем тайных знаков, а процесс этот основывался на различении добра и зла (С. 134,142 и др.). Такой способ визуаль-ности автор считает универсальным, поскольку он распространялся на созерцание не только рукотворных произведений, но и, например, природы (С. 148-149 и др.). На экзегетике, на разгадывании смыслов базируется вся интеллектуальная традиция, идущая, по крайней мере, от энциклопедистов раннего Средневековья (С. 166-167, 197, 284 и др). Искусство Х11-Х111 вв. лишь усилило свою медитативную составляющую, активно участвуя в выработке сложных богословских концепций и постепенно превращаясь в самостоятельный акт познания (С. 378-379, 383, 385, 403, 472 и др.).
Еще одной важной чертой средневекового искусства стала его символичность и аллегоричность, поскольку оно было призвано не столько воспроизводить условную «событийность» библейской истории, сколько воплощать отвлеченные религиозные идеи (С. 80-81 и др.), «изображать неизобразимое» (С. 176). Для этого «бытовой» реализм категорически не годился.
Автор осторожно относится к тезису о противопоставлении «народного» и «ненародного» в средневековой культуре
(С. 162-163). Однако признает, что подавляющее большинство средневековых людей не умело читать и писать (С. 23), а значит, не обладало необходимым интеллектуальным багажом для освоения визуальных памятников, между тем как средневековое искусство было в высшей степени интеллектуальным явлением. Ярче всего условная «народная» религиозность, по-видимому, выходит на поверхность там, где речь заходит об описании иного мира (С. 286). Священное Писание не оставило на сей счет почти никаких указаний. Соответственно его облик создавался из существенно иного материала, но на универсальных основаниях, свойственных средневековому сознанию, таких, как мораль, уподобление, иерархичность и др. Еще одно возможное проявление такой «народности» в средневековой культуре, вероятно, можно обнаружить на романских капителях, которые церковь, пусть и не надолго, отдала на откуп фантазии художников (С. 408 и сл.).
С чисто формальных
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.