© 2014 г.
О.В. ПАВЛЕНКО
РОССИЯ И АВСТРО-ВЕНГРИЯ СЕРЕДИНЫ XIX -начала XX века:
ПОЛИТИЧЕСКИЕ МИФЫ ИМПЕРСКОЙ ВЛАСТИ
Тема "империи модерна и национализм" - неисчерпаема: историки много лет изучают механизмы взаимодействия национальной среды и имперских реалий1. На рубеже Х1Х-ХХ вв. в Российской и Австро-Венгерской империях сложилась во многом схожая ситуация: наряду с формированием общеимперской идентичности складывались и национальные проекты. Между национальными и общеимперскими установками неизбежно возникали острые противоречия.
Сложность исследования этой темы состоит в том, что конфликтная общность органично вписывалась в государственное пространство, а ее внутреннее "единство противоположностей" скреплялось традиционной лояльностью к правящей династии и лично к императору.
Российская и Австро-Венгерская империи во второй половине XIX - начале XX вв. создавали два разных по своей сути проекта государственной идентичности, рассчитанных на многонациональные и многоконфессиональные государства. Однако цель этих проектов была похожа: усиление лояльности подданных к власти и престолу.
ИСТОРИКИ О ПРЕЗЕНТАЦИИ ИМПЕРСКОЙ ВЛАСТИ РОССИИ
И АВСТРО-ВЕНГРИИ НА РУБЕЖЕ XIX-XX вв.
Исследователи истории и теории национализма считают рубеж XIX-XX вв. апофеозом национализма в Европе2. В 1870-е годы ведущие мировые государства вступают в стадию империализма3. Резкое усиление национал-мессианских идей, расизма и ксенофобии в общественных настроениях и политической риторике стали отличительными признаками переходной эпохи конца XIX - начала ХХ вв.4.
Профессор Принстонского университета (США) Э. Джентиле назвал еще одну важную черту этой эпохи: нарастание процесса сакрализации политики европейских империй: "Принцип национального суверенитета, основанный на национализме, стал наиболее универсальной демонстрацией процесса сакрализации политики в современном мире и воспроизвел значительное количество идеологий, культурных и религиозных традиций"5.
Павленко Ольга Вячеславовна - кандидат исторических наук, заместитель директора Исто-рико-архивного института (ИАИ) Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ), руководитель Отделения международных отношений и зарубежного регионоведения ИАИ РГГУ.
1 Das Gewerbe der Kultur. Kulturwissenschftliche Analysen zur Geschichteund Identitaet Oesterreichs in der Moderne. Innsbruck, 2001; Lindström F. Empire and Identity. West Lafayette (Indiana), 2008; Giloi E. Monarchy, Myth, and Material Culture in Germany 1750-1950. Cambridge, 2011.
2 HobsbaumE.J. Nations and Nationalism since 1780. Programme, Myth, Reality. Cambridge, 1991; Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса. - Нации и национализм. М., 2002.
3 Porter A. European Imperialism, 1860-1914. Studies in European History. London, 1994.
4 Ballhatchet K. Race, Sex and Class under Raj: Imperial Attitudes and Polices and their Critics, 1793-1905. London, 1980; Said W. Edward. Culture and Imperialism. London, 1993.
5 Gentile E. Politics as Religion. Princeton, 2006, p. XVIII.
В книге "Политика как религия" Джентиле проанализировал процесс, который с XVIII в. набирал силу в странах Европы и США. Институты власти постепенно стали присваивать, прямо или опосредованно, элементы традиционных религий. Заимствованные мифы и ценности, символы и ритуалы, получали новые смыслы и вводились в сферу публичной политики. По мнению Джентиле, существовали "гражданская религия" и "политическая религия"; они различались соотношением общественного и государственного начал, а также уровнем развития гражданских свобод. "Гражданская религия", согласно Джентиле, развивалась в политической системе, гарантировавшей плюрализм идей и их свободную конкуренцию в пространстве власти. "Политическая религия", напротив, основывалась на идеологическом монизме, обязательной субординации индивидуального и коллективного. Несмотря на некоторое упрощение, концепция Джентиле содержит важную мысль об общности политических процессов в европейских государствах и качестве развития гражданского общества.
Политика, вторгаясь в пространство религии, имитировала формы массового поклонения, подменяя святыни кодами коллективной идентичности. Религиозные ритуалы и символика постепенно интегрировались государственной идеологией. В обществах, где развивались модернизационные процессы, новой секулярной религией, по сути, становился национализм. В ряде государств Европы и в США под влиянием "культа нации" мифы об исторической миссии своего народа превращались в реальность, все больше вовлекая граждан в "священное служение" нации, отечеству. Для этой цели создавались символы, проводились ритуалы и отмечались праздники. Существует обширная литература, посвященная исследованию функций и символики массовой идентичности индустриальной эпохи6. Активно разрабатывался системный проект власти, содержащий ответ на сепаратистские национальные движения в имперских государствах, радикально-демократические настроения интеллигенции и молодежи, социальные противоречия и протестные движения рабочих в промышленных центрах.
Для сплочения населения вокруг институтов государственной власти требовались новые "скрепы" - проявления общественного сознания, мобилизационные ресурсы, которые смогли бы объединить разнородные социальные и национальные группы в современную буржуазную нацию во главе с "национальным лидером".
В отечественной историографии давно существует научная школа Ю.М. Лотмана, которая с 1970-х годов разрабатывает тему презентаций власти7. Школа Лотмана оказала сильное влияние на зарубежные историко-культурологические исследования, в частности на творчество американского ученого Р. Уортмана.
Уортман в труде "Сценарии власти" рассматривает эволюцию политических мифов и их символическое воплощение в торжествах и праздниках в России от Петра Великого до Николая II. Автор неоднократно подчеркивает мысль о доминировании до конца XIX в. "чужеземной" трактовки русской власти. По мнению Уортмана, "чужеземность" позволяла сохранять сакральную дистанцию между монархом, высшими кругами дворянства, государственной бюрократией с одной стороны, и народом - с
6 Das Zeitalter Kaiser Franz Josephs. 1880-1914. Glanz und Elend. Wien, 1987; Полосин В.С. Миф, религия, государство. М., 1998; Paullman J. Pomp und Politik. Paderborn - München -Wien, 2000; Захарова О. Власть церемониалов. М., 2003; Kastner R.H. Glanz und Glorie. Wien, 2004; Модерн. Модернизм. Модернизация. М., 2004; Peckham R.S. National Histories, National States. Oxford, 2006; Гражданская идентичность и сфера гражданской деятельности в Российской империи. Вторая половина XIX-начало XX в. М., 2007; Russlands imperiale Macht. Intergarationsstrategien und Ihre Reichweite in Transnationaler Perspektive. Bonn, 2012.
7 Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф-имя-культура. - Ученые записки Тартуского университета, вып. 308. Тарту, 1973; Успенский Б.А., Живов В.М. Царь и Бог. Семиотические аспекты сакрализации монарха в России. - Языки культуры и проблемы переводимости. М., 1987; Символы и атрибуты власти: генезис, семантика, функции. СПб., 1996; Черняев Н.И. Мистика, идеалы и поэзия русского Самодержавия. М., 1998; Успенский Б.А. Царь и император: помазание на царство и семантика монарших титулов. М., 2000.
другой. Национальный контекст, по мнению Уортмана, появился в церемониях и ритуалах российской власти в середине XIX в., но оставался на втором плане.
Уортман показывает, что в последние два царствования в России сложилась парадоксальная ситуация: "чтобы соответствовать господствовавшей на Западе доктрине национализма, русская монархия должна была демонстративно преподносить себя в качестве противоположности Западу и происходящей из укорененных в народе тра-диций"8. Употребление Уортманом модальной формы "должна была" подчеркивает вынужденность этого действия. Однако Уортман не учел последствий поражения России в Крымской войне и наступившей вслед за ним дипломатической изоляции, которая оказала сильное воздействие на мировоззрение императора Александра II и мир русского двора.
Со второй половины XIX в. в России началась постепенная, но неизбежная девальвация Запада как референтной модели для самодержавия, что выразилось в усилении "исконности" и "русскости" в имперской идеологии. Поставленная Уортманом проблема политических технологий самодержавия и отмеченный им поворот от династического сценария к национальным основам, характерный для царствований Александра III и Николая II, вызвали дискуссии в научном сообществе. Масштабная панорама смены смысловых кодов в пространстве российской власти нуждалась в дальнейшей детализации и в концептуальном осмыслении.
В работах историков и политологов Д.А. Андреева, А.М. Семенова, М.В. Долби-лова реконструировались сценарии презентации власти на основе анализа политических интересов и ресурсов влияния, которыми обладали два последних русских царя. Долбилов обнаружил нараставший конфликт двух самостоятельных политических сценариев - самодержавного и бюрократического. В течение своей трехсотлетней истории дом Романовых, пытаясь сделать эффективным государственный аппарат управления, передавал высшей бюрократии часть верховных полномочий. Бюрократическая элита постепенно превратилась в самодостаточный субъект политического процесса. Бюрократия контролировала все большее политическое пространство и разрабатывала свои представления о верховной власти. В соответствии с собственными интересами она формировала образ самодержца и транслировала этот образ народу. Анализируя исследование Уортмана, Долбилов сформулировал тезис (впрочем, весьма спорный), что "самодержавие, по крайней мере, за несколько лет до отречения Николая II перестало существовать как институт, уступив место некоей предельно персонализированной властной сущности"9.
Произошедшая на рубеже XIX-XX вв. переориентация династического сценария, первоначально предназначавшегося для элиты, на народ, объясняется стремлением императорского престола противопоставить амбициям бюрократии массовую народную поддержку самодержавия. Узел дискуссии
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.