исторические науки и археология (historical studies and archeology)
DOI: 10.12731/wsd-2015-5.7-3 УДК 94(47)+94(485)
русская послереволюционная эмиграция, беженцы и «нансеновская политика» Швеции
Боровская A.A.
В данной статье рассматривается миграционная политика Швеции по отношению к русским послереволюционным эмигрантам через призму участия Швеции в Женевской конференции 1922 г. и последовавшей работы властей по введению в стране т.н. «нансеновского паспорта». В 1918-1919 гг. Швеция, в силу ряда факторов, отказалась от приема беженцев из Советской России и «закрыла» для них страну. Для дополнительной характеристики отношения властей к эмигрантам именно из России, в настоящей работе анализируются внутренние документы шведского МИД, свидетельствующие о длительной работе и дискуссии, предшествовавшей введению в стране «паспорта Нансена». На их основании делается вывод о том, что в первой половине 1920-х гг. Швеция испытывала серьезные опасения относительно увеличения в стране числа бежен-
цев из России и старалась максимально огородить себя от возможности их массового проникновения в страну.
ключевые слова: Русская эмиграция; русская эмиграция в Швеции; эмиграция; беженцы; миграционная политика; шведская миграционная политика; русско-шведские отношения; Россия и Швеция; «насеновский паспорт».
russian post-revolutionary emigration, refugees and the «nansen policy» of sweden
Borovskaya A.A.
This article analyses the migration policy of Sweden towards Russian after-revolutionary emigrants in the context of Sweden's participation in the Genève conference of 1922 and the following work towards introduction of so-called «Nansen passport» in the country. In 1918-1919 due to a row of influential factors Sweden has refused to accept the refugees from the Soviet Russia and «closed» the country for them. In order to make an additional characteristic of Swedish attitude towards the immigrants just from Russia, the author analyses the archival documents of the Swedish Ministry of Foreign Affairs. Those documents have traces of a long and serious discussion which has preceded the introduction of the «Nansen passport» in Sweden. Basing upon this materials the article concludes, that in the first part of1920-ies Sweden had serious fears considering the possible grows of the amount of Russian refugees in the country and thus attempted to minimize the risk of their mass infiltration.
Keywords: Russian emigration; Russian emigration in Sweden; emigration; refugees; migration policy; Swedish migration policy; Russian-Swedish relation; Russia and Sweden; «Nansen passport».
Русская послереволюционная эмиграция лишь в малой степени - особенно по сравнению с другими европейскими странами - затронула Швецию. Несмотря на то, что как в самом начале XX в., так и в годы Первой мировой войны страна на более или менее продолжительный срок становилась прибежищем для самых разнообразных групп мигрантов из России (евреев, рабочих, революционеров, военнопленных, коммерсантов и пр. [1, с. 23; 2, с. 418; 3; 4; 5, с. 358-384], а число русских жителей Швеции до революции в некоторые годы достигало нескольких тысяч человек [6, с. 336], после 1918 г. численность русской диаспоры составила лишь около полутора тысяч [7, с. 29]. Причиной этому стало, в первую очередь, введение Швецией с сентября 1917 г. строгого паспортно-визового режима и крайне ограничительной миграционной политики в целом [1, с. 393; 8, с. 23-26]. Это означало, что въезд в страну любого иностранного гражданина осуществлялся при условии наличия визы, для получения которой было необходимо иметь родственные или профессиональные связи; очевидно, что для подавляющего большинства русских беженцев это условие было невыполнимым, а получение визы «на общих основаниях», таким образом, невозможным. Швеция имела возможность сделать для них исключение: однако, в 1918 г. на просьбу правительства Финляндии, не справлявшейся с притоком эмигрантов из Советской России, принять русских беженцев был
получен отказ (формально он был объяснен тяжелым экономическим положением в стране и нехваткой продовольствия и жилья) [9, d. IV]; спустя несколько месяцев страна все же выделила квоту - но лишь в 300 человек [9, d. V], что вряд ли могло каким-либо образом изменить положение в Финляндии, число русских в которой исчислялось десятками тысяч.
Вопрос о том, было ли это решение принято исключительно в силу того, что таковой была политика по отношению ко всем иностранцам, или именно русские вызывали особые опасения у шведских властей, является дискуссионным. С одной стороны, шведские историки неоднократно отмечали, по меньшей мере, настороженное и даже недоброжелательное отношение шведского государства и общества по отношению к чужеземцам в принципе, бытовавшее в первой половине XX в. [10, с. 258-267; 11, с. 17; 12, с. 294-295]. С другой стороны, крайне вероятно, что на негативное восприятие именно русских в данный период могли влиять такие обстоятельства, как эскалация русофобских настроений в обществе в годы, предшествовавшие Первой мировой войне [подробнее см.: 2, с. 417, 13, с. 143-145; 14, с. 32; 15, с. 181-183; 16, с. 42-43], страх проникновения в страну коммунистов и усиления и без того тесных связей между большевиками и шведскими левыми социалистами [1, с. 395-396], криминализация русских в общественном сознании в результате активного обсуждения в шведской прессе резонансных убийств, совершенных белоэмигрантами в 1919 г. [17]. Для лучшего понимания отношения именно к русским беженцам, в данной статье будут проанализированы архивные материалы шведского МИД, касающиеся т.н. «нансеновской политики» Швеции. Представляется,
что в связи с тем, что «нансеновские паспорта» были введены для решения проблемы легализации беженцев именно из России, отношение Швеции к этому вопросу будет довольно показательным и сможет дополнительно характеризовать ее позицию по отношению к русским эмигрантам.
Итак, в 1922 г. по итогам конференции в Женеве, созванной Лигой Наций по инициативе Фритьофа Нансена, странами-участниками было принято решение о выдаче и признании в качестве официального документа т.н. «нансеновского паспорта», подтверждавшего статус беженца и лица без гражданства [8, с. 26]. Шведская делегация также принимала в ней участие. По ее итогам для министра иностранных дел Швеции был составлен подробный отчет по позициям стран-участников. Помимо этого, в нем было и отмечено, что на вопрос председателя заседания о позиции и мнении Швеции по данному вопросу, был дан ответ, заключавшийся в том, что так как для страны проблема русских беженцев не так актуальна, как для, скажем, других представленных на конференции стран, правительство не выработало определенной позиции, однако крайне заинтересовано в том, чтобы узнать результаты и выводы, к которым придут страны-участники [18, d. I].
По итогам конференции, большинство стран-участников подписало соглашение о выдаче и признании т.н. «нансеновских сертификатов». Однако для Швеции этот процесс затянулся на целых два года [8, с. 123]: как следует из архивных документов, касающихся данного вопроса, несмотря на то, что подписывая соглашение о признании «нансеновского сертификата», страна не брала на себя никаких обязательств по приему русских бежен-
цев, Швеция все равно опасалась возможных нежелательных последствий этого акта. В первую очередь, рассмотрение правовой стороны вопроса было поручено министерству юстиции, которое к этой работе привлекло экспертов из Генерального штаба, а также представителей муниципальных властей г. Стокгольма и нескольких лэнов: Мальмё, Гетеборга, Бохуса, Вэрмланда, Йемтланда и Норрботтена. В заключении, подготовленном по итогам этого совещания, признавалось, что с формальной точки зрения, подписание данного соглашения не будет противоречить существующему паспортно-визовому законодательству и указу «О контроле за иностранцами, пребывающими в стране» 1920 г. Далее, однако, в документе шла речь о том, какие негативные последствия могут быть от пребывания в стране излишнего числа русских беженцев; помимо уже традиционных указаний на нехватку рабочих мест и жилья, возникло (со стороны представителей Мальмё-лэ-на) даже предположение о том, что русские беженцы с подобным сертификатами будут приезжать в Швецию на заработки, чтобы наживаться затем на разнице в курсах за счет сильной инфляции в Германии. (То есть априорно эмигрант из России воспринимался как некоторая угроза для общества.) В конце документа, однако, все же признавалось, что данных негативных последствий можно будет избежать, если в сомнительных случаях в визе будет отказываться; поэтому с чисто юридической стороны никаких препятствий для подписания соглашения выявлено не было. Схожая позиция была и у Социального министерства; колебаний, однако, было больше. «Отношусь к предложению с сомнением» -этими словами начинались последние два параграфа заключения. В нем указывалось, что из-за географической близости Швеции
к России, число русских беженцев, желающих въехать страну, после признания сертификатов увеличится. Опять же говорилось о том, что вопрос о выдаче виз по сертификатам должен рассматриваться исключительно соответствующими шведскими компетентными органами. Помимо этих замечаний, в обоих заключениях указывалось, что крайне необходимым является уточнение определения «русского беженца». Этим, а также выяснением позиций других стран (например, Германии, у которой, в отличие от остальных, были установлены официальные дипломатические отношения с Советским Союзом), уже подписавших или еще не подписавших соглашение, и занимался шведский МИД в последующие почти два года [18, d. 1]. В итоге, к февралю 1924 г. министерство иностранных дел собиралось на обсуждение вопроса уже в четвертый раз [18, d. II].
Итоговая встреча министерства иностранных дел по данному вопросу состоялась 4 апреля 1924 г. в Стокгольмском замке в присутствии кронпринцессы-регента. Основными тезисами доклада министра (подготовленного совместно с министром юстиции и социальным министром) было, во-первых т
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.