ИЗВЕСТИЯ РАН. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2015, том 74, № 2, с. 68-72
= РЕЦЕНЗИИ ==
С.А. КИБАЛЬНИК. ПРОБЛЕМЫ ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОЙ ПОЭТИКИ ДОСТОЕВСКОГО
СПБ.: ИД "ПЕТРОПОЛИС", 2013. 432 с.
В современном литературоведении интертекстуальный подход стал уже вполне традиционным, хотя обрел всё же не только сторонников, но и противников. Рецензируемая книга - весомый аргумент в пользу первой позиции. Её автор сумел увидеть в произведениях Достоевского отражение глубинного диалога со многими русскими и западноевропейскими романистами и философами. В этом отношении монография С.А. Кибальника перекликается со знаменитой книгой М.М. Бахтина "Проблемы поэтики Достоевского" не только заглавием. В ней тоже развивается мысль о том, что "текст живет, соприкасаясь с другим текстом (контекстом). Только в точке этого контакта текстов вспыхивает свет, освещающий и назад, и вперед, приобщающий данный текст к диалогу" [1, с. 364].
Книга С.А. Кибальника не случайно посвящена Ф.М. Достоевскому, статус которого как гениального писателя во многом определяется тем, что он, прежде всего, был "гениальным читателем". Именно применительно к автору великого пятикнижия еще в первой трети ХХ века (задолго до рождения термина "интертекстуальность") была поставлена задача комментирования литературных связей и источников его произведений. Так или иначе, она всегда оставалась в поле зрения видных отечественных достоевсковедов -Г.М. Фридлендера,Р.Г. Назирова,Г.К. Щенникова, В.А. Свительского, В.Н. Захарова, К.А. Степаня-на, Б.Н. Тихомирова и др.
Благодаря их усилиям многие литературные источники уже описаны. Среди них выделяется, например, французский контекст творчества Достоевского, важность которого была очевидна еще его современникам. Приоритетны в этом плане работы Л.П. Гроссмана об отражении бальзаковских текстов в произведениях русского писателя.
Тем не менее исследование С.А. Кибальника показывает, что и здесь открыто далеко не всё. В целом ряде случаев он добавляет новые контексты и связи, отмечая, например, переклички "Сцен из провинциальной жизни" Бальзака с
"Дядюшкиным сном" и "Селом Степанчиковым" (с. 33-54). Ярким подтверждением продуктивности свежего взгляда на старую тему является анализ того, как Достоевский перевел роман "Евгения Гранде", заглавие которого в письме к брату он представил в контаминации разноязычных слов ("Евгения Grandet"). Исходя из этого, С.А. Кибальник называет первый опубликованный текст писателя "транспозицией" французского текста (с. 16), тщательно отмечая все случаи творческого расхождения перевода с оригиналом и считая их проявлением "интертекстуальной аккультурации". К ней он относит многочисленные отсылки к произведениям русских классиков, прежде всего, Пушкина, которые, по его мнению, были сделаны Достоевским сознательно в целях национально-культурной адаптации бальзаковского текста. В этой связи весьма ценной является мысль исследователя о том, что перевод "Евгении Гранде" показывает, как складывался индивидуальный стиль Достоевского в русле пушкинской и бальзаковской традиций.
Можно сказать, что автору рецензируемой книги удалось, во-первых, осуществить своего рода методологический синтез интертекстуального анализа и источниковедения и, во-вторых, расширить на этой основе типологию авторских стратегий. Это - наряду с классическими цитатами, реминисценциями, аллюзиями, стилизацией - аккультурация, мета-, пара- и гипертекстуальность, автоинтертекстуальность, криптопародия, полемический палимпсест, интеркультурный дискурс и другие модификации интертекстуальной поэтики, которые на наших глазах становятся содержанием новой литературоведческой дисциплины (исследователь предлагает называть её "интертекстологией"). Значительный вклад в ее становление, несомненно, вносит сам С.А. Кибальник, принципиально подчеркивая, что интертекстуальность - это, прежде всего, смыслопорождение.
По его мнению, смысл произведения может быть понят в полной мере только с учетом всей системы его "необходимых", по терминологии М. Риффатера, интертекстуальных связей. Рассматривая их как обладающий рецептивной цен-
ностью объект, он, в конечном счете, раскрывает систему смысловых связей внутри авторского текста. При этом исследователь искусно балансирует на грани между интерпретацией собственно произведения и анализом "всей исполинской совокупности текстов, складывающихся в культурный мир", к которому оно принадлежит [2].
В результате снимаются границы между теорией интертекстуальности и теорией источников, поскольку обе они используются как единый инструмент целостного понимания текста. Полученный результат впечатляет, несмотря даже на то, что сам процесс такого анализа, по слову М.Л. Гаспарова, ближе к "искусству", чем к "науке".
По достоинству оценивая продуктивность методологического подхода С.А. Кибальника, нужно отметить, что он был опробован в отечественном достоевсковедении раньше. Речь идет о работах Р.Г. Назирова 1960-1970-х годов, в которых ученый, не употребляя самого термина "интертекст", рассмотрел переплетение "реминисценций и парафраз", скрепленное творческой волей автора и подчиненное логике литературного процесса. Верификацией этого служило обычно описание реально-биографического и историко-культурного контекста. Примерно так же действует и С.А. Ки-бальник, к тому же успешно дополняя историко-литературный контекст историко-философским.
Так, выявляя философский подтекст метатемы Достоевского "Если Бога нет, то все позволено", он выстраивает убедительный ряд: Фейербах -Штирнер - Сартр, показывая, что русский писатель следует в фарватере мощной европейской философии, современной ему и современной нам.
Основательно описанный философский фон дает автору возможность скорректировать не только некоторые устоявшиеся представления о Достоевском, но и расхожие историко-культурные обобщения. Так, глава седьмая завершается следующим выводом: "Русская философия, даже религиозная, отнюдь не представляет собой что-то сугубо иррационалистическое, какой она предстает в работах Льва Шестова. Скорее, она имеет антирационалистический характер и включает в себя в то же время значительный рационалистический момент. Этот диалектический симбиоз в значительной степени восходит именно к Достоевскому" (с. 232).
Здесь С.А. Кибальник выходит не просто в сферу интерпретации текста, но и в сферу весьма широких историко-культурных обобщений. Это очень важное и давно необходимое разделение
анти- и иррационализма. Смешение данных понятий заметно в нашей науке, и произведенное С.А. Кибальником различение должно быть востребовано философами и историками литературы.
На наш взгляд, методологическое сходство позиций Р.Г. Назирова и С.А. Кибальника подтверждает преемственность развития отечественной литературоведческой мысли в ее лучших проявлениях. Вот показательный пример: утверждение С.А. Кибальника: "... у Достоевского было более чем достаточно оснований полагать фарсовую театральность едва ли не стилем эпохи" (имеется в виду эпоха Николая I), - находит свою параллель в статье Р.Г. Назирова «Сюжет "Ревизора" в историческом контексте», где он пишет об "игровом характере эпохи" [3, с. 113].
Здесь налицо очевидное сходство методологических установок: театральность быта (в том числе и политического, и творческого) рассматривается наряду с темой и приемом театрализации художественной реальности. Именно эти систематически совершаемые выходы из плоскости "чистой" интертекстуальности в социокультурный контекст дают авторам возможность обнаружить новые аспекты диалога Достоевского с современниками и предшественниками. Особенно продуктивно такой подход сказывается в пятой главе "Достоевский и социально-утопические претексты" и тесно связанной с ней двенадцатой главе «Литературные и философские претексты "Братьев Карамазовых"».
Показательны в данном случае и терминологические переклички. Так, один из наиболее важных для концепции С.А. Кибальника термин - "крип-топародия" - был введен в активный научный оборот уфимским литературоведом Назировым. В рецензируемой книге не дается его четкого определения, однако, когда С.А. Кибальник пишет о неатрибутированной цитате в текстах Достоевского как приеме скрытой полемики или о «многофокусовом зрении, приходящем на смену воинствующей односторонности "сороковых годов"» (с. 146), он в целом оперирует понятием криптопародии именно в том виде, в каком оно впервые было определено Р.Г. Назировым: "пародия без указания объекта и с неявным характером осмеяния".
Избранный подход позволяет С.А. Кибальнику добиваться и конкретной фактической новизны исследования, тем более что в нем рассматриваются произведения Достоевского 1850-1860-х годов, еще явно недостаточно прокомментиро-
ванные в историко-литературном плане по сравнению с великим "пятикнижием".
Многое в предлагаемом прочтении звучит свежо, убедительно и должно хотя бы до некоторой степени изменить наши представления о творческом процессе и динамике развития художественного мира Достоевского. Так, анализируя в главе "Поэтика стилизации (Достоевский и Гоголь)" криптопародию на Белинского в первых послекаторжных повестях, С.А. Кибальник отмечает, что, называя впоследствии "Дядюшкин сон" "вещичкой голубиного незлобия", писатель "сглаживал значение содержащейся в нем убийственной пародии на Гоголя и почти всю русскую классику того времени (Пушкин, Грибоедов, Гоголь)" (с. 77). Это интересная и нужная мысль: мы действительно слишком часто безусловно доверяемся автокомментариям и автотолкованиям, забывая, что они могут иметь корректирующую, полемическую или даже игровую функцию.
Здесь стоит также отметить, что анализ гоголевских контекстов "Дядюшкиного сна" и "Села Степанчикова" в книге С.А. Кибальника отличается подчеркнутой нацеленностью на "освежение" господствующих историко-литературных представлений, что вполне автору удается. В идеологическом смысле "Дядюшкин сон" и "Село Степанчиково" (в особенности, конечно, второе) предстают в новом прочтении в виде сложного переплетения криптопародийных и сатирических указаний на характерные черты позднего Гоголя, Белинс
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.