Славяноведение, № 3
© 2004 г. АЛ. ШЕМЯКИН
СЕРБСКОЕ ОБЩЕСТВО ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА ГЛАЗАМИ РУССКИХ НАБЛЮДАТЕЛЕЙ
При изучении специфики модернизационных процессов в Сербии в XIX-XX вв. целесообразно использовать двухфазовый принцип, реконструируя (в качестве первого шага) тот социокультурный контекст, в котором они развивались.
Это настоятельно важно, поскольку национальная историография часто трактует модернизацию Сербии как линейный процесс, рассматривая ее политическое развитие как главный вектор европеизации страны, в отрыве от состояния менталитета общества. Что, впрочем, легко объяснить, ведь уже с 1830-х годов Сербия существовала как de-facto самостоятельное государство, ограниченное в своей внешнеполитической практике, но способное к внутреннему саморазвитию. При этом все политические идеи и институты, особенно заимствованные (демократия, парламентаризм, конституционный строй), представлены как бы вне социальной реальности и без учета их преломления в ней. Потому-то в солидных монографиях можно порой прочесть, что к концу 1880-х годов "сербское общество вполне созрело для введения парламентаризма" [1], а на высоких научных форумах услышать заявления о том, что на рубеже веков Сербия "вплотную приблизилась к европейскому образцу государства" [2. C. 137]1.
Перед нами весьма типичное явление, характерное и для отечественной науки. Его четко сформулировал, например, Л.В. Милов во введении к монографии "Великорусский пахарь" - речь идет о стремлении "к непременной идентичности всех наших этапов развития с развитием исторического процесса в основных странах Западной Европы" [4. C. 3].
Заметим, что "европеизирование" собственной истории - значительно большее, чем она того заслуживает - весьма свойственно и другим балканским историографиям. Особенно эта тенденция усиливается в настоящий мо-
Шемякин Андрей Леонидович - д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.
Статья подготовлена при поддержке РГНФ (грант 01-01-00215а).
1 Милан Протич - один из авторов весьма претенциозной "Новой истории сербского народа" - вполне серьезно утверждает, будто после принятия Конституции 1903 г. в Сербии был "почти воплощен в жизнь идеал британской демократии - двухпартийная система" [3. С. 188].
мент, когда многие из бывших "балканцев" стали вдруг "европейцами" (см., например, [5. С. 30]). Но вот мнение самой Европы. По определению австрийского историка К. Казера, "Балканы - другие, единые и по многим аспектам отличающиеся от того, что зовется Европой. Однако не следует считать всякое другое нецивилизованностью. Балканы всегда представляли и сегодня представляют иную цивилизацию, точнее сказать - культуру" [6. С. 9].
Стократ прав сербский писатель М. Павич, передавший с емкостью целой философии этот культурный плюрализм устами одного из своих героев: "Мое имя - Балканы, ее - Европа" [7. С. 13]. А потому, как заметил выдающийся этнолог академик И. Цвиич о своих земляках, "европейские институции и культура вообще воспринимаются здесь, только преломившись через призму народного духа" [8. С. 66], т.е. менталитета, как мы бы сказали сейчас.
Для познания же этой призмы народного духа (или патриархальной канвы, по которой сербские модернизаторы пытались выводить "европейские" узоры) следует, как нам кажется, изменить сам подход к нему: наиболее продуктивными в этом смысле представляются антропологически ориентированное исследование - его первая попытка автором уже проведена [9] - и объективный взгляд извне. Поэтому стоит проследить, что писали русские и вообще иностранцы о сербах. Ведь, как точно подметил еще П.А. Ровинский, "описания иностранцев часто могут открывать вещи, неизвестные туземцам, и всегда помогают им видеть свою жизнь с той именно стороны, которая им недоступна..." [10. С. 375]. Интересно, что ракурс другие о нас долгое время был явно недостаточно востребован в сербской историографии [11. С. 7], по всей видимости, из-за критичности оценок, ломавших устоявшиеся мифы. Мы же будем использовать как раз его, руководствуясь при этом глубокой мыслью А.И. Герцена: "Народ - консерватор по инстинкту. Чем дальше народ от движения истории, тем он упорнее держится за усвоенное, знакомое. Он даже новое принимает в старых одеждах." [12. С. 589].
* * *
Так что же представляло собой сербское общество на рубеже XIX и XX вв.? Его главная особенность - выраженно аграрный характер. До Первой мировой войны доля крестьян в структуре населения страны никогда не опускалась ниже 87% [13. С. 126]. При этом они были наделены землей достаточно равномерно, вследствие чего расщепление интересов в их среде шло крайне медленно.
Вторая важная черта сербского социума - его неполная структура. Исторически он был лишен аристократической и буржуазной прослоек. В нем имелось как бы два полюса: малочисленная, вышедшая из низов элита и однородная крестьянская масса - главный хранитель традиционного сознания.
Городские жители, доля которых в населении Сербии составляла около 12%, так и не смогли консолидироваться в мещанское сословие, т.е. стать носителями буржуазности2, но на протяжении всего периода сербской независи-
2 По словам наблюдателя из России, "серб остается по преимуществу земледельцем и свинопасом, а если судьба выбрасывает его из обычной сферы родительского дома, то он охотнее всего обращается к чиновничьему или военному делу. Собственно мещанское сословие поэтому вполне чуждо сербскому народу" [14. С. 28].
мости оставались весьма размытой категорией. "Как трудно было определить, где кончается сельская тропа и начинается городская улица, - констатирует академик М. Экмечич, - так же мало кто мог сказать, где проходит граница между крестьянином и жителем города" [15. С. 67]. То же самое отмечали и русские путешественники. По словам полковника Генштаба Н.Р. Овсяного, "значительная часть горожан по роду занятий мало чем отличается от поселян... Из трех горожан двое тоже живут земледелием и скотоводством" [16. С. 113]3. В городе Пожаревац (областном центре!), например, в 1896 г. имелось 800 лошадей, 900 коров, 4900 свиней, 2600 овец и 250 пчелиных ульев. А в старинной сербской столице Крагуевце два года спустя на 14 тыс. населения было всего лишь одно пианино - да и оно стояло в доме переселенцев из Срема [20. С. 171, 301].
Даже Белград, по описаниям россиян, производил впечатление "поселения" явно переходного типа: "Лачуги и чуть ли не пещеры виднеются рядом с роскошными дворцами, а на улице часто можно увидеть крестьян, расположившихся обедать на асфальтовой мостовой. Мимо них проносится вагон электрического трамвая и плетется, неимоверно скрипя, крестьянская арба, запряженная волами" [21. С. 56]. Кроме того, "в Белграде все почти между собой знакомы" [22. С. 133], вследствие чего двери (как и во всякой "деревне") не запираются. "Возле некоторых жилищ наружные двери открыты были настежь и подпирались опрокинутыми стульями: оказалось, что, по принятому обычаю, этим предупреждается, что никого нет дома и чтобы гости понапрасну не трудились заходить туда!" [23. С. 65]. Восклицательный знак здесь явно не случаен - он выражает степень удивления очередного русского гостя.
Специфика сербской элиты состояла в том, что и она (в большинстве своем) сохраняла традиционный менталитет, что зафиксировал еще П.А. Ровин-ский. "В Сербии меня одно удивляло, - писал он, - везде в других странах люди, составляющие интеллигенцию, развиты непропорционально больше, чем масса, в Сербии напротив - интеллигенция. в сущности слишком мало отделяется от массы" [22. С. 166].
Таковая ее особенность наглядно проявилось уже вскоре по обретении Сербией независимости, когда безусловный прежде русофил князь Милан Об-ренович открыто перешел на австрофильские позиции, связав судьбу страны и династии с Веной. Тем самым он не только менял внешнеполитические ориентиры, но и четко обозначил свое намерение втянуть Сербию в Европу. Призванный им к власти кабинет напредняков во главе с М. Пирочанцем - этим первым сербским подлинным "западником" [24]4 - и попытался осуществить этот прыжок "из балканского мрака на европейский свет" [26. С. 256].
Понятно, что брошенный столь явно вызов не мог остаться без ответа, что вносило в развитие Сербии черты не ведомой ранее биполярности. Стремление правительства "насадить в ней европейскую культуру" [16. С. 90] или "сейчас же втиснуть естественный строй сербского государства в нормы чисто европейские" [27. С. 762], как отмечали русские очевидцы, вызвало резкий про-
3 Такое положение сохранялось вплоть до Первой мировой войны, что говорит о крайне слабой мобильности сербского общества [17. С. 34; 18; 19. С. 19].
4 Известный русский славист П.А. Кулаковский оставил в своем дневнике беглую зарисовку М. Пирочанца: "Он всюду старается заговорить по-французски, как бы хвастая тем, что он может говорить на этом языке, что он светский и т.д." [25].
тест оппозиции, принадлежавшей к Народной радикальной партии. Отрицая универсальный характер пути Европы и ее образцов, радикалы во главе с Н. Пашичем провозгласили в качестве главной своей задачи защиту сербской самобытности, каковую они отождествляли с только что завоеванной свободой. "Мы совсем не бережем того, - писал Пашич в конце 1880-х годов, - что серба делает сербом, но, следуя моде, стремимся к тому, чем так гордятся иностранцы." [28. Бр. 14615-1-27]5.
Перипетии внутреннего противостояния в Сербии хорошо известны (подробнее см.: [30]). Особо важным при этом представляется то, что в своем стремлении "преодолеть пространство истории в самые сжатые сроки" [31. С. 270] реформаторы-напредняки оказались в изоляции: "Негативную позицию по отношению к модернизации государства на европейский манер, - указывал В. Дворникович, - занял сам его основатель и главный столп - шума-дийский крестьянин." [32. С. 862]. Радикалы же, с порога отвергавшие все проекты реформ напредняков, напротив, заручились поддержкой масс. Формируя свою охранительную доктрину на базе прочно укорененной в народном сознании патриархальности, они и выразили эту "негативную позицию" сел
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.