рятъ, от образа жизни, который есть возможность (или нет)реализовыватъ, а не просто от количества денег, затраченных за последние годы респондентами на потребление. Таким образом, мы стремились учесть качественную сторону уровня жизни, а не просто определенные количественные показатели.
7 Подробнее об этом см. главы, посвященные особенностям материального положения и имущественного потенциала бедных россиян, среднего класса и представителей богатых слоев населения, в коллективной монографии, подготовленной в ИКСИ РАН с участием авторов данной статьи [5].
8 Разделение депривированной части населения на две группы, проживающие на уровне бедности и глубокой бедности, было произведено нами с помощью метода линейной регрессии в подпрограмме CHAID программы SPSS при анализе распределений ответов на 7 контрольных вопросов - о самооценке материального положения, о самооценке своей жизни в целом, о самооценке своего социального статуса и т.п.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Саблина С.Г. Кристаллизация статуса средних слоев в современной России // Россия, которую мы обретаем / Отв. ред. Т.И. Заславская, З.И. Калугина. Новосибирск: Наука, 2003. С. 430-459.
2. Изменяющаяся Россия в зеркале социологии. Гл. 4. М.: Летний Сад, 2003.
3. Бондаренко Н.В. Интерпретация субъективных оценок личного материального благосостояния // Экономические и социальные перемены. 1997. < 6. С. 25-30; Зубова Л.Г., Ковалева Н. Общественное мнение по социальным проблемам // Бедность в России: государственная политика и реакция населения / Под ред. Д. Клугман. Всемирный Банк. Вашинг-тон-М., 1998. С. 293-309.
4. Гордон Л.А., Терехин А., Будилова Е. Опыт многомерного описания материально-экономической дифференциации населения // Экономические и социальные перемены. 1998. < 1-2. Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества / Под ред. З.Т. Голенковой. М.: Ин-т социологии РАН, 1998.
5. Россия: новая социальная реальность. М.: Наука, 2004.
6. Тихонова Н.Е. Феномен городской бедности в современной России. М.: Летний сад, 2003.
© 2004 г.
O.A. КАРМАДОНОВ
"СИМВОЛ" В ЭМПИРИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ: ОПЫТ ЗАРУБЕЖНЫХ СОЦИОЛОГОВ
КАРМАДОНОВ Олег Анатольевич - кандидат философских наук, доцент, заведующий кафедрой регионоведения и социальной экономики Иркутского государственного университета.
Прикладное значение символов. Феномен символического, несмотря на достаточно пристальное к нему внимание со стороны социальных и гуманитарных наук, в прикладных социологических исследованиях не использовался еще в адекватной степени. Символический интеракционизм (в этом заключается один из его парадоксов), утверждая символ в качестве основного элемента социальных взаимодействий и социальной реальности вообще, применял данный феномен как методологическую посылку, но не в качестве категории прикладных исследований [1]. Подобное наблюдается в феноменологической [2], когнитивной социологиях и социологии знания, напрямую
выходивших на проблематику символического, ио не сумевших найти применение символу в эмпирических исследованиях. Традиционно в них уделялось внимание функциональности символа, прежде всего, "коммуникативной функции", собственно понятию "символ" и его трансформации. Представляется, что такая методологическая недосказанность отмеченных подходов обусловлена недостаточной последовательностью их собственного дискурса. Если мы принимаем, что основным средством и содержанием социальных отношений являются символы, что структуры "жизненного мира" есть категории знакового характера и что социальный мир создается и пересоздается с помощью символических форм, то есть феноменальный (равно как и ноуменальный) мир есть многоуровневая символическая мегасистема, тогда мы должны принять и то, что эту систему следует изучать ее собственными средствами. Символы можно исследовать и анализировать только с помощью самих же символов, которые Хью Данкан считал "непосредственно наблюдаемыми содержательными данными социальных взаимоотношений" [1, p. 50]. Американский социолог отмечал тот парадокс, что мы вынуждены описывать "внесимволическую" реальность с помощью символов. Более того, согласно Данкану, "чисто формальный аспект символической системы (будь она математическая или лингвистическая), с помощью которой мы "сообщаем" о том, что наблюдаем в человеческих отношениях, будет определять, что мы можем "сообщить" о том, что увидели, равно как и то, что мы, собственно, увидели, поскольку мы в состоянии воспринимать вещи и события как социальные сущности только после того, как дадим им имена" [1, p. 51]. Незаконченность рассуждения до праксиологических выводов обусловила или преимущественно спекулятивную ценность указанных выше социологических подходов, или осуществленные в их рамках эмпирические исследования, основанные фактически на методологии, имеющей достаточно условное отношение к теоретическим пролегоменам. Другими словами, "принцип охвата" Герберта Блумера [3] постулировался и одновременно нарушался -методология либо сводилась к набору конкретных методов и техник эмпирического исследования, либо носила характер преимущественно теоретических допущений и утверждений, вместо того, чтобы определять и охватывать все элементы социологического поиска [4]. Подчеркнем, что речь идет не о качественном исследовании вообще, не об интерпретативных методиках как таковых, а о тех стратегиях прикладного социального исследования, которые непосредственно и недвусмысленно использовали бы в своих эмпирических подходах собственно "символ" как инструмент, категорию и единицу анализа. Автору известны только две серьезные попытки такого рода. К ним относятся исследование, осуществленное Гарольдом Лассуэлом с коллегами в 1952 г. в рамках проекта RADIR (Révolution and the Development of International Relations) Института Гувера Стэнфордского университета и работа датского психолога Джерарда Девита (1962), посвященная возрастному символизму. Исследование, проведенное под руководством Лассуэла, содержит анализ "ключевых символов современной политики": основным тенденциям их трансформации и характеру функционирования, а также собственно методологическим проблемам изучения символической сферы. В качестве конкретного эмпирического метода сбора данных использован относительно новый в то время (начало 50-х гг. прошлого века) контент-анализ. Социологи пояснили свой подход к анализу символического содержания следующим образом: «Что объединяет большинство исследователей, говорящих о "символах" (как техническом термине для слов), так это интерес к потоку слов, как выражению представлений. Слова есть "символы", поскольку они означают (символизируют) представления тех, кто использует их. Символический аналитик имеет дело со словами, отбирая те из них, которые наиболее точным образом отражают представления, наличие или отсутствие которых необходимо установить и описать. Символы, понимаемые таким образом, служат в качестве "операциональных индексов" представления» [2, p. 29]. Фокус исследования был сделан на "изменении словарей современных элит", при котором в качестве аналитического материала, или символов, были избраны ключевые слова, прямым обра-
5* 131
зом связанные со стабильностью элиты того периода - "конкурирующие словари политической идеологии". Общая схема проекта ЯЛБ1К предполагала осуществление сравнительного анализа мировых тенденций в отношении пяти ценностей-целей: демократии, безопасности, братства, изобилия, и просвещения. Для минимизации эффекта разночтения в самом начале исследователями сформулированы единые операциональные значения этих понятий. Анализировалась пресса Великобритании, России/ СССР, США, Франции и Германии с 1890 по 1949 г. Схема анализа включала следующие категории: объем внимания, уделяемого объекту исследования той или иной ценности-цели в соответствующих изданиях; оценочный контекст; интенсивность (частота упоминания); трансформация во времени и пространстве; характер взаимодействия: а. символа с символом; Ь. символа с событием; с. события с символом. В ходе исследования было выделено 416 символов, составивших "основной список", из них 206 единиц являлись названиями национальных, или подобного рода образований -стран, национальных меньшинств, континентов и т.п. 210 единиц анализа представляли собой "ключевые символы" главных идеологических систем, соревновавшихся в мировой политике на протяжении последнего (на момент исследования) полувека. Анализировались только редакторские статьи; встретившийся в публикации символ из списка фиксировался 1) как присутствующий; 2) как одобряемый, порицаемый, или нейтрально упоминавшийся, независимо от количества упоминаний его, начиная с одного раза. Это позволило представить сумму статей, в которых присутствовал тот или иной символ, а не частоту его появлений вообще. Необходимо подчеркнуть, что Лассуэл с коллегами ограничили свой список символов существительными, считая что беспорядочная смесь затруднит учет различий в частоте распределения разных элементов относительно объекта анализа. Однако в ходе исследования и особенно при подведении его результатов авторы вынуждены были признать ошибочность своей позиции и проблематичность такого рода редукции. "По мере того, как мы продвигались вперед, стало ясно, что по многим причинам лучше было бы избрать какой-то другой подход. Вследствие игнорирования несущественных частей речи остались необследованными широкие территории смыслов. Решение этой проблемы мы оставляем для контент-анализа будущего" [2, р. 59]. Социологи, тем не менее, посчитали свое исследование достаточно успешным, в целом решившим стоявшие перед ним задачи. Помимо собственно изучения символизма международной политики [5], ставилась цель совершенствования метода контент-анализа. Статус символа, приданный ему в ходе этого опыта совершенно оправданно, на наш взгляд, подразумевавший известную универсальность: символ являлся одновременно теоретическим базисом, измерительным средством, категорией и единицей анализа. Вместе с тем, заметна неудовлетворительная проработка гносеологических оснований символического, его а
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.