А. Л. САФОНОВ кандидат технических наук, проректор по международным отношениям Московского государственного индустриального
университета, доцент кафедры истории и социологии
А. Д. ОРЛОВ кандидат технических наук, доцент кафедры гуманитарных наук филиала Московского государственного индустриального университета*
Социальный регресс как атрибут глобализации
Одной из нетривиальных проблем современной социальной философии является соотношение глобализации и прогресса.
Начиная с эпохи Просвещения, прогресс, понимаемый как объективный, неотвратимый и необратимый процесс совместного восходящего развития производительных сил, научного знания и общественных отношений, внутренне сходный с биологической эволюцией, стал одной из базовых идеологем европейской философской и общественной мысли, универсальным критерием полезности и желательности любых социальных процессов. Представления же об объективном характере прогресса, который при отсутствии «помех» «автоматически» регулирует, гармонизирует и гуманизирует всю систему общественных отношений, сделали прогресс светским аналогом божественного провидения.
Важнейшими атрибутами прогресса как высшего общественного блага были всеобщность и необратимость: все перемены к лучшему рассматривались как результат прогресса, весь негатив рассматривался как торможение, остановка прогресса; сколько-нибудь длительный и распространенный регресс считался «невозможным», так как
* Сафонов Андрей Леонидович, e-mail: zumsiu@rambler.ru Орлов Александр Дмитриевич, е-mail: aorlov2004@rambler.ru
противоречил принципу необратимости. Именно «розовые очки» концепции прогресса надолго обеспечили невидимость угроз и вызовов глобализации как качественно новой эпохи, которая запоздало открылась как «западня глобализации»1. Сквозь привычные шаблоны экономического детерминизма важнейшие социальные тренды глобализации (например, этнизация и другие дивергентные явления) воспринимаются как локальные флуктуации («глокализация»)2. Таким образом, глубинные качественные отличия, атрибуты новой эпохи не осознаются, воспринимаясь массовым сознанием в лучшем случае как второстепенные детали.
Характерно, что идея прогресса была и раньше тесно связана с идеей глобальной экспансии западноевропейской экономики и культуры, в результате чего все локальные пути и особенности развития, отличные от западноевропейской модели, рассматривались исключительно как препятствия для прогресса.
Конечным пределом прогресса мыслилась глобальная экономическая, культурная и политическая конвергенция на основе западной модели развития и продолжения научно-технического прогресса (индустриализма) на новом, «постиндустриальном», уровне, т. е. глобализация в ее западном восприятии как очередная форма воплощения всепобеждающего прогресса, приносящего благо даже побежденным и аутсайдерам мирового развития.
Тем не менее несмотря на известную неопределенность, идеологизацию и даже мифологизацию понятия до конца ХХ в. концепция прогресса вполне адекватно отражала ход и особенности исторического развития. Причина в том, что технологический прогресс наращивал производство материальных благ не сам по себе, но путем
1 См.: Мартин Г.-П., Шуманн Х. Западня глобализации: атака на процветание и демократию. М., 2001.
2 См.: Сафонов А.Л., Орлов А.Д. Глобализация как дивергенция: кризис нации и «ренессанс» этноса // Вестник Бурятского государственного университета. Вып.6 Философия, социология, политология, культурология. Улан-Удэ, 2011, с.17-23.
расширенного вовлечения в оборот природных конечных запасов материи и энергии. И если до середины ХХ в. рост ресурсной базы опережал темпы роста производства, что позволяло считать их «условно-неограниченными», то завершение «эпохи великих геологических открытий», истощение доступных запасов материи и энергии качественно изменило ситуацию, опровергнув постулаты идеологии прогресса. В новых условиях социальный прогресс оказался крайне дорогой и негибкой в эксплуатации машиной, исчерпавшей запасы сырья и начинающей приносить убытки.
Создание глобального рынка и устранение, казалось бы, последних препятствий на пути прогресса совпало с давно ожидаемым моментом, когда мировая экономика вышла на пределы роста и стала замкнутой физической системой. В итоге прогресс в прежнем смысле этого понятия стал возможен только на локальном уровне, за счет перераспределения как единственного пути высвобождения ресурсов, отделения ресурсного содержания от прежних социальных форм. На первый план вышли процессы расслоения, перетока, перехвата как ресурсов, так и разного рода «негативных ресурсов» - расходов, конфликтов и издержек. Впервые с начала Просвещения регресс - экономический и социальный - стал равновеликой, если не преобладающей стороной мирового развития, атрибутом новой эпохи.
Но если порожденный глобализацией экономический регресс, пусть и под маской «мирового экономического кризиса», достаточно очевиден, то формы, масштабы и механизмы социального регресса не осознаны.
Нарастающие проявления социального регресса все еще воспринимаются как «парадоксы», «издержки», «катастрофы», «западни глобализации», «экономическое убийство», «рост социальной дифференциации», локальные аномалии («глокализация»), за которыми
не просматривается целое - социальный регресс как важнейший атрибут глобализации.
Напомним, что «классический» прогресс Х1Х-ХХ вв. был связан не столько с развитием технологий и ростом объемов производства, сколько с прогрессом социальных отношений и институтов, сформировавших нового человека - массового человека индустриальной эпохи, ставшего объективно необходимым условием прогресса.
Растущая промышленность втягивала в свою орбиту все новые массы людей, ранее связанных с деревенской общиной. Однако индустриальный рост требовал не просто рабочих рук как мускульной силы, а лояльных, социально адаптированных и мотивированных граждан, сплоченных в гражданскую нацию как системообразующую социальную группу. Соответственно задачи национального строительства и расширенного воспроизводства человеческого капитала потребовали небывалых в истории инвестиций в опережающее развитие социальной сферы (образования, науки, медицины, социального обеспечения и коммунальной инфраструктуры), по обороту и численности занятых сопоставимой с производственным сектором. Во второй половине ХХ в. в индустриальных странах, пока человеческий ресурс оставался лимитирующим звеном экономического роста, в сфере расширенного воспроизводства человеческого капитала было задействовано от четверти до половины трудоспособного населения.
Уровень и качество жизни, набор социальных позиций индивида определялись характером, уровнем и степенью социализации -вовлеченности индивидов и групп не только в систему товарного производства, но в деятельность национального государства и его социальной инфраструктуры, интеграцией в систему непроизводственных отношений. Государством и его социальными
институтами определялись не столько текущие доходы, сколько вся система социальных лифтов, определяющих будущее индивида и группы. При этом главным социальным «мегалифтом» было само инкорпорирование индивида из традиционного общества (сельской общины) в систему отношений и институтов нации-государства.
Вполне естественно, что центральная роль государственных институтов как механизма социально-экономического прогресса не могла не сопровождаться небывалой в истории консолидацией общества, превращением нации как социальной группы, обеспечивающей базовые потребности, в интегрирующую социальную группу, оттеснив этническую и религиозную идентичность на второстепенные позиции.
Достигнув максимального темпа роста в середине ХХ в., к его концу научно-технический прогресс исчерпал свой социальный потенциал. Отчасти это связано с объективным исчерпанием потенциала модернизации базовых индустриальных технологий, переходом от массового освоения революционных технологий (электрификация, авиация, ядерная энергия...) к их количественному улучшению. Однако гораздо важнее, что НТП утратил роль лимитирующего звена, определяющего возможности производства и потребления материальных благ, что связано с выходом производительных сил на уровень природно-ресурсных ограничений и началом глобального
л
ресурсно-демографического кризиса1. Выход производительных сил на уровень природно-ресурсных ограничений привел к тому, что дальнейший рост производительности труда вел не к росту производства (и, соответственно, уровня жизни), а к нарастающему высвобождению работников из сферы производства, их массовому
1 Сафонов А.Л., Орлов А.Д. Россия в глобальном ресурсно-демографическом кризисе: миграционные вызовы // По ту сторону кризиса: модернизационный потенциал фундаментального образования, науки и культуры. Материалы конференции 19-20 апреля 2010 г. / Под ред. А.Колганова, Р. Крумма. М., 2010, с. 321-325.
переходу в непроизводственную сферу и, в конечном счете - к превращению населения из ресурса развития в источник затрат, а индивида - из потребителя и заказчика социально-экономического развития в неокупаемую «демографическую нагрузку».
Исчерпав себя как источник прогресса, НТП превратился в свою противоположность, став предпосылкой дистанцирования, отчуждения, выталкивания масс и социальных групп из прежней системы социальных отношений, т. е. системной десоциализации. Снижая потребность в живом труде и тем самым дистанцируя массы от непосредственного участия в производстве, постиндустриальный научно-технический прогресс повсеместно проявляется как размывание, маргинализация «среднего класса» и неуклонный рост страты «застойной бедности», где отчуждение от всей системы общественных отношений приобретает устойчивый и социально наследуемый характер. Выйдя за «пределы роста», производительные силы начали «поедать людей» как ресурс, ставший для системы избыточным.
И если в начале - середине ХХ в. уровень потребления удваивался за время жизни одного поколения (20 лет), создавая ощущение неограниченных возможностей роста и ресурсную базу для компромисса интересов элит и масс, поднятых на качес
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.