ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2004 • < 5
В.А. КОЗЛОВ
Социум в неволе: конфликтная самоорганизация лагерного сообщества и кризис управления ГУЛАГом (конец 1920-х - начало 1950-х гг.)
Статья 1*
Наиболее яркое и изученное явление в истории ГУЛАГа - волна массовых выступлений заключенных на рубеже 1940-1950-х гг., достигшая апогея уже после смерти И. Сталина. Она стала выражением кризиса сталинского "террористического социализма", исподволь назревавшего в течение десятилетий. Акты неповиновения, бунты и восстания наглядно показали руководству страны, что ГУЛАГ "выпал из времени", стал пережитком мобилизационной экономики эпохи форсированной индустриализации, превратился в заповедник профессиональной преступности. Хаос, охвативший систему принудительного труда, нанес удар по картине мира сталинской бюрократии, по "рабскому укладу" советской экономики, в котором постоянно было занято несколько миллионов заключенных, ссыльных, спецпоселенцев и сотни тысяч тех, кто их охранял и "трудоиспользовал". Беспорядки, в которых участвовали все категории заключенных, ставили под угрозу строительство и эксплуатацию важнейших народнохозяйственных объектов (железные и шоссейные дороги, каналы и шлюзы, гидроэлектростанции), добычу и первичную переработку полезных ископаемых, лесозаготовки, строительство военных объектов в климатически неблагоприятных зонах и т.д., создавали угрозу социальной стабильности и политической устойчивости режима.
Все эти события разворачивались на фоне "холодной войны" и локальных вооруженных конфликтов (в Корее), нараставшего сопротивления сталинизации в странах Центральной и Восточной Европы. Берлинское восстание 1953 г. не просто совпало по времени с массовыми выступлениями заключенных Горного и Речного особых лагерей, но и оказало влияние на выбор тактики и формы протеста. В конечном счете, волнения в лагерях не только донесли до высшего руководства СССР один из самых
* Статья представляет собой сокращенный и переработанный вариант введения к сборнику документов "Восстания, бунты и забастовки заключенных ГУЛАГа", подготовленного в рамках совместного проекта Федеральной архивной службы РФ, Государственного архива Российской Федерации и Гуверовского института войны, революции и мира "История сталинского ГУЛАГа" (в 6 т.).
Исследовательская часть работы на тему "Социальная история ГУЛАГа после смерти Сталина: формирование новой репрессивной политики и судьбы заключенных. 1953-1960 гг." (A Social History of the Gulag after Stalin's Death: The Emergence of a New Repressive Policy and the Fate of the Prisoners, 1953-1960) выполнена при поддержке Фонда Гарри Фрэнка Гугенхайма (Harry Frank Guggenheim Foundation).
Козлов Владимир Александрович — кандидат исторических наук, заместитель директора Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ).
громких сигналов о необходимости изменения репрессивно-карательной политики, но и заставили задуматься о модификации всей сталинской политической модели.
Массовые выступления и протесты заключенных были ударом по порядку управления в лагерях1 и подрывали устои системы в целом. Неважно, каковы были цели заключенных, насколько сознательно они действовали, в какой мере совпадали личные планы зачинщиков беспорядков и тех, кто был лишь пассивным участником событий. Главное, что по меркам советского уголовного кодекса и в соответствии со сталинской уголовной практикой подобные действия в конечном счете оценивались как опасные государственные преступления, дезорганизовывали процесс выполнения ГУЛАГом его важнейшей - производственной - функции.
Но при этом надо учитывать, что организация забастовки или восстания в особом режимном лагере - явление исключительное. Она предполагала уникальное сочетание причин и предпосылок - политических (благоприятная внешняя ситуация - война, смена правителя или режима), организационных (наличие сплоченных неформальных групп, авторитетных руководителей и/или организованного подполья), идеологических (осмысленные и достижимые, хотя бы гипотетически, цели и мотивы массовых действий), социально-психологических (опыт успешных протестных действий и/или действие будоражащих факторов - несправедливая смерть товарища по несчастью, насилие в отношении узников, превышающее лагерный "обычай"), наконец, условно говоря, физиологических (голод, истощение, болезни отбирали все силы заключенных и практически полностью исключали возможность коллективного организованного длительного и целеустремленного протеста).
Существовали и другие формы организованной протестной активности заключенных - волынки, бунты, коллективные отказы от работы или от приема пищи. Они представляли собой органичную, естественную и традиционную часть лагерного быта. Для них не требовалось ни тщательной подготовки, ни особой идеологии, ни даже формулирования далекоидущих целей. В ряде случаев достаточно было острой спонтанной реакции на конкретные обстоятельства лагерной жизни либо наличия организованной группы заключенных, претендующих на особую роль и привилегии. Борьба различных лагерных группировок - политических, этнических ("чечены", "кавказцы") и этнополитических (украинские и прибалтийские националисты), чисто уголовных (воры-"законники", "отошедшие", "махновцы", "беспредельники") - за контроль над местами заключения, их столкновения друг с другом и с администрацией, коль скоро эти явления принимали массовые формы и осознавались властями как чрезвычайные происшествия, достойны изучения и описания не меньше, чем "чистое" политическое сопротивление в лагерях.
Протест, самозащита и борьба заключенных за коллективное выживание никогда не были и не могли быть политически и морально стерильными, хотя этот аспект зачастую игнорируется в историографии. Способы действия и мотивы людей, вовлеченных в их орбиту, порой невозможно однозначно квалифицировать как "высокие" или "низменные". Но все эти события, независимо от мотивов своих "актеров" и "авторов", разрушали и разлагали ГУЛАГ как производственный организм и репрес-
1 Понятие "порядок управления" использовано здесь в более широком смысле, чем в УК РСФСР и дру-
гих союзных республик. В реальной жизни "порядок управления" ГУЛАГом включал в себя как юридиче-
ски оформленные положения, регулировавшие жизнь лагерей, так и практику, традиции, административный "обычай" и определенный образ жизни, далеко выходящие за рамки юридического прототипа, но насаждаемые или используемые лагерной администрацией для своих целей. Нигде и никогда официально не говорилось, например, об использовании криминальных группировок и уголовных авторитетов для контроля над поведением заключенных и организации производства. В реальной жизни симбиоз лагерной администрации с уголовной верхушкой (с теми, кто открыто отошел от "воровского закона" и встал на путь сотрудничества с "лагерным начальством" - так называемые "суки") и, при определенных условиях, с "ворами в законе" был одним из ключевых компонентов системы управления исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ).
сивную машину, как сферу принудительного труда, безнадежно ретроградную, политически недолговечную, экономически неэффективную и человечески неприемлемую. Отворачиваясь от многочисленных "низменных" форм выступлений заключенных (столкновения криминальных группировок, организованные воровскими авторитетами волынки и голодовки, стихийные бунты и т.п.), невозможно создать адекватный образ сталинского ГУЛАГа как особого социума и государственного института, выполнявшего функцию специфического депозитария нерешенных и (или) неразрешимых социальных, экономических, политических, культурных и национальных проблем.
Благодаря великой книге А. Солженицына в 1970-е гг. Архипелаг ГУЛАГ вошел в мировой исторический и культурный опыт как универсальный символ тотального зла. Но это художественное исследование опиралось почти исключительно на мемуарные свидетельства бывших узников. Неудивительно, что писатель не мог с точностью восстановить действительный ход тех или иных событий. Более того, он был вынужден восполнять дефицит достоверной информации логическими умозаключениями и художественной интуицией. Этот способ реконструкции событий был единственно продуктивным для условий, в которых создавалось произведение. Именно Солженицын заложил основы систематического изучения истории ГУЛАГа, блестяще сформулировав узловые вопросы и ключевые темы. В определенном смысле его труд можно сравнить с первыми мореходными картами: при всей неточности тех или иных конкретных сведений он превратил историю ГУЛАГа из "terra incognita" в реальное, интеллектуально постигаемое пространство, в факт мировой истории.
Политические изменения в СССР во второй половине 1980-х гг. вызвали волну общественного интереса к истории сталинских лагерей, однако сами по себе не могли создать фактографии, необходимой для научной разработки темы. Вплоть до середины 1990-х гг. интерес к проблеме, которая была сформулирована (не вполне корректно) как "сопротивление в ГУЛАГе", явно опережал приращение нового знания. Важнейшим фактором перестроечной и постперестроечной общественной жизни, равно как и значимым фактом российской историографии, стала новая (легальная!) жизнь в России книги Солженицына. Ее цитировали и упоминали практически все авторы, создававшие новую российскую историографию ГУЛАГа.
Для многих российских читателей Солженицына проблема в конечном счете свелась к тому, что в лагерях сидели невинные люди. Коль скоро после смерти Сталина невиновных выпустили, значит, и проблема перестала существовать. Поэтому выросший из художественного анализа сталинского и послесталинского ГУЛАГа идейный антикоммунизм писателя показался многим читателям скорее идеологическим кокетством, чем обоснованной моральной позицией. Ведь если значительная часть заключенных была самыми настоящими преступниками и сидела "за дело", то с какой стати осуждать "ужасы ГУЛАГа" и говорить о нем как о результате и источнике разрушения моральных устоев российского общества?
Вообще говоря, Солженицын в своей книге уже ответил на эти вопросы, вплетая в повествование м
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.