ЭО, 2014 г., № 6
© А.А. Панченко
"СПАСИБО ЗА ПОЧКУ!": ВЛАСТЬ И ПОТРЕБЛЕНИЕ В ORGAN THEFT LEGENDS*
Ключевые слова: каннибализм, трансплантация органов, современные легенды, конспирологические нарративы
Статья посвящена так называемым "легендам о трансплантации органов", известных в англоязычной академической традиции как organ theft legends или baby parts stories. Западная фольклористика насчитывает ряд обстоятельных работ, посвященных этой теме; в России она практически не исследовалась. Речь идет о сюжетной схеме, которая, по всей видимости, знакома многим читателям: человека похищают либо умерщвляют, чтобы получить донорские органы и ткани для трансплантации. Своеобразными "символическими ориентирами", обеспечивающими распространение organ theft legends, следует считать представления о власти и социально-экономическом доминировании одних общественных групп, наций или государств над другими, а также коллективные страхи "общества риска", метонимически превращающие утрату индивидуальной идентичности в потерю контроля над собственным телом.
Вступление
Согласно "Толковому словарю русского языка" С.И. Ожегова, слово "каннибал" позволительно употреблять в трех значениях: "животное, поедающее особей своего вида", "людоед-дикарь" и "варварски жестокий человек". Как мне кажется, специфическая топика и аксиологическая окраска исторических и современных представлений о каннибализме связаны, главным образом, с двумя упомянутыми в словарной статье идеологическими факторами или коллизиями. Во-первых, речь идет именно о "внутривидовых пищевых взаимоотношениях": каннибалы едят таких же существ, как они сами, скорее "своих", чем "чужих". Это, впрочем, не означает, что проблему социальной идентификации в данном случае можно редуцировать к воображаемому биологическому единству. Наоборот, именно тема каннибализма позволяет, так сказать, проблематизировать противопоставление "своего" и "чужого" применительно к коллективным идентичностям и нормам, а также в отношении представлений о телесной целостности и духовной обособленности каждого человека. Культурные репрезентации каннибализма зачастую представляют своеобразную игру с категориями сходства и различия, нормы и патологии,
Александр Александрович Панченко - д.ф.н., ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, профессор Факультета свободных искусств и наук Санкт-Петербургского государственного университета; e-mail: apanchenko2008@gmail.com
* Статья подготовлена при поддержке Российского научного фонда, проект № 14-18-02952 ("Конспирологические нарративы в русской культуре XIX - начала XXI в.: генезис, эволюция, идейный и социальный контексты").
заурядного и сенсационного. Во-вторых, идея каннибализма подразумевает максимальную девальвацию социального и, если так можно выразиться, когнитивного статуса человеческого существа: из субъекта социальных отношений, обладающего душой, сознанием и волей, способностью к целенаправленной и эффективной деятельности жертва людоеда превращается в аморфный материал, неодушевленную субстанцию, пищу, служащую для укрепления и насыщения чужого тела.
Полагаю, что эти два фактора задают своего рода общую рамку для известных историкам, филологам и антропологам репрезентаций каннибализма, не исчерпывая, впрочем, культурного разнообразия последних и их соотношения с другими формами коллективного воображения. При этом упомянутое разнообразие представляется значимым как в исторической, так и в синхронной перспективе. Темы, мотивы и образы, лежащие в "семантическом поле каннибализма", простираются от сюжетов, подобных "пиру Атрея" (.Жирмунский 1965), и сказочных типов ATU 311, 327, 334 до современных детских страшилок и городской легенды о шашлыках из человеческого мяса; от топики христианской евхаристии и различных форм "кровавого навета" до политико-философской критики современной медицины, описываемой Жаком Аттали в терминах "каннибалического порядка" (Богданов 2001: 267). Сами вольные либо невольные людоеды наделяются в различных нарративных формах и традициях разнообразными чертами, атрибутами и признаками. Они могут быть и получеловеческими существами, подобными греческому Полифему или великанам-людоедам европейской сказки, и мертвецами, и ведьмами, и представителями диких и чужих народов, обитающих на окраине ойкумены, и, наоборот, обычными людьми из повседневного мира, кровными родственниками жертвы, в том числе - ее родителями. Все это заставляет задуматься, насколько продуктивны описание и интерпретация "каннибалической" топики при помощи универсальных объяснительных моделей, будь то история социальных табу или способы конструирования символических оппозиций "свой / чужой", "чистота / загрязнение" и т.п.
По всей видимости, ответ на этот вопрос необходимо искать, исследуя генезис и социальные функции более или менее обособленных групп мотивов или форм коллективного воображения, тем или иным образом связанных с общим пространством представлений о каннибализме. В настоящей работе я обращаюсь к материалам такого рода, где тема телесной инкорпорации "особей своего вида" трактуется хотя и своеобразно, но все же в прямом соответствии с теми, если можно так выразиться, "каннибалическими гештальтами", о которых сказано выше. Речь идет о так называемых "легендах о трансплантации органов", известных в англоязычной академической традиции как organ theft legends или baby parts stories. Западная фольклористика насчитывает ряд обстоятельных работ, посвященных этой теме (назову, в частности, книги и статьи Бенгта аф Клинтбер-га (Klintberg 1994), Вероник Кампьон-Венсан (Campion-Vincent 2005), Памелы Донован (Donovan 2004: 61-84) и Джилиан Беннет (Bennet 2005: 188-246); в России, насколько мне известно, она практически не исследовалась. Речь идет о сюжетной схеме, которая, по всей видимости, знакома многим читателям: человека (в ряде специфических вариантов - ребенка или подростка) похищают либо умерщвляют, чтобы получить донорские органы и ткани (почку, печень, глаз, зрачок, роговицу и т. п.) для трансплантации. Прежде чем обратиться к описанию и интерпретации подобных нарративов, необходимо сказать несколько слов о более общем историко-типологическом контексте.
От прокаженного властителя до черной "Волги"
Понятно, что современные формы и варианты легенды о краже органов могли появиться только благодаря успехам медицинской трансплантологии второй половины XX в. Вместе с тем мы в состоянии назвать целый ряд соответствующих "претекстов", так или иначе обыгрывающих идею "терапевтического" использования частей чужого тела. Разумеется, эти материалы дискретны в культурном и хронологическом отноше-
нии; трудно сказать, выстраиваются ли они в единую генетическую цепочку. Однако, по крайней мере, они могут дать некоторое представление о типологии исследуемых сюжетов. Собственно говоря, к подобным претекстам можно отнести уже те европейские варианты легенды о ритуальном убийстве, где кровь жертвы служит для исцеления различных недугов (напомню, что согласно одной из версий "кровавого навета", кровь христианских младенцев необходима евреям, чтобы избавляться от слепоты, которой последние якобы страдают от рождения). Еще ближе к нашей легенде стоит сюжет о прокаженном властителе, купающемся в крови невинных детей, чтобы избавиться от своей болезни1. Он имеет широкое распространение в средневековой европейской традиции; в разных вариантах эта история связывалась с Константином Великим, Ричардом Львиное Сердце, Людовиком XI и др. (Штрак 1995: 54-57; Campion-Vincent 2005: 48-49). В качестве дополнения к повествованию об исходе из Египта рассказ о прокаженном фараоне, нуждающемся в крови еврейских детей, встречается в средневековой иудейской традиции. Иллюстрации, изображающие фараона, который купается в крови детей, довольно часто присутствуют в Пасхальной Агаде и неоднократно использовались сторонниками кровавого навета в качестве доказательства ритуальных жертвоприношений у евреев (Malkiel 1993; Хвольсон 1879: 4-7).
Несколько модернизированная версия того же самого сюжета - история о "кровавой карете из Антверпена", опубликованная по-английски Бенджамином Торпе в середине XIX в., - вообще очень сходна с современными легендами о краже внутренних органов. Здесь речь идет о "богато одетой даме", разъезжающей по городу в "очень красивой карете, запряженной четырьмя лошадьми". Дама заманивает или насильно затаскивает в свой экипаж "детей, играющих на улице допоздна". Потом она увозит несчастных "в большой далекий замок. Там детям отрезают большие пальцы на ногах, и они истекают кровью, пока не умрут. В их крови купается великий король, страдающий тяжелой болезнью" (Thorpe 1852: 290).
Наконец, ближе всего к текстам, о которых пойдет речь ниже, стоит история, сопутствовавшая массовому бунту в Лионе в 1786 г. В ноябре этого года несколько сотен человек осадили здание медицинской школы, принадлежавшей ораторианскому колледжу. Они утверждали, что хирурги, работающие здесь, похищают детей, держат их в заточении, а затем живьем рассекают на части. При этом, согласно одному из тогдашних источников, бунтовщики не просто обвиняли хирургов в похищении детей для неведомых операций, но и передавали следующий слух: "У ораторианцев скрывается однорукий принц. Каждый вечер в окрестностях колледжа похищают детей и отрезают им руки, чтобы проверить, не подходят ли они для этого якобы существующего принца" (Campion-Vincent 2005: 43). Перенесемся теперь на два столетия позже. По всей видимости, определенное отношение к кругу легенд о краже органов имеет поздний советский сюжет о черной "Волге", получивший особенное распространение в Польской Народной Республике в конце 1970-х - начале 1980-х гг.2 При этом он демонстрируют очевидную преемственность по отношению к вышеописанным текстам о детской крови. В собственно польских версиях, опубликованных фольклористом Дио-низиушем Чубалой, фигурируют монахиня, священник или просто неизвестные люди, заманивающие детей или подростков в большую черную машину (как правило, марки "Волга"). Впоследствии ребенка на
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.