научная статья по теме «СРЕДИ ВСЕМИРНОГО МОЛЧАНЬЯ...» МОЛЧАНИЕ У Ф.И. ТЮТЧЕВА И ВЯЧ. ИВАНОВА Языкознание

Текст научной статьи на тему ««СРЕДИ ВСЕМИРНОГО МОЛЧАНЬЯ...» МОЛЧАНИЕ У Ф.И. ТЮТЧЕВА И ВЯЧ. ИВАНОВА»

«Среди всемирного молчанья...»

Молчание у Ф.И. Тютчева и Вяч. Иванова

© Е. П. ДЫХНОВА

В статье рассматривается важная роль мотива молчания, как он воплощается в творчестве Вяч. Иванова под влиянием философской поэзии Ф.И. Тютчева. Обнаруживается разность в толковании молчания в стихотворениях Иванова и в его теоретических статьях. Сближение категории молчания с православной традицией исихазма в философско-эстетических эссе поэта не находит прямого отражения в его лирике.

Ключевые слова: поэзия Ф.И. Тютчева, поэзия Вяч. Иванова, молчание, исихазм, символические образы, оксюморон.

Значимость поэзии Ф.И. Тютчева для Вяч. Иванова не подлежит сомнению [1]. Эта статья посвящена категории молчания, как она воплощена в стихотворениях Тютчева и Иванова. Ключом к пониманию обозначенной проблемы будут эссе самого Вячеслава Иванова. Стихотворение Тютчева «Silentium!» стало аргументом в философских размышлениях Иванова на разные темы. Оно воспринято им как своеобразный манифест, где наиболее ярко отразились провидческие способности поэта девятнадцатого столетия. Тема этого тютчевского стихотворения обозначена в его отстраняющем латинском заглавии. Пятикратно повторенный императив, призывающий к отказу от слова, подробно аргумен-

тирован в каждой строфе. Патетическая манера, отдельные архаические формы лексики, название стихотворения на латыни - все это настраивает на восприятие его содержания как непреложной истины. Это не просто призыв к молчанию, а повеление молчать. Композиционно каждая строфа разбита на две части: первая часть - это само повеление или рассуждение, вторая - развернутый образ-сопоставление.

В первом шестистишии «чувства и мечты» человека сравниваются с безмолвно, как будто в первый день творенья, всходящими ночными светилами: «...Встают и заходят оне / Безмолвно, как звезды в ночи, - / Любуйся ими и молчи».

Глубина внутреннего мира оказывается соотносимой с бездонной сферой ночных небес. Субъект стихотворения призывает созерцать ритмическое движение эмоциональной жизни, подобное движению горних сфер. Речь идет именно о душевной сфере - не о духовном, на что указывает эпитет душевная («в душевной глубине»). «Как сердцу высказать себя?..» - этот риторический вопрос и иные из второго шестистишия явно подразумевают отрицательные ответы, и смысловой акцент ставится на затрудненности процесса общения-понимания: субъект-наставник стихотворения констатирует невозможность «сердечного» взаимопонимания людей. В этой строфе вновь речь идет о душевном - недаром высказывает себя сердце, как средоточие души, но происходит и подъем на иной уровень, уровень мысли, духа в апории - непреодолимом затруднении: «Мысль изреченная есть ложь» - этот стих становится кульминацией произведения, усиливая безысходность «душевных» вопрошаний. И что важно подчеркнуть, он не является ответом на вопросы первых стихов строфы: по своей глубине и сложности он в значительной степени их превосходит.

В последних двух стихах - опять же «природном» подтверждении вышестоящей тезы - напряжение идет на спад: «Взрывая, возмутишь ключи, / Питайся ими - и молчи.». Образ бьющих ключей символически восполняет высказанное: истины, которыми человек живет, будто живая вода, текут из потаенных внутренних источников, скрытых в глубинах человеческого существа. При попытке передать тонкие смыслы в слове неизбежно возникает их искажение, замутнение - таков аргумент к знаменитому стиху Тютчева, ставшему афоризмом. В этом шестистишии отчетливо проводится черта между природным, естественным (ключи) и механическим, искусственным, насильственным (взрывая): если прислушиваться к звучанию внутренних источников, не пытаясь силой воздействовать на них, облекать их в грубую словесную оболочку, анализировать, «взрывать», они останутся чистыми и незамутненными.

Третья строфа также несет в себе и предписание («Лишь жить в самом себе умей.»), и подтверждающий природный образ: внутреннему, «таинственно-волшебным думам» («дума» поэта в своей цельности

соединяет в себе духовное и душевное) противостоит внешний физический мир с его шумами, суетой, косностью, губительным дневным светом: «Их оглушит наружный шум, / Дневные разгонят лучи.». Тонкому миру души и духа с его шумом ключей и светом звезд враждебно «дневное», но в ночном лике естественный и живой, идеальный мир природы как творения оказывается, напротив, родственным ему. Итак, активное созерцание - это единственный способ сохранить уязвимый внутренний мир - таков основной пафос стихотворения Тютчева.

Категория молчания присутствует у Тютчева не только в стихотворении «Silentium!». Под другим углом зрения дается она в его натурфилософской лирике и в произведениях, посвященных двоемирию: платоническому мифу о разобщенности и противопоставленности горнего и дольнего миров. Этот ракурс мировосприятия является общим для Тютчева и Вяч. Иванова. Тютчев стремится поэтически воплотить сущностное в ночном мире. В момент, когда спадают покровы дня, когда все молчит, появляются другие звуки, они не вмещаются в привычные оппозиции молчание-говорение. В стихотворении «Видение» они как бы говорят через молчание, через тишину: «Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья, / И в оный час явлений и чудес / Живая колесница мирозданья / Открыто катится в святилище небес» [Курсив здесь и далее наш. - Е.Д.]. Или в стихотворении «Бессонница»:

.Томительная ночи повесть! Язык для всех равно чужой И внятный каждому, как совесть! Кто без тоски внимал из нас, Среди всемирного молчанья, Глухие времени стенанья, Пророчески-прощальный глас?

Молчание словно открывает ранее невиданное пространство, размыкает границы видимого и позволяет расслышать гул. Как будто безъязыкие стихии тогда начинают говорить, петь, гудеть, обретают язык, который есть «логосность, смыслоносность книги бытия - природы» [2]. Применительно же к миру дневному поэт использует глагол «шуметь», который становится атрибутом суетного. Иногда космическое двоемирие, благодаря которому Иванов заговорил о поэтическом методе Тютчева как о двойном зрении, выступает в комплексе со звуковыми мотивами. В стихотворении «Как сладко дремлет сад темно-зеленый.» Тютчев пишет: «Над спящим градом, как в вершинах леса, / Проснулся чудный еженощный гул.».

Вяч. Иванов воспринимает творчество Тютчева как единый, полноценный миф, складывающийся из всех его стихотворений. Этому благоприятствует та особенность, которую выразил Л.В. Пумпянский: «Нет

у Тютчева <.. .> ни одного значащего стиха, который не был бы окружен родственной атмосферой других высказываний и стихов.» [3]. Различные коннотации тютчевской категории молчания, мифогенной для Иванова, будут встречаться в его стихотворениях в сочетании с другими характерными для Тютчева мотивами, образами, мифологемами. На разных этапах своей жизни Иванов будет допускать разные их трактовки; как это происходит, можно проследить в его философско-эстетических работах. В целом концепция творчества Тютчева у Иванова не претерпевает изменений с течением лет. Однако ряд семантических вариаций применительно к категории молчания разнообразен и варьируется от статьи к статье.

Иванов говорит о призыве Тютчева к молчанию в ракурсе темы мистической роли поэта и поэзии, аргументируя собственные мысли об устройстве стиха отсылками к произведению Тютчева. Например, в статье «Заветы символизма» Иванов утверждает, что Тютчев одним из первых осознает правду «о наставшем несоответствии между духовным ростом личности и внешними средствами общения» [4]. В этой же статье предлагается взгляд на творчество Тютчева с позиций всецело занимавшего Иванова в тот период дионисийского мифа: «Дионис могущественнее в душе Тютчева, чем Аполлон (...) самое ценное мгновение в переживании и самое вещее в творчестве есть погружение в тот созерцательный экстаз, когда "нет преграды" между нами и "обнаженною бездной", открывающейся - в Молчании» [Т. II. С. 591]. Иванов соединяет категорию молчания разных стихотворений: молчание как исток откровения - у Тютчева такой ее вариант появляется не в стихотворении «Silentium!», а в натурфилософской лирике.

В эссе «Мысли о поэзии», позднем, написанном в 1938 году, поэт-символист тоже вспоминает «Молчание» в попытке осмыслить мистическую роль поэта и поэзии. Для Иванова Молчание - это особое условие откровения. В этой статье Иванов сближает «Безмолвие» Тютчева и православную традицию исихазма, что, конечно, являет пример глубокого переосмысления концепции отказа от слова поэта девятнадцатого столетия: «Безмолвие (...) - говорит Иванов, - молчальничество, налагаемое не сомнением в слове, а трезвением слова, «хранением уст» (...) - это начало «восхождения на (. ) высоты мистики, которое закономерно влечет и закономерно ужасает поэта...» [Т. III. С. 662]. Говоря о поэте и поэтическом творчестве, Иванов трактует уединенность в духовном мире в религиозном ключе. Это почти монашеский подвиг ухода от речи, служение Богу в погруженности в невыразимое. Однако тем самым Иванов делает шаг в сторону от прямого прочтения стихотворения «Silentium!», акцентируя и усиливая отдаленное сходство, быть может, и имеющееся между традицией молчальничества и предложенным Тютчевым уходом от слова. Но все-таки в стихотворении «Silentium!» вряд ли можно об-

наружить без натяжки те религиозно-философские глубины, которые усматривает в нем Иванов, скорее следуя интенции выражения личного опыта, нежели проникновения в собственную мысль Тютчева.

Интерес Иванова к традиции молчальничества бесспорен, однако подробно не изучался. Об увлечении поэта этой темой упоминает Д.Н. Мицкевич в своей статье «"Реалиоризм" Вяч. Иванова»: «...православный идеал "ухода из мира" внутрь себя, ведущий обратно к преображенному миру, восходящий из "подземных ключей" византийской церковности - исихазма (священнобезмолвия) вдохновлял его мысли» [5]. Феномен молчальничества подразумевает не только воздержание от речи, но и стремление к внутренней тишине - ради обретения Бога. С.С. Хоружий так говорит об этом религиозном явлении: «само ядро и главная специфика исихазма: сведение ума в сердце и н

Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.

Показать целиком