ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2014 • № 2
Я.Г. ШЕМЯКИН
Субэкумены и "пограничные" цивилизации в сравнительно-исторической перспективе: о характере соотношения Языка, Текста и Шрифта
Статья 1
В статье рассматривается поставленная Г. Померанцем проблема соотношения трех глобальных культурообразующих факторов - Языка, Текста и Шрифта в различных типах цивилизаций. Автор выявляет и анализирует глубокие различия между "классическими" и "пограничными" цивилизациями как в способах бытования, так и в характере взаимосвязи данных факторов.
Ключевые слова: Язык, Текст, Шрифт, "пограничная" цивилизация, "классическая" цивилизация.
In article the problem posed by G. Pomeranz of a ratio of three global culture forming factors - the Language, the Text and the Font in various types of civilizations is considered. The author reveals and analyzes deep distinctions between "classical" and "boundary" civilizations both in ways of existing, and in nature of interrelation of these factors.
Keywords: Language, Text, Font, "boundary" civilization, "classical" civilization.
Прежде чем обратиться к раскрытию темы, необходимо дать два важных разъяснения. В первую очередь должен отметить: я историк и культуролог, но не лингвист и не филолог, хотя, занимаясь в течение четверти века цивилизационной компаративистикой, работал и работаю в тесном и постоянном творческом контакте с филологами-латиноамериканистами. Также я пришел к выводу: что-либо понять в русской и мировой истории без изучения работ крупнейших отечественных лингвистов (В. Топорова, Вяч. Иванова, Р. Якобсона) попросту невозможно. Тем не менее хочу подчеркнуть: я не затрагиваю чисто филологические и лингвистические аспекты заявленной в названии темы. Моя задача - рассмотреть в сравнительной перспективе исторические и культурологические проекции проблемы взаимосвязи Языка, Текста и Шрифта в определенных цивилизационных типах.
Решающим импульсом, побудившим меня заняться данной темой, стало стремление осмыслить и переосмыслить концепцию Г. Померанца, выдвинутую им в одной из наиболее интересных, на мой взгляд, работ начала нового тысячелетия [Померанц, 2003]1. Прежде чем приступить к анализу этой концепции, необходимо дать еще одно разъяснение. Данная статья представляет собой попытку дальнейшего разви-
1 Впоследствии эта концепция в сжатом виде была воспроизведена в статье [Померанц, 2004].
Шемякин Яков Георгиевич — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института Латинской Америки РАН.
тия упомянутой концепции и полемику с некоторыми ее ключевыми положениями. Я убежден, что творческая критика воззрений крупнейшего отечественного ученого и мыслителя - лучшая дань его памяти. В этой связи стоит вспомнить слова С. Аве-ринцева о М. Бахтине: "Выходя из согласия с Бахтиным, его не потеряешь; выходя из диалогической ситуации - потеряешь" [Аверинцев, 2005, с. 342]. Думаю, эти слова в полной мере относятся и к Померанцу. Для того чтобы по-настоящему оценить его труды, недостаточно повторять ритуальную фразу о том, что они будят творческую мысль. Это, конечно, правда. Но еще важнее то, что Померанц неизменно подводит нас к достигнутым на сегодняшний день пределам гуманитарного знания.
Работа Померанца, о которой пойдет речь, представляет собой непосредственное развитие его теории субэкумен [Померанц, 1995, с. 205-227]. Автор выделяет совокупность критериев, сочетание которых превращает ту или иную человеческую макрообщность в особый, цельный в своей основе, культурный мир. К их числу относятся: "Во-первых, единое священное писание, каким бы оно ни было. Им может быть и корпус изречений Конфуция, и Библия. Во-вторых, каждый культурный мир охвачен единым языком и шрифтом. Для Дальнего Востока язык и шрифт совпадают. Границы иероглифической культуры - это границы дальневосточного культурного мира. Если описать таким образом индийский мир, не вдаваясь в метафизику, можно сослаться на авторитет Вед, шрифт деванагари, язык санскрит. Мир ислама - это Коран, арабский язык, арабский шрифт, сохраняемый и персидским, и тюркским, и любыми другими языками, на которых говорят люди исламской культуры. В результате единства Текста, Языка и Слова (шрифта) возникает некое общее поле информации... связанное неким общим духовным содержанием. Например, латинский мир, определяемый латинской Библией, латинским шрифтом, латинским языком. Латинский язык лег в основу многих языков и так или иначе участвовал в формировании других европейских языков. Латинский шрифт, даже сам по себе, именно как шрифт, сыграл важную роль в создании латинского мира. В латинском шрифте, так же как и в шрифте деванагари, так же как в иероглифах и в арабской вязи, есть глубокая связь с эстетикой пластических искусств. Китайские иероглифы, которые выписываются на картинах эпохи Сун, органически связаны с художественным текстом. иероглифы прекрасно гармонировали с китайскими картинами. Арабская вязь шрифта недаром связывается с узором, декором. В то же время латинский шрифт скорее ближе к стилю латинской архитектуры" [Померанц, 2003, с. 125-126].
Далее в цикле рассуждений культуролога несколько неожиданно возникает еще один исторический персонаж: «Был и еще один культурный мир - византийский. В нем был особый порядок и особый склад искусств, но он не сумел удержаться, он умер. В набор культурологических понятий следует ввести понятие "устойчивость". По этому параметру Византия проиграла, потому что не умела учиться на своих ошибках. Если говорить о наборе показателей, характеризующих ее культурный мир, то это были греческий текст Писания, с греческой разработанной традицией аскетической литературы. Помимо Писания, в составляющие византийского культурного мира входили шрифт и сам греческий язык. Однако у византийцев не было энергии, чтобы перенести его за пределы первоначальной зоны распространения. Получилось так, что при дальнейшем распространении христианства греческие тексты Писания переводились. Это и стало началом распада византийского мира» [Померанц, 2003, с. 126].
Итак, выходит, что причина крушения византийской культурной ойкумены - нарушение изначального единства Языка, Текста и Шрифта в результате перевода Священного Текста христианства с греческого на языки других народов. Что ж, в рамках логики излагаемой им концепции Померанц вполне последователен: если жесткая функциональная взаимосвязь между тремя выделенными глобальными культурообра-зующими факторами - обязательный признак самостоятельного "культурного мира", то там, где этой связи нет либо она потеряна, нет и такого мира.
В этой связи нельзя не отметить, что в мировой науке представлена и прямо противоположная точка зрения относительно той исторической роли, которую сыграла
возобладавшая в Византии цивилизационная стратегия, предполагавшая перевод Священного Текста христианства на языки самых различных народов византийского "круга земель". Одним из наиболее ярких представителей этой позиции является швейцарский ученый Э. Холенштайн. По его словам, «перевод "священных текстов" на "народные языки", получавшие вместе с переводами еще и письменность, означал повышение статуса и самих этих языков, и тех, кто на них говорил. Родившийся в двуязычном (греческо-славянском) городе Салоники Константин Философ (826-867), более известный как "апостол славян" под своим монашеским именем Кирилл, обосновывал это повышение статуса "народных языков" ссылками на Библию и философию. Для Константина (и в этом он был, вероятно, первым по времени среди философов) многообразие языков не было неким злом, нуждавшимся в объяснении и оправдании со ссылками на ветхозаветный сюжет о Вавилонской башне. Напротив, это многообразие было благом: оно освящено новозаветным чудом Пятидесятницы, когда апостолам было дано изъясняться на бесчисленных языках. С таким отношением ко множественности языков хорошо сочетался и осознанно культивируемый Восточной церковью вкус к интуитивно-познавательным и эстетическим возможностям языка, к мистике слова (Wort-Mystik) и к искусству слова (Wort-Kunst)... Вера в самозаконность и достоинство отдельных языков и их носителей, сохранявшаяся в традиции Восточной церкви, имела общественные и политические последствия» [Холенштайн, 1999, с. 321]. И одним из наиболее важных последствий такого рода стало восприятие этой традиции исторической наследницей Византии - Российской цивилизацией.
Аналогичную позицию по рассматриваемому вопросу занимал и один из самых крупных лингвистов XX в. Якобсон, с оценкой которого солидаризировался Холенштайн: «Роман Якобсон имел основания утверждать, что начало национального самоопределения в Европе связано не только с распадом "Священной Римской Империи" и с Реформацией, но и с "просветительской" (по его выражению) философией языка в Византии, а также с византийской церковной политикой, умевшей ценить и плюрализм, и культурную самобытность различных народов. Поэтому, в частности, в сфере межэтнических отношений России нет нужды обращаться к чужеземным образцам. Собственная история России дает прекрасные образцы, которые можно считать одними из лучших во всей европейской истории» [Холенштайн, 1999, с. 321-322].
Я позволил себе столь подробное цитирование работы Холенштайна, поскольку, как я попытаюсь показать в ходе дальнейшего изложения, он уловил главную отличительную особенность тех человеческих миров, которые были основным предметом его исследования: Византии и России. Правда, его собственная концепция не лишена определенных недостатков. Главный из них, по моему мнению, - неразличение тенденций в восточнохристианской церкви. То, о чем писал Холенштайн, в полной мере относится, собственно, к кирилло-мефодиевской традиции, которая, как показали исследования последних лет, представляла собой самостоятельное направление христианской мысли и практики, качественно отличное от византийской ортодоксии и сыгравшее ключевую роль на первом этапе христианизации Руси [Мильков, 1997, с. 327-370; 1999; Громов, Мильков, 2001; Шемякин, Шемякина, 2004, с. 89-91]. Ортодоксальное же византийское православие отнюдь не чуждо б
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.