Singh 2000 - Singh A. Live, Streaming Subculture // Springerin. 2000. № 3. P. 17. Thornton 1995 - Thornton S. Club Cultures: Music, Media and Subcultural Capital. Cambridge: Polity, 1995.
Wellman, Gulia 1999 - Wellman B., Gulia M. Virtual Communities as Communities // Communities in
Cyberspace / Ed. M. Smith, P. Kollock. L.: Routledge, 1999. Willis 1978 - Willis P. Profane Culture, L.: Routledge and Kegan Paul, 1978.
Willis et al. 1990 - Willis P. Common Culture: Symbolic Work at Play in the Everyday Cultures of the Young / Ed. Willis P., Jones S., Canaan J., Hurd G. Milton Keynes: Open University Press, 1990.
Win, White 1997 - Win J., White R. Rethinking Youth. L.: Sage, 1997.
D.B. Pisarevskaya. What Are Post-Subcultural Studies?
Keywords: neotribe, post-subcultural studies, lifestyle, translocality, youth
The survey article examines the major theoretical concepts in the framework of the post-subcultural paradigm. It discusses the basic critical positions related to the subculture notion and presents contemporary approaches to studying youth communities.
ЭО, 2014 г., № 1 © М.А. Кудряшов
СУБКУЛЬТУРА И ПОСЛЕ НЕЕ:
ИСТОРИЯ ФУНДАМЕНТАЛЬНОГО ПОНЯТИЯ
МОЛОДЕЖНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Ключевые слова: социология молодежи, субкультура, Бирмингемский Центр современных культурных исследований, постсубкультурные исследования, молодежные исследования, неоплемена, сцены, флю-идность
Понятие "субкультура", с которым в российской социологии и этнографии молодежи принято связывать всякий тип молодежной коллективности, появилось в 20-е гг. XX в. и достигло своей эпистемологической вершины в 70-е гг. в работах Бирмингемского Центра современных культурных исследований. Начиная с 80-х гг. это понятие подвергалось критике со стороны представителей постсубкультурного подхода. В статье рассматривается история концепта "субкультуры", его критика и предлагающиеся со стороны постсубкультуралистов альтернативные понятия (неоплемена, сцены, жизненные стили и т.д.).
Введение. Можно утверждать, что этнография и социология молодежи смогли стать подлинно научными дисциплинами, когда сконструировали фундаментальное понятие, содержащее объект своих исследований. Речь не идет о выделении молодежи в качестве такового объекта: ее проблематизация как отдельной социальной группы началась на рубеже Х1Х-ХХ вв.; по крайней мере, с опубликованной в 1890 г. книги
Максим Александрович Кудряшов - младший научный сотрудник Центра молодежных исследований Санкт-Петербургского филиала Национального исследовательского университета -Высшей школы экономики; e-mail: budgies@mail.ru
британского педагога Александра Девайна, посвященной изучению манчестерской молодежной преступной группировки скаттлеров (skuttlers), и с двухтомной монографии американского психолога Грэнвилла Стэнли Холла "Adolescence" (1904), где было впервые введено в науку понятие "подростковости" (Омельченко 2004: 71). По-настоящему социологическая постановка вопроса о молодежи стала возможна, когда появилась потребность осмыслить формы молодежных коллективностей, а именно, их специфику (молодежь объединялась в сообщества, чьи ценности отличались от ценностей "взрослого большинства", а то и противопоставлялись последним) и причины, которые приводили к появлению этих сообществ. Эта потребность появилась в начале XX в., когда особый тип, с первого взгляда, немотивированной, неутилитарной молодежной преступности стал социальной проблемой.
Концепт "субкультуры" на протяжении всего XX в. выступал фундаментальным понятием социологии молодежи, являясь практически синонимом всякого типа молодежной коллективности. Но с конца 80-х гг. западные социологи молодежи и теоретики культуры под знаменем "постсубкультурной теории" делают попытки наладить новые теоретические рамки, призванные заменить или улучшить понятие "субкультуры". Особенно бурные и плодотворные дискуссии вокруг него завязались с середины двухтысячных годов: в Британии были выпущены два тематических сборника статей "Постсубкультурная хрестоматия" (Muggleton, Weinzierl 2003) и "После субкультуры: Критические исследования современной молодежной культуры" (Bennett, Kahn-Harris 2004), активная полемика развернулась на страницах английского "Журнала молодежных исследований" (Hesmondhalgh 2005; Bennett 2005).
К сожалению, все эти интересные споры прошли мимо российской социологии молодежи, в которой понятие "субкультура" стало ригидным и бесчувственным к реальной молодежи, превратившись почти в аналогию понятий этноса, расы или даже биологического вида и практически потеряв свою социологичность.
Подобным "зоологическим", бестиарным подходом отличаются многие современные российские работы по социологии молодежи. Часто в них можно встретить длинные перечни внешних атрибутов, культурных предпочтений, ценностей молодежных субкультур, как если бы только эти переменные определяли субкультурную или нишевую идентичность молодого индивида, не говоря уже о том, что таким подходом пренебрегаются феномены "позеров" и "wannabie" (людей, которые демонстративно принимают только визуальные атрибуты субкультуры без экзистенциальной или когнитивной вовлеченности в нее).
Более того, в свете нарастания консервативно-охранительных тенденций в российской государственной идеологии термин "субкультура" может использоваться социальными учеными как оправдание моральных паник относительно молодежных сообществ и, печальнее всего, выступать как основание классификации для, в буквальном смысле, полицейских ориентировок (можно вспомнить "оперативно-профилактическую операцию" "Неформал", не так давно проходившую время от времени в разных регионах России). Теоретическим венцом данного проблематизирующего и девианти-зирующего подхода к российской молодежи, на наш взгляд, является "научно-методическое пособие" "Неформальные молодежные сообщества Санкт-Петербурга: Теория, практика, методы профилактики экстремизма" под редакцией профессора социологии СПбГУ Анатолия Козлова, в котором молодежные субкультуры представлены в роли монструозных организмов1 - вплоть до того, что разработаны шкалы их развития и социальной опасности (в первую очередь, опасности "экстремизма") (Козлов, Канаян 2008). Присутствуют и обширные списки признаков, по которым педагоги и полицейские могут детектировать "представителя молодежной субкультуры". Любопытной и показательной особенностью данного пособия является также тотальное нерефлексивное смешение понятий "субкультура" и "неформальное объединение молодежи"2. Последнее уходит своими корнями в советский официальный дискурс конца 70-х гг.,
противопоставлявший "неформалов" - официальным ("формальным") объединениям молодежи (прежде всего, комсомолу) (Омельченко 2000: 86-87). Однако в современности термин "неформалы" не имеет какого-либо осмысленного научного содержания, ибо уже отсутствуют "большие" официальные социализирующие структуры наподобие комсомола.
Наконец, подобные исследования часто страдают от нехватки (или полного отсутствия) этнографичности: слабо опираются на какой-либо живой эмпирический материал, вырастают не из общения с самими "представителями субкультур", а из вторичных источников - репрезентаций молодежных сообществ в СМИ, полицейских сводках, отчетах Комитетов по делам молодежи. В виду этого данные работы теряют социологический смысл; анализ реальных молодежных коллективностей в них подменяется производством дискурса, составленного из симулякров, обрывков медиаконст-руктов и властных мифологий о "субкультурах" и молодежной преступности.
С чем же связано такое сплетение теоретических и методологических изъянов, превращающих то, что призвано быть внимательным научным исследованием сложнейшей жизни молодежных сообществ, в подобие журнализма, работающего на воспроизводство властного взгляда на молодежь, под которым она оборачивается источником угрозы обществу или, наоборот, объектом манипуляции?
На наш взгляд, главный недостаток российской социологии молодежи заключается в нерефлексивном, некритическом приятии концепта субкультуры, воспринимающегося само собой разумеющимся, "натуральным". Из российских учебников или пособий по социологии молодежи сложно узнать когда, с какой целью и на каком основании это понятие было изобретено3. Известно, что оно пришло из западной социологии и, что оно появилось достаточно давно - еще в начале прошлого века. Работает ли оно вообще в современности, спустя многие десятки лет после своего рождения? Не менялось ли его содержание на протяжении этих десятков лет? Может быть, его изобретатели подразумевали под ним нечто иное, чем подразумевают сейчас российские социологи, журналисты и политики?
В этой статье мы попытаемся осветить эти вопросы, вскрыв генеалогию понятия "субкультура"; показав одновременно и его ограниченность (в представлениях современных западных постсубкультурных теоретиков), и неполную исчерпанность его эвристических возможностей.
Обзор истории понятия "субкультура". Понятие "субкультура" прошло четыре этапа своего развития. Первый этап (20-е-50-е гг.) ассоциируется с Чикагской школой, обозначавшей субкультуру как молодежное преступное сообщество, и структурным функционализмом, для которого субкультура являлась "переходной группой" между "детским миром" и "миром взрослых". Второй этап (60-е-70-е гг.) связан с Бирмингемским Центром современных культурных исследований, ученые которого рассматривали субкультуры как способы символического сопротивления молодых людей против своего классового происхождения. Третий этап ("постсубкультурализм") (80-е-2000-е гг.) отмечен попытками социальных ученых и культурных теоретиков переосмыслить молодежную коллективность в свете новых социально-экономических тенденций. Постсубкультуралистами отметались структурные, детерминистские объяснения участия молодых людей в культурных сообществах. Был предложен целый ряд новых концептов, призванных встать на замену "устаревшего" понятия субкультуры: неоплемена, сцены, стили жизни, "милье". Все эти концепты объединяются общим понятием "флюидности", под которым подразумевается размытость культурной идентичност
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.