ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
№ 6
2009
© 2009 г. А.Л. ШИЛОВ
СУБСТРАТНАЯ ТОПОНИМИЯ РУССКОГО СЕВЕРА В СВЕТЕ РАБОТ А.К. МАТВЕЕВА
В работах А.К. Матвеева, базирующихся на результатах сорокалетних полевых исследований, произведен анализ субстратной топонимии Русского Севера (РС) - Вологодской и Архангельской областей. Ареальный анализ вкупе с этимологическим анализом дифференцирующих топооснов и топоформантов показал, что основной древней этноязыковой оппозицией на РС является противостояние саамов и севернофиннов - чуди русских летописей и преданий. Позднее на эту древнюю топонимию наложился прибалтийско-финский (пр.-фин.) - карельский и вепсский слой. При этом, данные как топонимии, так и заимствованной лексики показывают, что языковая картина РС была мозаичной. Вследствие этого русские в разных районах РС имели непосредственные контакты как с прибалтийскими финнами и финноугорской чудью, так и с разными диалектными группами саамов.
Выход трехтомной монографии Александра Константиновича Матвеева «Субстратная топонимия Русского Севера» [СТРС] знаменует собой эпохальный этап в изучении финно-угорской топонимии на территории России.
Подводя итоги длительной (более полутора веков), подчас ожесточенной дискуссии, А.К. Матвеев доказательно обосновал языковую принадлежность (назовем ее условно финно-саамской) многослойной, пестрой по своему составу субстратной топонимии Русского Севера (РС), особо подчеркнув отсутствие там как угорских, так и нефинно-угорских (имея в виду дорусское время) элементов. Заодно с этноязыковой карты РС «вытеснены» как минимум до Двины (с некоторыми оговорками) пермяне и самодийцы.
Фактически труд А.К. Матвеева не просто энциклопедия дорусской топонимии Русского Севера (богато иллюстрированная содержательными картами1), но и энциклопедия методов исследования субстратной топонимии безотносительно к ее языковой принадлежности. Гарантией этого является многолетний опыт работы А.К. Матвеева в области исследования топонимии и лексики народов Севера России (как на европейской ее территории, так и в Зауралье), причем опыт не только кабинетный, но, что существенно, в значительной степени живой - экспедиционный, полевой.
Материальной же базой теоретических и методологических исследований А.К. Матвееву служит уникальная картотека, созданная более чем сорокалетними трудами организованной им же топонимической экспедиции Уральского государственного университета (ТЭ УрГУ).
Для отечественных, равно как и для многих зарубежных ономатологов, монография бесспорно призвана стать настольной книгой2.
1 Облегчают знакомство с фактическим материалом монографии и указатели топонимов. К сожалению, такого указателя нет в первой части. Библиография приводится к каждой части, что удобно для читателя.
2 Впрочем, как это ни горько, такое вряд ли возможно в действительности, ибо тираж монографии составляет всего 200 экз., что совершенно недостаточно даже для отечественного научного сообщества.
Считаем необходимым обозначить следующие существенные моменты общего характера.
• Монография столь богата идеями (часть которых уже реализована в виде определенных выводов), поднимает такое количество вопросов (в том числе самим представленным материалом), что в журнальной статье все моменты отразить и обсудить заведомо невозможно. Это потребовало бы труда, сопоставимого по объему с самой монографией. Поэтому, стараясь по возможности кратко представить ее содержание, мы неизбежно обсуждаем лишь узловые и дискуссионные (по нашему субъективному мнению) позиции труда А.К. Матвеева.
• При всей своей монументальности [СТРС] не является закрытым трудом-справочником. Напротив, она уже вызвала к жизни ряд полемических и проблемных публикаций [Баапкт 2004; 2006; Хелимский 2006], а также инспирировала отдельные частные исследования, касающиеся, подчас, и иных территорий [Ваахтера 2007; Шилов 2008б]. Более того, А.К. Матвеев сам подчас корректировал собственные выводы уже в ходе написания монографии. Так, если в [СТРС I: 220-221] варьирование топоформанта -пел-да/-палда он относил на счет различия источников из живых языков (пр.-фин. рвМ(о), саам. рвак, рваМи 'поле'), то позднее соответствующие примеры он включил в ряд лексических и топонимных основ, демонстрирующих соответствие субстратного а прибалтийско-финскому е [СТРС II: 206-207]. Ср. также детализацию карт, отражающих лингвогеографическое членение СТРС в [СТРС I: 345] и [СТРС II: 330].
• За пределы монографии фактически выведена мерянская проблема (хотя ряд «мерянских» этимологий в ней рассматривается, см., например [СТРС I: 206-210]), при том, что на настоящий момент для решения этой проблемы в области топонимии А.К. Матвеев сделал, пожалуй, как никто много. Дело в том, что массовое привлечение и комментирование соответствующего материала с исторических мерянских земель (ИМЗ) заведомо увело бы далеко за те, достаточно жесткие географические рамки, которыми ограничен материал монографии (об этом ниже). Впрочем, соответствующие публикации (к которым следует добавить и [Матвеев 2003; 2007]) собраны А.К. Матвеевым в отдельный раздел иной его монографии [Матвеев 2006].
• Важным моментом для восприятия основных положений монографии является позиция автора, выраженная следующим образом [СТРС I: 11, 12]: «Взгляды автора на столь сложную проблему изменялись как в связи с накоплением и изучением новых фактов, так и вследствие совершенствования методов их обработки (...) В книге использована только та часть находящихся в распоряжении автора фактов, которая была, на его взгляд, достаточно убедительно интерпретирована. В нее не был включен ряд предположений и рабочих гипотез, высказанных публично в целях широкого обсуждения проблемы, но не получивших достаточно веских доказательств или не подтвержденных». Мы еще отметим, что А.К. Матвеев в своих построениях, во-первых, вполне сознательно, за редкими исключениями, не использует праприбалтийско-финские (ПФ) и финно-саамские (ПФС) реконструкции, существенные, как представляется, для этимологизации значительных групп «чудских» топонимов (об этом подробнее ниже), во-вторых - практически игнорирует иные группы финской чуди (не саамов и не прибалтийских финнов), кроме тех, что обозначены им как севернофинны, т.е. занимавших юго-восточную часть РС (Вага, верхнее течение Двины). Точнее, он безусловно признает наличие разных маргинальных чудских групп, но, как правило, трактует их как мигрантов из севернофинского ареала.
После этих предварительных замечаний перейдем к собственно обзору монографии. Очерк истории вопроса [СТРС I: 13-47] предваряется замечанием, что он доводится до начала работ ТЭ УрГУ на РС (1961 г.), ибо систематический фронтальный сбор СТРС совершенно изменил источниковую базу и позволил на многое взглянуть по-новому3.
3 Это не значит, что А.К. Матвеев при обсуждении конкретного материала не учитывал новейших работ. Напротив, учитывал (вплоть до вышедших в 2006 г.) и оперативно на них реагировал.
Подходы разных авторов к трактовке СТРС условно объединяются в рамках финской, угорской и дофинно-угорской гипотез. При рассмотрении финской гипотезы высоко оцениваются (с существенными, впрочем, оговорками) работы лингвистов XIX в. А. Шёгрена и М. Кастрена, заложивших, по сути, основы научного изучения СТРС с позиций финно-угристики. Отмечены ценные для того времени выводы М.П. Веске о билингвизме древней чуди и о наличии доприбалтийско-финского финно-угорского субстрата (для русских - субсубстрата). Особо выделены исследования М. Фасмера, внесшего в изучение СТРС ряд принципиально новых моментов: региональный принцип, учет фонетических соответствий при адаптации топонимов и хронологии фонетических изменений в заимствующем языке, использование билингв и метонимических калек, выделение структурных и семантических типов. Указано, что основные его просчеты (как, собственно, и у ряда других исследователей) обусловлены неполнотой (подчас - и ненадежностью) используемого материала. Но отмечена и прозорливость М. Фасмера в отношении лингвоэтнической принадлежности населения РС, создавшего топонимию того или иного типа (-енга и др.), и стратификации ряда пластов СТРС. В целом скептически оценив работы Я. Калимы, Матвеев, тем не менее, отметил ряд интересных соответствий в основах типа синд— шинд-, согр— шогр-, для которых Калима верно указал на их неприбалтийско-финское происхождение. При анализе работ А.И. Попова высоко оценены широкое использование письменных памятников и большое внимание к топонимическим калькам. Вместе с тем осуждено пренебрежение к вопросам фонетики и лингвистического картографирования, а также неприятие формантного метода. Раздел заканчивается объяснением автора его приверженности финской (фактически -финно-саамской) гипотезе.
Рассматривая угорскую гипотезу, автор категорически (и по справедливости) отвергает соответствующую исходную идею Д. Европеуса, отдавая при этом дань ряду новаторских методологических приемов в исследовании СТРС и отдельным этимологическим находкам этого незаурядного исследователя. О работах Б.А. Серебренникова и А.П. Афанасьева (возрождающих в той или иной степени угорскую гипотезу), автор говорит вскользь, не считая их достаточно аргументированными.
Признавая факт присутствия на РС многочисленных названий, не этимологизируемых из известных финно-угорских языков, Матвеев указывает на крайнюю шаткость и неубедительность сторонников дофинно-угорской гипотезы в ее самодийском (А.П. Дульзон), тунгусо-маньчжурском (М. Рясянен), урало-алтайском (Г.М. Василе-вич) и волго-окском (Б.А. Серебренников) вариантах4. Последний вариант, впрочем, по нашему мнению, имеет право на жизнь, если говорить не о неких индоевропейцах, а о палеоевропейцах культуры ямочно-гребенчатой керамики (см. [Напольских 1997 с лит.], а в отношении субстратной географической лексики в пр.-фин. и саамском -[БаапкМ 2006])5. Не исключено, в частности, что топонимическим наследием этих палеоевропейцев являются многочисленные, но ареально невыразительные гидронимы на -Vзьма, -Vжма (см. о них [Кабинина 2008]).
Далее обосновывается оправданно
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.