МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ, 2011, № 6, с. 99-107
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
СУДЬБЫ РЕЛИГИЙ И РЕВОЛЮЦИЙ: ОТ РЕФОРМАЦИИ ДО ПОСТМОДЕРНА
© 2011 г. Е. Рашковский
Такова была тема научной конференции, проходившей в ноябре 2010 г. в стенах Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М.И. Рудомино. Ее организаторы -НИЦ религиозной литературы и изданий Русского зарубежья ВГБИЛ, Центр изучения мировых религий РГГУ и Центр проблем модернизации и развития ИМЭМО РАН. Информационная и организационная поддержка конференции была оказана двумя подразделениями ВГБИЛ: Институтом толерантности и Центром культурных программ.
В основу предлагаемого обзора легли записи выступлений и реплик на конференции, а также письменные материалы, представленные некоторыми из ее участников. Содержание конференции будет излагаться мною не в последовательности прозвучавших выступлений, но в последовательности поставленных проблем.
Побудительной же проблемой для нашего обсуждения во многом оказался тот социокультурный парадокс, который с особой силой ощущается и переживается среди наших современников людьми старшего и среднего поколений и который с особой силой обнаружился лишь в последней четверти прошлого, ХХ столетия.
Дотоле казалось, что мир религиозных понятий и отношений постепенно сходит на нет, что революционная динамика истории последних веков знаменует собой бесспорный упадок и бесспорную эрозию религиозной сферы и что вообще революция и религия суть понятия альтернативные, а если и пересекающиеся, то лишь по какому-то познавательному или историческому недоразумению. Революция однозначно связывалась с просвещенностью и секуляризмом, а религия -с отсталостью и с общей косностью человеческого сознания, сопротивляющимся "передовой идеологии". Косность подлежала скорому преодолению.
Казалось бы, вся динамика последних веков или, по крайней мере десятилетий, строилась
РАШКОВСКИЙ Евгений Борисович, доктор исторических наук, директор отдела ВГБИЛ, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН (evgenio@libfl.ru).
именно на принципах революционной секуляризации. Однако "сюрприз" возрастания религиозных ценностей и понятий в последние десятилетия - и на Востоке, и на Западе, и в самом "социалистическом лагере", где религиозная сфера была, по существу, приговорена к "отмиранию", - этот "сюрприз" заставил присмотреться по-новому не только к текущей истории (current history), но и ко всей ретроспективе последнего полутысячелетия.
К ИСТОРИИ ПОНЯТИЯ "РЕВОЛЮЦИЯ"
Как показали в своих выступлениях Д.Б. Абрамов (ИМЭМО РАН) и А.А. Игнатьев (РГГУ), сама текущая история уводит нас в глубины средневековой и ренессансной культуры Европы. Культуры именно глубоко религиозной. Понятие "revolutio" было существенно важным для представителей средневековых естественных преднаук - астрологов и алхимиков. Для первых оно означало возвращение (re-volutio!) небесных светил к одному и тому же соотношению, для вторых - зону неопределенности между двумя определенными состояниями реагирующих веществ: вступающих в процесс взаимодействия и выходящих из него. Короче - процесс химической реакции, результат которой мог быть предсказуем, но содержание не было понятно. И в обоих случаях термин "revolutio " обозначал сложный процесс, предполагавший возвращение к некоторой определенности, к некоторому завершению.
Так что понятие революции первоначально связывалось с завершающей, циклической динамикой. Книга Коперника (1543 г.), сделавшая подлинную (в современном смысле!) революцию в истории европейского мышления, а опосредованно - и в социальности, так и называлась: "Об обращении (De revolutionibus...) небесных сфер"; конец периода гражданской войны, диктатуры и реставрации в Англии (1688-1689) именовался Glorious Revolution, то есть "славным" возвращением народа - однако уже на новом жизненном витке - к мирному и правоупорядоченному существованию. А Николо Макиавелли, пытавшийся
теоретически приложить понятие революции к изучению общественной жизни, писал о нежелательности г1уо1и2ют как общественных потрясений, но также и об их неизбежности в плане структурных перестроек внутри общества.
Согласно разысканиям профессора Н.И. Кузнецовой (РГГУ), соотнесение понятия революции с прогрессистским дискурсом впервые произошло в трудах французских энциклопедистов. И дело опять-таки касалось истории науки. Именно энциклопедисты окрестили ученого Исаака Ньютона "революционером" - и даже не в отношении его космологии, обновившей коперниканскую картину физической Вселенной, но в отношении его математических исследований.
А уж далее слово "революция" получило и для многих противников революционных насилий и диктатур, в том числе и противников религиозных, некую положительную коннотацию1. Так что иной раз получалось не столько даже по Лейбницу, сколько по пародии на Лейбница в вольтеровском "Кандиде": все к лучшему в этом лучшем из миров...
И сам факт насильственного социального переворота благодаря дискурсу всеблагого "прогресса" на долгое время невольно превратился в общественной мысли в предмет некоего, по существу, религиозного поклонения. Как заметила в своем выступлении Т.Е. Ворожейкина (НИУ ВШЭ), слабо скрытый религиозный субстрат в, казалось бы, сугубо антирелигиозных революциях (Франция, Россия, Испания, Мексика, Китай) оказался одной из важнейших универсалий всемирной истории последних трех веков. Впрочем, речь о Русской революции пойдет у нас в конце обзора.
Эту мысль Т.Е. Ворожейкиной поддержал в своем развернутом и аргументированном выступлении профессор А. С. Агаджанян (РГГУ). По его словам, мощные религиозные движения, пусть даже в архисекулярных, доходящих до богоборчества формах, несут в себе непосредственный или же "превращенный религиозный заряд". Не случайно же Николай Бердяев и Кристофер Доусон усмотрели и описали этот "заряд" в историях большевизма и якобинства2. Но такое усмот-
1 Многими, именно религиозными критиками революционных насилий и диктатур революция воспринималась как некое закономерное, хотя едва ли оправданное, историческое возмездие за грехи "старых порядков".
2 См.: Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма.
М., 1990 (репринт издания: Paris, YMCA-press, 1955); До-
усон Кр. Боги революции (Предисловие А.Дж. Тойнби).
СПб., 2002.
рение и описание стало возможным благодаря трудам философов, теологов, историков и этнологов прошлого столетия, когда для многих ученых стало ясно, что область накопленных веками и веками религиозных переживаний и смыслов несет в себе огромные и разнонаправленные энергии, когда сам внутренний и далеко не всем понятный плюрализм великих религиозных традиций обеспечивает им не только разнонаправленный критический потенциал, но и высокую адаптивность, не говоря уже о способности к культурно-историческим мимикриям.
Во всяком случае проблемным "фокусом" нашей конференции оказалась парадоксальная -конфликтная, но взаимообратимая - связь религиозной и революционной мысли и практики в истории. Этой проблеме и был посвящен основной доклад на конференции, представленный Е.Б. Рашковским (ВГБИЛ/ИМЭМО РАН). Содержание доклада и будет кратко представлено ниже.
К СРАВНИТЕЛЬНОЙ МОРФОЛОГИИ РЕВОЛЮЦИЙ И РЕЛИГИЙ
Докладчик начал с констатации некоторой исторической очевидности - пусть абсурдной, но все же очевидности! - которая характерна для судеб людей старшего и среднего поколений.
В советский период оба понятия - революции и религии - трактовались как жестко и однозначно альтернативные: первое - как безусловно положительное, второе - как безусловно отрицательное. И хотя в конце ХХ столетия Россия пережила пусть исторически отложенную, непоследовательную и клочковатую, но все же весьма глубокую буржуазно-демократическую революцию (революцию с сильными, не столько даже религиозными, сколько с ностальгическими обертонами), большинство "нынешнего поколения постсоветских людей" так и не поняло исторического смысла пережитых событий и стало толковать оба понятия сугубо инверсионно: революцию -с безусловным знаком отрицания, а религию -с безусловным плюсом.
Что же касается докладчика, то чтобы разобраться в соотношении обеих универсалий Большой истории, он использовал двойственный философский принцип, по-разному подсказанный еще Кроче и Ортегой, закрепившийся в итальянской и испанской историографии и предполагающий некий бифокальный подход к истории:
- с точки зрения философии человека (то есть философской антропологии) и
- с точки зрения философии истории3.
Наиболее же плодотворная социологическая проработка вопроса о многозначной внутренней связи религиозных и революционных тенденций в истории содержится в трудах израильского социолога Ш.Н. Айзенштадта4, на современный лад переосмыслившего круг религиоведческих идей Макса Вебера.
Обе занимающие нас исторические универсалии знаменуют собой два больших всемирно-исторических проекта, радикально отличных друг от друга, пожалуй, не столько в эмпирике, сколько в теории. Однако именно теоретическое различение их чрезвычайно важно для понимания социальности и истории. Ибо:
- религиозный проект ориентируется на трансцендентный статус человека, а частично -и общества (как системы взаимосвязи между людьми); отсюда - особая долговечность и особая символическая нагруженность религиозных систем; в этой особой символической нагру-женности религий - стремление восстановить в распадающемся повседневном опыте континуальность и смысловое богатство Бытия - восстановить перед лицом внутреннего опустошения и омертвения5;
- проекту же революционному свойствен определяющий характер сугубо земных, хотя зачастую кратковременных, но вполне насущных исторических чаяний и смыслов.
Так обстоит дело в теории, и такое теоретическое различение, повторяю, необходимо. Однако на деле, в исторической эмпирике, нам дано головокружительное пересечение и смешение, с одной стороны, чисто духовных, трансцендентно ориентированных смыслов, а с другой - смыслов чисто ситуативных, посюсторонних, ориентированных на передел конкретных отношений статуса, власти и собственности. В религиозном творчест
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.