Тень "Вишневого сада" в поэзии М. Цветаевой
© САРА ОССИПОВ
Творчество Чехова Марина Цветаева воспринимала сквозь призму своих художественных задач: об этом она говорит в письме эмигрантскому сатирику Дон Аминадо. Анна Саакянц так пересказывает это письмо: «одного лишь таланта, даже значительного, считает она, мало. Чтобы поэт встал во весь данный ему природой рост, нужно, чтобы его любовь к высшим ценностям жизни уравновешивалась аналогичной ненавистью к низшим. Когда не хватает этой энергии любви и ненависти, тогда, по мнению Цветаевой, рождается "чеховщина"» (Саакянц А. Марина Цветаева - жизнь и творчество. М., 1997. С. 669). Однако между произведениями Чехова и Цветаевой существует немало интересных точек соприкосновения. Одна из них была раскрыта финским исследователем Тимо Сунни, который показывает, как Цветаева в своей сатирической поэме "Крысолов" заимствует у Чехова мотив футляра - символа патологического страха перед внешним миром (Суни Т. Композиция "Крысолова" и мифологизм М. Цветаевой. Хельсинки, Институт России и Восточной Европы. 1996. С. 109).
Покажем, какие мотивы и темы "Вишневого сада" созвучны поэзии Цветаевой, несмотря на ее показное пренебрежение "чеховщи-ной".
Прежде всего, это тот особый статус, который имеет в пьесе предметный мир. Как отметил Борис Зингерман, «бытовая вещь в "Вишневом саде" выполняет - помимо прочего - роль живого собеседника, она становится партнером человека на подмостках (...) Вещь оповещает о своем владельце и ведет с ним немой диалог. Она предполагает определенную направленность жеста, наполняя его конкретным психологическим содержанием. Вещь избавляет театрального героя от одиночества и помогает сохранить ощущение своей человеческой не-
повторимости» (Зингерман Б. Театр Чехова и его мировое значение. М., С. 373-374).
В первом действии пьесы Гаев произносит юбилейную речь, обращенную к шкафу, которому, оказывается, исполнилось сто лет: "Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания". Торжественное обращение Гаева к неодушевленному предмету не воспринимается серьезно, а, наоборот, вызывает улыбку. Особый комизм этой сцены происходит от несоответствия слов Гаева об идеалах справедливости и плодотворной работы его образу жизни.
Однако в этом эпизоде Чехов сумел тонко показать потребность человеческой души в реальной постоянной опоре. Оказавшись на грани радикальных перемен, Гаев ищет утешение у шкафа, старинный облик которого обнадеживает его, ибо является символом незыблемости жизни.
У Цветаевой мы также обнаруживаем ситуацию, в которой лирическая героиня ищет утешение и поощрение у неодушевленного предмета: стихотворный цикл "Стол" полностью посвящен ее "рабочему месту". Обращение к столу вызвано той же причиной, что и в чеховской пьесе, то есть юбилеем. Итак, в первом стихотворении лирическая героиня восклицает: "Мой письменный верный стол! (...) Спасибо, что рос и рос / Со мною, по мере дел" (Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. М., 1994. Т. 2. С. 310).
Исходное положение такого обращения и у Чехова, и у Цветаевой почти одинаковое, поскольку описывается то состояние души, при котором вещи обретают утешительную функцию. Как и Гаев, лирическая героиня Цветаевой выражает свою благодарность столу за то, что он непрерывно призывает ее к плодотворной работе. Однако достаточно прочитать: "Спасибо за то, что блюл / И гнул. У невечных благ / Меня отбивал - как маг - / Сомнамбулу" (Там же), чтобы убедиться в том, что, в отличие от речи Гаева, монолог лирической героини Цветаевой дан не в комическом ключе. Наоборот, он проникнут глубоким чувством отрешенности от соблазнов жизни ради творческого процесса. Из этого следует, что торжественные обращения к шкафу в "Вишневом саде" и в цветаевском цикле "Стол" выполняют разные задачи. Вводя этот эпизод в свое произведение, Чехов усиливает комическую тональность пьесы, снимая патетическое настроение Гаева юмором, тогда как в своем стихотворном цикле "Стол" Цветаева усиливает пафос, подчеркивая всю серьезность отношения к своему творчеству.
По поводу значимости предметного мира в драматургии Чехова Леонид Андреев замечал, что в чеховских пьесах играют не только люди, но и вещи. "Вишневый сад" изобилует примерами, когда вещи действительно наделены своей собственной ролью: достаточно вспомнить Пе-тины калоши, сломанный Епиходовым бильярдный кий или Варин зонтик.
Цветаева также уделяет особое внимание вещам в своей "Поэме лестницы", в которой описывает их бунт против угнетающего ига цивилизации. К тому же, как и в чеховской пьесе, "восстание" вещей подчеркивает состояние разобщенности жителей дома - об этом говорит и определение лестницы: "больше расставаний на ней, чем встреч" (Цветаева М. Собр. соч.: В 3 т. М., 1992. Т. 2. С. 544). Это замечание характеризует не только цветаевский дом, но также и имение Раневской, где персонажи прощаются не только с садом и домом, но и друг с другом.
В этой же поэме Цветаева жалеет о том, что человек губит природу: "Дерево, доверчивое к звуку / Наглых топоров и нудных пил, / С яблоком протягивало руку. / Человек - рубил" (Там же. С. 551).
Цветаева вводит в поэму мотив бильярдного кия: "- Бильярдный кий! / застрахованное^ от стихий!" (Там же. С. 552). Это определение кия как средства защиты от бедствий применимо и к его роли в чеховской пьесе: постоянные бильярдные реплики Гаева отвлекают его от удручающих мыслей о предстоящей продаже сада.
Но то внимание, которое уделено вещам в "Поэме лестницы", является скорее всего исключением, чем правилом цветаевской поэтики. В этой связи показательны следующие стихи "Поэмы конца": "Бро - сать, как вещь. Меня, ни единой вещи / Не чтившей в сём / Вещественном мире дутом!" (Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. М., 1994. Т. 3. С. 41).
Другая общая тема чеховской пьесы и поэзии Цветаевой - нежелание взрослеть. Инфантильность поведения Гаева видна даже по его пристрастию к леденцам. Что касается Раневской, то ее идеализация прошлого особенно ярко проявляется в первом действии, где она восклицает: "Детская, милая моя, прекрасная комната. Я тут спала, когда была маленькой. И теперь я как маленькая.". У Цветаевой привязанность к юному возрасту также связана с воспоминаниями об охранительном пространстве детской. В одноименном стихотворении она пишет: "Мы из детской уйти не хотели (...) Мы из детской уйти не посмели.".
Несмотря на то, что Раневская - женщина зрелого возраста, которая уже знает мир, а лирическая героиня Цветаевой только юная девушка, обе героини не могут оторваться от мира детской безмятежности. В самом деле, одна из отличительных черт Раневской - ее беспечность, которая в одно и то же время очаровывает и раздражает ее
родных и близких. Двоякое понимание беспечности также выражено в следующих стихах Цветаевой: "Легкомыслие! - Милый грех, / Милый спутник и враг мой милый! / Ты в глаза мои вбрызнул смех, / Ты мазурку мне вбрызнул в жилы. (...) Быть как стебель и быть как сталь / В жизни, где мы так мало можем." (Указ. соч. Т. 1. С. 235). Эти по-следне слова ("В жизни, где мы так мало можем") вполне могли бы быть произнесены Раневской, так как ее беспомощность особенно поражает зрителя чеховской пьесы.
В цветаевских стихах милый грех легкомыслия ассоциируется с мотивом танцев. Подобным образом и Раневская пытается создать атмосферу беззаботности, устраивая бал, то есть танцы.
Необходимо отметить, что беспечность сочетается в ее личности с веселостью и с выносливостью. Она тоже умеет быть как стебель и быть как сталь. Ведь не всякому человеку по силам пережить смерть мужа и маленького сына, обман любимого человека, потерю родного имения и при всем том остаться обаятельным человеком, выносящим удары судьбы с достоинством.
Нежелание взрослеть связано с другой темой, общей для Чехова и Цветаевой, - исчезновения старого мира, которое Чехов предчувствовал и последствия которого так много определили в судьбе великой поэтессы. Итак, на протяжении всей пьесы Раневская и Гаев не могут примириться с тем, что красота вишневого сада обречена на гибель и вместо него появятся дачи. В ранних стихотворениях Цветаевой также слышится душевная боль об утрате не только дома, но и целого уклада жизни. В одном из стихотворений 1913 года она пишет: "В переулок сходи Трехпрудный (...) Приходи посмотреть наш дом! / Будет скоро тот миг погублен, / Погляди на него тайком, / Пока тополь еще не срублен / И не продан еще наш дом." (Там же. С. 197). Здесь Цветаевой снова не удается избежать скрытого влияния "Вишневого сада", поскольку она выражает свою ностальгию в словах, созвучных репликам его персонажей. Эти стихи так напоминают чеховскую пьесу потому, что они связаны с воспоминанием о потерянном доме в Трехпрудном переулке. А в стихотворении "Домики старой Москвы" поэтесса выражает свою досаду от того, что благородные старинные здания столицы заменяются уродами: "Домики с знаком породы, С видом ее сторожей, / Вас заменили уроды, - Грузные, в шесть этажей" (Там же. С. 171). В этих строках противопоставляются два взгляда на мир, которые борются между собой в чеховской пьесе: с одной стороны, любование прошлым, а с другой - неприятие прагматичности наступающего нового времени.
Тема расставания - одна из основных в пьесе "Вишневый сад". Среди ее действующих лиц Шарлотта выделяется тем, что ее жизнь с самого раннего детства развивается под знаком разлуки. Вот как она говорит о себе: "Когда я была маленькой девочкой, то мой отец и ма-
маша ездили по ярмаркам. А я прыгала - и разные штучки. Откуда я и кто я не знаю". Это чувство сиротливости, которое воплощено в Шарлотте, является очень важным компонентом поэзии Цветаевой, и поэтому не удивительно, что иногда ее лирический голос как бы вторит словам Шарлотты, например, знаменитый стих "Я сын, на помнящий родства.". Кром
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.