Книжное обозрение
© 2015 г.
Тихонова Н.Е. СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА РОССИИ: ТЕОРИИ И РЕАЛЬНОСТЬ. М.: Новый хронограф; Институт социологии РАН, 2014. 408 с.
Монография одного из ведущих российских социологов Н.Е. Тихоновой дает комплексный обзор разных научных подходов к проблеме стратификации российского населения и, самое главное, результатов практического использования этих подходов для объяснения, в каком же обществе мы живем. Автор книги в самом начале выразила "стремление ориентировать ее на максимально широкую аудиторию" (с. 3), однако книга предназначена в первую очередь для коллег-социологов. В силу высокой актуальности темы многие материалы и выводы могут поспорить своей "взрывной" силой с газетными передовицами. А с точки зрения стилистики книга действительно может читаться "широкой аудиторией".
Рассмотрим материалы этой монографии с точки зрения понимания того, насколько обычной/необычной является наша социальная структура в сравнении с другими странами. Автор сама не раз сравнивает Россию с разными зарубежными странами (чаще всего - с Германией и Великобританией).
Простейший подход к оценке стратификации российского общества связан с построением модели соотношения в нем различных социальных групп/классов - проще говоря, бедных, средних и богатых - на основе самооценок самих граждан. Реализуя его, автор выявляет представления респондентов об идеальной модели социальной структуры общества и о его реальной модели в постсоветской России.
Как показывают результаты относительно недавних (2009 и 2012 гг.) социологических опросов, большинство россиян предпочли бы жить в обществе с доминированием среднего класса, в то время как реально они живут, по их самоощущениям, в обществе доминирования социальных низов. Сравнение синхронных опросов граждан России и граждан Германии (с. 53-55) показало, что наши и немецкие представления о желаемом обществе очень близки - наибольшей популярностью пользуется модель общества с массовым средним классом. Правда, в России почти 1/3 респондентов посчитали идеальной моделью общества ту, где доминируют представители верхних слоев, в то время как в Германии таких идеалистов обнаружилось гораздо меньше, лишь 1/8. Зато в оценке реального общества различия были сильнее: жители Германии чаще всего интерпретировали свою страну как социум с умеренно-пирамидальной структурой, россияне - как общество с крохотной элитой, малочисленным средним слоям и огромной массой людей "на дне". Таким образом, наблюдается одновременно и сходство россиян с немцами, и отличие от них1.
Большое внимание в книге Н.Е. Тихоновой уделено проблеме объективной стратификации российского общества по уровню жизни. К сожалению, обнаруживается, что трагическое восприятие россиянами социальной дифференциации имеет веские основания. Даже в 2012 г. обеспеченные и среднеобеспеченные составляли в России лишь чуть более 2/5 населения; практически все остальное население (кроме 2-3% высокообеспеченных) попадают в число малообеспеченных и просто бедствующих. Однако если сравнивать современную ситуацию с минувшим десятилетием, то опре-
1 Интересно, что сопоставление россиян и жителей Германии по их ответам на вопрос, как добиться благополучия в жизни, тоже показывает противоречивое сочетание сходства и различий (с. 82-84). Граждане обеих стран на первые места единодушно ставят необходимость упорно трудиться, иметь хорошее образование и нужные знакомства. Однако резкое различие наблюдается по вопросу о значении взяток: если для 2/3 населения Восточной (экс-социалистической) Германии давать взятки для благополучия совсем не важно, то в России аналогичный ответ дало менее 1/4 населения.
деленно виден "свет в конце туннеля": в 2003 г. обеспеченные и среднеобеспеченные составляли лишь 27% населения, в то время как бедствующие 29% (с. 113). За десятилетие долю бедствующих удалось резко - в 4 раза! - сократить (до лишь 7% в 2012 г.)2. И все равно Россия даже в начале 2010-х гг. делится на благополучных и неблагополучных в пропорции примерно 40:60. Эта оценка получена путем использования специального индекса уровня жизни, интегрирующего показатели качества жилья, наличия недвижимости, досуговых возможностей и т.д., поэтому ее можно считать вполне достоверной. Таким образом, россияне действительно хотят жить в обществе доминирования среднего класса, а живут в социуме, где базовый/медианный класс - это малообеспеченные (с. 160).
Кроме дифференциации россиян по элементарному критерию богатства/бедности рассмотрены иные методы выделения основных социальных групп/классов. Тихонова, в частности, рассматривает неомарксистский (по Э. Райту) подход к анализу социальной структуры, связанный с проблемой эксплуатации3. Если использовать его применительно к России, то по состоянию на 2000-е гг. 81% россиян попадают в число эксплуатируемых, 9% - в число эксплуататоров, оставшиеся 10% - в промежуточный средний класс. В современной Великобритании, данные по которой приведены для сравнения, ситуация заметно иная: среди британцев лишь 55% являются эксплуатируемыми, 19% - эксплуатирующими, 26% - представителями среднего класса. При таком подходе соотношение "хищников/жертв" (успешных/неуспешных) оказывается в России даже не 40:60, а 20:80. Любопытно, что при детализации среди российских эксплуатирующих оказались не только классические "буржуи"-предприниматели, но и многие госслужащие - например, работники ГАИ и таможенники среднего уровня (с. 195).
Впрочем, Н.Е. Тихонова выражает довольно скептическое отношение к применению неомарксистских методов анализа социальной структуры как к единственно возможному и исчерпывающему варианту методологии анализа социальной структуры российского общества. Поэтому большое внимание в книге уделено неовебериан-скому подходу, основанному на плюралистической характеристике участия людей в производственной деятельности (прежде всего их властных полномочий на производстве) и их статусных позиций в обществе в целом. По данным социологических опросов второй половины 2000-х гг., в России было 7% людей, способных влиять на принятие решений в масштабах всего предприятия, где они работают, 32% могли влиять на решения в рамках лишь своего подразделения, а 61% считали, что "от их мнения у них на работе практически ничего не зависит" (с. 219). Снова сравним Россию с Великобританией: там отчуждение работников от управления выражено существенно слабее - аналогичные пропорции составляют 15, 45 и 40%. Таким образом, в нашей стране большинство (более 3/5) работников считают себя ни на что не влияющими, в то время как среди британцев таковых меньшинство (только 2/5). Интересно, что и при этом подходе россияне делятся на успешных/неуспешных в хорошо знакомой пропорции 40:60.
Самым многообещающим подходом к анализу социальной стратификации России Н.Е. Тихонова считает ресурсный подход, связанный с идеями Г. Беккера и П. Бурдье о множественности видов капиталов (экономический, физиологический, культурный, социальный и т.д.), которыми может располагать индивид. Автор монографии творчески развивает его, предлагая различать в зависимости от величины "ресурс", "актив" и собственно "капитал" (с. 292)4. Не случайно он вынесен в
2 При резком сокращении бедствующих одновременно ухудшилось их материальное положение. Автор интерпретирует это так, что с социального "дна" вырвались все, кто хотел этого, там "остались только представители... люмпенизирующегося и маргинализирующегося населения" (с. 130), которым вообще вряд ли можно помочь.
3 Тихонова отнюдь не считает марксистский подход универсально значимым (как раз к анализу социальной структуры России он подходит, по ее мнению, не очень хорошо), однако активно использует традиционную марксистскую терминологию, включая пресловутую "прибавочную стоимость" (впрочем, чаще автор, говоря о доходе с разных видов капитала, пользуется термином "рента").
4 Экономисты, пожалуй, оспорили бы такую трактовку этих понятий, поскольку для них разница между просто ресурсом и капиталом определяется не столько величиной, сколько способом использования, а термин "актив" используется как синоним понятию "капитал". "Экономический ресурс" в экономической теории - это любой ограниченный ресурс. Однако на начальной фазе формирования новой концепции такая терминологическая инновация в принципе допустима.
финальные главы монографии, поскольку вбирает в себя все предыдущие подходы к анализу социальной дифференциации - и по критерию бедности/богатства, и по критерию эксплуатации, и по критерию власти/безвластия. Сама Н.Е. Тихонова считает ресурсный подход "разновидностью неомарксистских подходов к стратификации", поскольку "он в качестве основания для определения места человека в социальной структуре общества предлагает использовать его ресурсообеспеченность" (с. 365).
Используя данные российских опросов 2000-х гг., автор монографии приводит весьма нетривиальные оценки дифференциации россиян с точки зрения наличия/ /отсутствия у них ценных ресурсов. Например, распределение "экономических ресурсов" (недвижимость, сбережения и др.), согласно оценке автора, происходило в России так: примерно 50% не имели их вообще, примерно 1/3 населения обладала экономическими ресурсами, еще порядка 10% - экономическими активами, и лишь примерно 6-7% - экономическим капиталом (с. 295). По этой методике соотношение благополучных/неблагополучных россиян составляло в конце 2000-х гг., как видим, примерно 45:55. Это - несколько лучшая пропорция, чем при предыдущих подходах к стратификации, но она имеет тенденцию ухудшаться (если в 2003 г. безресурсных граждан было 47% населения, то к 2008 г. их стало уже 54%). Властный ресурс (наличие подчиненных и влияния на принятие решений) распределен более привычно: в 2008 г. 61% граждан этого ресурса не имели, 36% имели его как актив, лишь 3% - как капитал, т.е. в который раз мы встречаем знакомую пропорцию 40:60. Лучше всего складывается ситуация с распределением квалификационного и социального ресурсов (т.е. образования и включенности в социальные сети) - их не имели лишь примерно 40% россиян (с
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.