Триады и Троица в наследии Павла Флоренского
В. В. ЛАЗАРЕВ
В истории русской религиозной философии, пожалуй, никто после Владимира Соловьева не занимался столь тщательным исследованием самих основ триадичности в бытии и познании, как Павел Флоренский (см., например, его "Заметки о Троичности" в работе "Столп и утверждение истины"). Его направление исследований открывает представление о диалектике, более глубокое и в некоторых важных отношениях расходящееся с тем, что мы привыкли видеть у Гегеля в его триадах тезиса, антитезиса и синтеза, утверждения, отрицания и отрицания отрицания, в восхождении от абстрактного к конкретному (всеобщее - особенное - единичное) и т.д.
Гегель полагает, что диалектика заключается в логическом выведении противоположности, в дедуцировании синтеза, диалектика для него - логический процесс получения нового знания. Флоренский смотрит на искомый результат как на заранее предположенный, как на цель, к которой необходимо прийти, пробиться духовными усилиями. Такой результат предполагается и Гегелем, скрыто подразумевается с самого начала логического процесса, но не включается в это начало. Начало еще не есть у Гегеля целое, а только одна сторона его, абстрагированная от целого односторонность. Получается видимость логической дедукции (иллюзия выведения) того, что на деле уже есть и подразумевается (но не высказывается) в самом начале как заранее существующая предпосылка и как цель, к которой устремлено спекулятивное движение. Рационализм как раз и выражает стремление произвести, породить доказываемое. Его задача - изгнать из области мысли все то, что не воспостроено чисто логически, т.е. рационализировать все мышление или же - рационализировать иррациональное в нем. Предполагается, что дедуцирование и есть способ выведения чего-то нового, хотя на деле это есть только способ субъективного уяснения того, что заранее известно, дедукция придает видимость творческого постижения. Логика и творчество могут сопутствовать - у Гегеля и впрямь нередко сопутствуют друг другу. Но ни одно из них не есть другое. А Гегель отождествляет их: выдает логику за творчество, а творчество за логическую дедукцию. Но дедукция не есть способ выведения действительно нового результата. И противоположность (антитезис), и предвкушаемый результат (синтез) уже заданы. У Флоренского же целое наличествует уже в начале, как и в ходе развивающегося процесса, в каждом его моменте, как и в завершении, и всякий раз - в своеобразном оформлении.
© Лазарев В.В., 2008 г.
3 Вопросы философии, № 1
У Гегеля в "Науке логики" мы имеем дело с самодвижением понятия, а у Флоренского - с диалогической устремленностью личностей от разных точек зрения, даже от противоположных убеждений к объединяющей их, проясняющей и разрешающей расхождения между ними, общей истине, достичь которой они стремились с самого начала в полемике друг с другом. У Гегеля синтез происходит в понятии, в идее. По представлению же Флоренского синтезирование осуществляется носителями идей, точек зрения, подходов, принципов. Движители синтезирования - не безликие понятийные формообразования, а субъекты, живые личности, участники диспута, и вместе с ними живо воспринимающие ее слушатели, заинтересованные больше в торжестве истины, чем (подобно "болельщикам") в победе кого-либо из спорящих.
По мнению Флоренского, расхождение здесь не просто между ним и Гегелем, но между западным и русским менталитетом, между направлением духа, общего католичеству и протестантству, с одной стороны, и духом православия - с другой; - вот что выявляется с самого начала в "Столпе и утверждении истины". В западном мышлении решающим является в конечном счете понятие (церковно-юридическое - у католиков и церковно-научное - у протестантов). Понятию присваивается жизненность, изымаемая из всяких прочих проявлений жизни. Но так как никакая настоящая жизнь все-таки несоизмерима с понятием, то всякое движение жизни неизбежно переливается -вот непокладистость! - за намеченные понятием границы и, тем самым, оказывается "зловредным, нетерпимым".
У Флоренского происходит возвращение от достигнутой Гегелем формы диалектики к более ранней ее ступени. На ней порой может еще обозреваться то, что с достигнутой большой высоты уже теряется из виду. Случается так, что на низшей ступени еще не все использовано, не все проработано, и возврат к ней или воссоздание ее может открыть такие виды, которые уже не различаются и не улавливаются с вершины1.
Возвращение к более ранним ступеням диалектики, видимые снижения ее уровня (если считать это действительно снижением) от гегелевской диалектики к античной Флоренский объясняет (а в нашем случае и оправдывает) следующим образом, когда говорит об "относительном максимуме" (выражаясь математическим языком), вершине, остановке на ней, остановке живого движения мысли и последующем нисхождении к предшествующим (как обычно считается, менее развитым) формам: "Достигнув этого относительного максимума в своем движении, мысль покоится на созерцательной вершине, и долго может покоиться, пожиная плоды своего восхождения. Но когда она пожелает идти далее, продвигаясь еще, ей необходимо оставить вершинную стоянку и обречь себя на сужение своего горизонта, чтобы в своем дальнейшем пути, отчасти спустившись с занятой вершины, начать новое восхождение, на новую и новые вершины"2.
Так, чтобы сделать большой шаг вперед, порой приходится сначала отступить на два шага, на несколько шагов. Для осуществления поставляемых перед собой новых целей иногда имеет смысл воссоздать не исчерпанные еще прежние приемы мышления, в свое время отброшенные и принимавшиеся за устаревшие, вдохнуть в них новую жизнь, выявить в них упущенные или новые возможности развития. Ведь пришлось же Николаю Копернику возвратиться к давно забытым древним космологическим учениям, воссоздать и проработать воззрения Аристарха Самосского (III в. до н.э.), чтобы провозвестить о своем открытии обращения планет вокруг Солнца. Так и сам Флоренский временами, как кажется, движется от Гегеля вспять, а на деле - продвигается вперед, к более глубоким истинам. Эвристическая ценность какого-либо философского принципа едва ли не важнее его "новизны", "прогрессивности" или его "современности"3.
Проникновение в первоосновы бытия, постижение еще неизведанных его глубин и осмысление вытекающих из них новых следствий, выявление не вскрытых еще противоречий, иная постановка уже известных проблем и попытки справиться с ними, вот от какого направления философствования отправляется в своих работах Павел Флоренский к тому "углубляющемуся воззрению", которое он относит к диалектике.
Свое понимание диалектики он излагает в работе "У водоразделов мысли" в разделе "Мысль и язык" (п. 2. Диалектика). Диалектика есть не просто один из приемов, спорадически используемый также и в других дисциплинах, но метод в философии, свойственный ей метод, "одна только философия методом своим избрала диалектику".
Флоренский возрождает и изображает греческий взгляд на диалектику. По определению Диогена Лаэртского, диалектика есть "искусство доводов, служащее утверждению или опровержению в вопросах и ответах собеседников"4. Она есть искусство спрашивать и отвечать. В ритме вопросов и ответов происходит диалог, в котором каждая точка зрения художественно воплощается отдельным лицом, участником разговора. "Диалог есть собственнейшая литературная форма философии"5.
Согласно Платону, диалектик тот, кто сводит обозреваемое к единству, а кому это не под силу - не диалектик (Платон. Государство, VII 537с). Единство диалектического характера предполагает, по Флоренскому, не только развертывание диалога в цепочку вопросов и ответов, но и свертывание, инволюцию. Единое должно не только быть развернуто и расчленено в ряд вопросов-ответов, но и обратно: ряд вопросов-ответов должен быть связан и сомкнут в единое. Наш философ воспользовался было, но потом почему-то пренебрег (а напрасно!) местом из У. Патера (о Платоне): "Диалектика есть искусство обсуждать вопрос с различных точек зрения, но так, однако, чтобы в конце концов получалось впечатление, в котором душа обхватывает зараз, как бы единым актом воображения, через все переходы долгого разговора, все на первый взгляд противоположные препирательства всех участников разговора"6.
Диалогичность философского мышления сохраняется и при интериоризации мыслителем вопросов и ответов участников разговора: душа ведет речь сама с собою, ставя себе вопросы и отвечая на них то положительно, то отрицательно, пока не придет в согласие с собою и не явится мысль (не обязательно озвученная). Именно так рассуждает Сократ (в диалогах Платона: Теэтет 189е-190а; Софист 263е). Флоренский придает важное значение этому приведению к единству, заключенному в самой сущности рассматриваемого предмета, проникновению в "основание сущности", и в таком понимании диалектики солидаризируется с платоновским Сократом в диалогах "Государство" (VII 534Ь) и "Кратил" (390с).
Череда вопросов и ответов не была бы еще диалектическим опытом над жизнью, если бы не была путем, т.е. если бы не была, несмотря на свою множественность, и единством. - Каким путем и какого рода единством? Вот в чем вопрос. Нужно такого рода единство, каким оно бывает и каким должно быть в картине, где все пронизано пульсацией общей жизненности, распространяющейся из единого средоточия, все до мельчайших подробностей охвачено и проникнуто творческим духом целого. Представление, например, о тотальной подчиненности довлеющему над всеми элементами деспотическому центру уводило бы и отваживало от надлежащего понимания сути дела. Образ такого сплочения в "монолитное" единство полезен лишь, для выявления контрастирующего фона единству диалектическому. Части живого целого согласно взаимодействуют не только с целым, но и между собой. Достигаемое диалектическим способом единство означает не всякое объединение, но объединение определенного рода и вполне определенным способом, в котором мало указать на органичную целостность, свойственную и животному организму ("модель" которого служит лишь под
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.