В.А.Энгельгардт и А.А.Баев в науке и в Лизни
О.Л.Поляновский,
доктор биологических наук
Институт молекулярной биологии им.ВА.Энгельгардта РАН Москва
Нынешний год можно считать юбилейным и для Владимира Александровича Энгель-гардта (он родился в 1894 г.) и для Александра Александровича Баева (год его рождения — 1904). Эти хорошо известные биологи, связанные 50-летней дружбой и общим научным интересом, стремлением к истине и утверждением моральных ценностей, — великие хранители традиций и созидатели школы, для учеников которой наука стала источником творческих сил и жизненного оптимизма.
Я впервые увидел Владимира Александровича в 1950 г., будучи студентом биофака Московского университета. Наука на факультете сохранилась только в оазисах. Нам, биохимикам 4-го курса, начал читать лекции по энзимологии Энгельгардт. Худощавый, высокий доброжелательный человек из другого мира — мира науки. Он верил фактам, разуму и отдавал примат хорошо поставленному эксперименту.
В светлый весенний день нас, студентов, пригласили познакомиться с лабораторией Владимира Александровича в Институте биохимии им.А.Н.Ба-ха. Перед нами было невиданное раньше оборудование: настоящие центрифуги и штуфенфотометр, аппарат Варбурга и спектрофотометр фирмы «Бек-ман». Вскоре я стал дипломником у Владимира Александровича и через несколько месяцев уже работал в его лаборатории наравне с другими сотрудниками.
Студент, попавший впервые во взрослый коллектив, понимает и ощущает свое положение на нижней ступеньке лестницы. И это может продолжаться долго. Энгельгардт в какой-то момент внес ясность в эту табель о рангах. Однажды в его присутствии я не согласился со своим руководителем, спорил, отстаивая свою позицию довольно горячо. Высказался и думаю: «Вот они сейчас вдвоем на меня навалятся». Как же велико было мое удив© Поляновский О.Л., 2014
В.А.Энгельгардт и А.А.Баев. Как писал Баев, «я вернулся к жизни в науке в значительной мере, даже исключительно, благодаря вмешательству Владимира Александровича... Все то, что он сделал, не имеет аналогий, по крайней мере моя память не хранит примеров подобного рода» (из книги «Воспоминания о В.А.Энгельгардте». М., 1989. С.44).
Здесь и далее фото из архивов «Природы» и Института молекулярной биологии
ление, когда Владимир Александрович поддержал меня: «Правильно, надо высказывать и отстаивать свою точку зрения». Каково студенту на первых же шагах почувствовать поддержку корифея! А вот другой эпизод того же времени. Жена и постоянная сотрудница Энгельгардта, Милица Николаевна Любимова, обратилась к нему с просьбой отпустить ее в поликлинику — днем. «Вы, смеетесь, Милица Николаевна?» — был ответ. Поблажек Энгельгардт не давал никому — ни себе, ни близким. Это были уроки нравственности. Так формировались его стиль и среда.
Я закончил дипломную работу, приближался срок защиты, а Владимир Александрович болел и находился в подмосковном санатории, в Узком.
Статья подготовлена на основе доклада, прочитанного в ноябре 2013 г. на Международном симпозиуме «Биохимия — основа жизни», посвященном 150-летию кафедры биохимии Казанского государственного университета.
Он пригласил меня к себе и дал письменную рекомендацию в аспирантуру Института биохимии. Этого, казалось, было достаточно, но не все в моей анкете удовлетворило дирекцию института. В результате в аспирантуре мне было отказано.
Я мог бы и не встретиться больше с Владимиром Александровичем, но судьба распорядилась иначе. Я получил распределение во Всесоюзный институт научной и технической информации (ВИНИТИ). В то время это было довольно своеобразное учреждение, нечто вроде политического отстойника, где работали люди, в основном молодые, не допущенные в элитные академические институты. Среди научных сотрудников там были и будущие академики — химик Марк Вольпин и физик Лев Окунь. В это время в моей научной судьбе значительную роль сыграли два человека: Александр Александрович Баев и Вацлав Леоно-вич Кретович, который предложил мне тему и место для моих экспериментов.
Закончив эксперименты за три года, я защитил кандидатскую диссертацию, будучи уже в Институте радиационной и физико-химической биологии. Весной 59-го Баев рассказал мне о создании Энгельгардтом этого нового института. Познакомился я с Александром Александровичем раньше — в 1954 г. Он только что вернулся в Москву из сибирской ссылки, в начальный период «оттепели». Это был худощавый светлый блондин, на вид лет около 40 (хотя в то время ему было уже 50). Он снова стал работать в лаборатории Энгельгардта в Институте биохимии (как и до ареста), но, подобно многим в то время, вынужден был подрабатывать в ВИНИТИ, где издавались реферативные журналы (РЖ). Сначала он был внештатным референтом, а затем редактором. Появлялся он в редакции РЖ «Биохимия» с толстым портфелем, где носил работу. Был холодноват и замкнут. Но открытая и дружелюбная обста-иовка растопила лед первых встреч. Обычно после рефератов он доставал промасленный кулек и несколько извиняющимся тоном говорил: «Никак не могу удержаться — на каждом углу в Москве продают жареные пирожки». Тогда при частом общении с Баевым становилась заметна разница, даже противоречивость, между внешностью служащего той поры (потертый портфель, вечный плащ и неновый пиджак) и неординарным выражением лица с острым, порой устремленным внутрь взглядом. Эта сосредоточенность происходила от напряженной интеллектуальной работы, которая могла идти одновременно на разных уровнях. Энгельгардт со студентами кафедры биохимии животных биофака МГУ. 1954 г.
Он не делал секрета из своих «сибирских университетов» и много рассказывал о врачебной практике, о необыкновенных случаях, с которыми иногда приходилось сталкиваться в сибирской глубинке. До ареста в 1937 г. он работал в лаборатории Энгельгардта, Переписка с арестованным была запрещена, и Владимир Александрович потерял его из вида. Их общение возобновилось в начале 1945 г. по инициативе Энгельгардта. Его неоднократные обращения с просьбой об освобождении ссыльного Баева в высшие инстанции вплоть до Берии возвращались с одинаковой резолюцией «отказать».
Переписка и хлопоты Владимира Александровича о судьбе своего ученика были сопряжены с большим риском и для него, и для его семьи. Он отдавал себе в этом отчет и ожидал ареста (буквально сидя на чемоданах). Воспользовавшись кратковременной послевоенной «оттепелью», добился разрешения защиты Баевым кандидатской диссертации.
Владимир Александрович сохранил написанную Баевым до ареста диссертацию. Летом 46-го Энгельгардт предоставил ему свою квартиру в центре Москвы, чтобы тот мог внести необходимые исправления в литературную часть его труда, поскольку она устарела за прошедшее время. Через год состоялась защита диссертации в Институте физиологии им.И.П.Павлова, где директором был академик Л.А.Орбели. Оппонировали работу Евгений Михайлович Крепс и Сергей Евгеньевич Северин.
После усиленных хлопот Владимира Александровича Баев отбывает из Норильска в Сыктывкар, где организует в филиале АН Лабораторию биохимии. Но уже в 1949 г. следуют повторный арест и ссылка («вечная») в село Шадрино на Енисее. Александр Александрович работает в местной
больнице и оборудует ее совместно с женой. Чтобы прокормить семью, обзаводится подсобным хозяйством, всерьез охотится. Но, что важно, он отнюдь не погружается в домашние хлопоты. Инстинкты исследователя заложены в нем самой природой, и он начинает попытки вернуться в науку — главное дело его жизни. И здесь Владимир Александрович не раз приходит ему на помощь, причем не только словом. Вот пример. В 1949 г. у нас, студентов-биохимиков МГУ, появилась переводная книга, которой мы искренне увлекались, — «Динамическая биохимия» Д.Болдуина; ее редактором был Энгельгардт. Имя же переводчика отсутствовало. Только много лет спустя стало известно, что книгу, пересланную Владимиром Александровичем в Сыктывкар Баеву, тот прекрасно перевел и получил гонорар, весьма не лишний для его семьи. Переписка между ними продолжалась до последней телеграммы из Шадрина от 17 сентября 1954 г.: «Выезжаем всей семьей. До скорой встречи. А.Баев». Вчерашнего ссыльного встречал на вокзале академик Энгельгардт.
Для Баева начался новый этап — работа старшим научным сотрудником в лаборатории Владимира Александровича в Институте биохимии им.А.Н.Баха. В 1957 г. Энгельгардт, будучи академиком-секретарем, добился постановления о создании в Москве Института радиационной и физико-химической биологии. Это длинное и довольно неуклюжее название служило защитой:
А.А.Баев, кандидат биологических наук, старший научный сотрудник сектора растительных ресурсов Научно-исследовательской базы в Коми АССР. Сыктывкар, 1947 г.
еще был силен Лысенко, и с этим нельзя было не считаться, а магическое слово «радиационный» позволяло работать с нуклеиновыми кислотами и употреблять почти запретное слово «ген».
Лето 1959 года. С первых же дней в организации института правой рукой директора стал Баев. От имени Энгельгардта он передал мне приглашение во вновь созданный институт. Правда, его официальное название было не в ходу. На вопрос, где работаешь, достаточно было сказать — в институте Энгельгардта. Многие завидовали. Авторитет директора института был очень высок. И, что важно, под одной крышей Владимир Александрович сумел собрать энтузиастов, безошибочно угадал и выделил лидеров направлений.
Все сотрудники, принятые на работу в первые дни становления института, прошли собеседование с Александром Александровичем. Но, к нашему сожалению, «компетентные органы» не утвердили его на должности заместителя директора. Не думаю, что такие «щелчки» проходили бесследно. Много позднее произошел нелепый случай. Большая группа ученых направлялась в Голландию для участия в съезде ФЕБО, главой нашей делегации назначили Баева (тогда он был уже академиком-секретарем). Во время нашего предотъездного визита в Президиум академии (на инструктаж) он появился в сопровождении главного ученого секретаря АН, который сообщил нам, что Баев ехать не может, так как он очень нужен президенту Ака-
Домик, в котором жили Бае
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.