White 1993b - White L. Vampire Priests of Central Africa: African Debates about Labor and Religion in Colonial Northern Zambia // Comparative Studies in Society and History. Vol. 35. No. 4 (October, 1993). P. 746-772.
A.A. Panchenko. "Thank You for the Kidney!": Power and Consumption in Organ Theft Legends
Keywords: cannibalism, organ transplantation, organ theft, contemporary legends, conspiracy narratives
The article discusses so called organ theft legends and baby-parts stories. While there are a number of substantial works on the issue in Western folklore studies, it has been barely researched in Russia. The plot line under consideration is likely to be familiar to the reader: a person is kidnapped or killed in order to obtain organs or tissues for transplantation. What may be considered as certain "symbolic reference points" sustaining the dissemination of organ theft legends are the notions of power and social-economic dominance of some social groups, nations, or states over others, as well as collective fears of the "risk society" which metonymically turn the loss of individual identity into the loss of control over the own body.
ЭО, 2014 г., № 6 © В.Ю. Вьюгин
ВЕЖЛИВЫЕ ЛЮДОЕДЫ И ГРУБЫЕ АНТРОПОФАГИ: СССР, ДО И ПОСЛЕ (К ИСТОРИИ ОДНОЙ СОЦИАЛЬНОЙ МЕТАФОРЫ)
Ключевые слова: каннибализм, дискурс каннибализма в русской культуре ХХ-ХХ1 вв., журналистика, художественная литература, кинематограф
Статья посвящена "риторике каннибализма" - одной из широко распространенных дискурсивных практик, которая характерна для разных культур. Цель предлагаемой статьи состоит в том, чтобы показать, как эксплуатировали каннибалистическую топику и метафорику русские писатели, публицисты, кинематографисты и политики в ХХ-ХХ1 вв., а также выделить наиболее важные вехи, когда эти способы кардинально менялись.
Время каннибалов
Если верно, что Россия постоянно отстает от Европы и Америки, неудивительно, что "время каннибалов", обнаружив свое приближение сразу после объявленной М.С. Горбачевым перестройки, настало на ее территории только сейчас. В тиражировании горячей темы лидерство, как и следовало ожидать, захватили освобожденные
Валерий Юрьевич Вьюгин - д. ф(илол). н., вед. научн. сотр. Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук; e-mail: valeryvyugin@gmail.com
от цензуры пресса и телевидение, за которыми устремилась массовая и "элитарная" беллетристика; менее оперативно - кинематограф, хотя его инертность с успехом компенсировалась культурной интервенцией Запада. С начала 1990-х годов каннибалис-тический дискурс репродуцируется в мультимедийном потоке непрестанно, и сила его только нарастает.
Многотиражные детективы "Обед у людоеда" Д. Донцовой (Донцова 2001) или "Год людоеда" П.В. Кожевникова (Кожевников 2000), нашумевшие в новом тысячелетии, отнюдь не были первыми репликами в публичном постсоветском пространстве. В 2000 году Ю.М. Каменецкий поведал "Историю любви современного московского людоеда", записанную с его слов (Каменецкий 2000). В 1999 Н.П. Иванников издал роман "Восемь пуль людоеду" из цикла "Русские разборки" (Иванников 1999). В 1996 В.А. Мясников - повесть "Людоеды" (Мясников 1996), а В.Г. Конн - имевшее продолжение сочинение "Людоеды в Петербурге: новые красные против новых русских" (Конн 1996). 1992 год ознаменовался публикацией "патологического триллера о казанском людоеде" А.С. Батаева о А.В. Суклетине "Конец кровавого дьявола" (Батаев 1992). А были еще, не учитывая культурного импорта, театральный детектив "Любимое блюдо каннибалов" Л.А. Кожевникова (Кожевников 1989), фантастический роман "Людоедки Ярты" Э.И. Малышева (Малышев 1989). Знаменит своими антропофагами и элитарный русский постмодернизм.
В 1991 году появился двухсерийный фильм-драма Г.Ф. Земеля "Людоед" (Земель 1991) - аллегория на сталинскую "людоедскую" действительность и своеобразная рефлексия по поводу "диетического табу" при выживании в экстраординарных условиях. В основу ленты положена история о восстании и побеге из казахстанского лагеря, а также сюжетный ход, отдаленно напоминающий вывернутую наизнанку легенду о заточении Уголино с его детьми, воспроизведенную в "Божественной комедии" Данте: согласно современной версии умирающий отец предлагает сыну съесть его, а не наоборот. 2001 год подарил зрителям модернизированную версию романа М.Ф. Достоевского "Идиот", воплощенную Р.Р. Качановым в ленте "Даун Хаус". Финал "Даун Хауса" составила продолжительная сцена поедания ног убитой Настасьи Филипповны Рого-жиным и князем Мышкиным - видимо, прочитанная таким буквальным образом идея русского классика о желании "новых людей" все разрушить и начать с антропофагии.
2012 год ознаменовался выходом то ли комедии, то ли мелодрамы А.С. Войтинс-кого "Джунгли" (Войтинский 2012), герои которой выясняют семейные отношения на острове, где, как им воображается, еще не так давно жена съедала за обман мужа, а муж жену. Фантазия, впрочем, очень скоро оборачивается реальностью - герои сталкиваются с племенем туземцев, до сих пор помнящих об обычае обедать неподходящими супругами. И уж совсем недавно вышел на экраны полноценный людоедский фильм-ужасов "с элементами комедии" М.И. Брашинского "Шопинг-тур" (Брашинский 2014), повествующий о поездке наших соотечественников в близлежащую Финляндию, где большинству из них выпало быть съеденными финнами-каннибалами. Ирония состоит в том, что картина завоевала главный приз на фестивале "Окно в Европу" (РИА НОВОСТИ 09:2315.08.2012). Выразились ли в черном сюжете нарастающие социальные фобии или же зрителю просто повезло столкнуться с замыслом, который легко продать на еще не занятом рынке, сказать трудно.
В производстве каннибалистического фикшн преуспели не только писатели, ориентированные на взрослую аудиторию. Легко представить себе современную детскую библиотечку, где на нескольких полках собраны "Даша и людоед" (Роньшин 2007), "Принцесса Юта и Людоедова бабушка" (Крыжановская 2006), "Белоснежка и граф Людоед" (Прокофьева 2002), "Корина и людоед" (Сухинов 2000), очень напоминающие по названию давний текст Г.В. Сапгира "Принцесса и людоед"; наконец, тексты Г.Б. Остера "Ужасные задачи про людоедов" (Остер 2000) и "Книга о вкусной и здоровой пище людоеда" (Остер 1995).
Среди нон-фикш удивительной популярностью, особенно у юристов, пользуется сочинение криминолога Ю.М. Антоняна "Отрицание цивилизации: каннибализм, инцест, детоубийство, тоталитаризм" (Антонян 2003). Наряду с сюжетами широко распространена ныне, как известно, людоедская метафорика, и не только вблизи политики, где традиционно концентрируются болезненные риторические реалии. Не так давно медийная фигура В.Р. Мединский позволил себе размышлять о русской истории в категориях кулинарного характера. Одну из главок своей историко-публи-цистической книги "О русском пьянстве, лени, дорогах и дураках" он так и назвал -"Несъедобный народ" (Мединский 2011). Продолжая разговор о паракультурологи-ческой литературе, стоит, конечно, упомянуть свежий для постсоветской России, хотя и странный по самоуверенности автора, убежденного в том, что он выполняет пер-вопроходческую миссию мирового масштаба, труд Л.Д. Каневского "Каннибализм", вышедший в 1998 году (Каневский 1988). Тогда же появились первые серьезные отечественные работы по антропологии культуры, посвященные этой проблематике (Богданов 1998, 1999). Но если говорить о науке вообще, то впереди гуманитариев всегда шли биологи и ветеринары. Несмотря на периферийность темы, каннибализмом среди животных и насекомых в СССР все же интересовались.
В этом беглом обзоре намеренно смешаны информационные "тэги", жанры, буквальные и аллегорические названия, вовлекающие очень разные сферы культурного взаимодействия. Вряд ли нужно оспаривать то, что именно дискурсивные миксы или, эксплуатируя другую терминологию, "когнитивный бульон", в котором все мы варимся, создают питательную среду для общественных стереотипов, не исключая того, о котором идет речь. Речь же идет прежде всего о стереотипе - не о явлении как таковом, а о выражаемых конкретными словесными практиками представлениях о нем и отношении социума к нему.
В свое время, усомнившись в действительном существовании каннибализма в качестве "приемлемой практики для какого бы то ни было времени или места" и ратуя за восстановление реального положения вещей, У. Аренс вместе с тем задавался вопросом более широкого характера: каким образом некая идея, будь она ложной или истинной, становится частью "конвенциональной мудрости"? (Arens 1979: 9) Даже если не соглашаться со скепсисом антрополога в отношении основной для него, но все же частной проблемы, его общая интенция релевантна для любой интервенции в поле социального знания. Каннибалистическая же топика, всегда остававшаяся в глазах европейского большинства чем-то вроде полуфантома-полуреальности, тем более располагает к тому, чтобы сосредоточиться именно на дискурсивном и конвенциональном1. Как выразился часто цитируемый по данному поводу М. Салинс: "Каннибализм всегда символичен, даже когда он реален" (Sahlins 1983: 88). Принципиально Россия нисколько не уникальна в том, каким образом она распоряжалась и распоряжается ресурсами каннибалистического дискурса. Можно с уверенностью сказать, что европейская "универсалия", позволяющая отделять своих от бесконечно чужих и диких, к российской ситуации имеет такое же прямое отношение. Вместе с тем общие принципы всегда реализуются в конкретной историко-культурной эмпирике, которая представляет интерес сама по себе.
Лишь на первый взгляд, имея в виду публичное дискурсивное пространство, людоеды, как и секс, в СССР отсутствовали. Голод, периодически охватывавший территорию советской России, и война с гитлеровской Германией - вот, пожалуй, два наиболее явных социальных триггера, благодаря которым каннибализм, реальный или символический, вдруг становился знаковой идеей.
Но кое-что происходило между этими историческими точками, а также вне контролируемого цензурой пространства. Попытаемся пунктирно проследить некоторые типы и мутации "метафорического ка
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.