«Вина всем добродетелям - любовь»
© О. А. КУЗНЕЦОВА
В статье рассматривается комплекс формул и топосов, связанных с любовной темой, на материале русской поэзии XVII века. Делаются выводы о связях в средствах выражения любовной лирики Нового времени с дружескими посланиями и молитвенными стихами.
Ключевые слова: вирши, древнерусская литература, топос, любовная поэзия, типология.
В ранней русской поэзии превалировали темы дружбы, стихи обличительного содержания с выпадами против лютеранства, еретиков или отдельных человеческих пороков (гордости, жестокосердия, лени и др.). Не менее популярны были исповедальные мотивы в покаянных виршах, подражавших молитвенным текстам. Известно, что любовная лирика не существовала в древнерусской литературе в том виде, в каком мы привыкли ее видеть сейчас. Однако слова любовь, любовный, сердце часто употреблялись в стихотворениях XVII века.
Авторы приказной школы стихотворства (так принято называть поэтическое объединение, сложившееся в 30-40-е годы XVII века, в состав
которого входили дьяки и подьячие московских приказов) выражением любовный союз заверяли собеседника в своем дружеском расположении. «Утверждая, что "любовь - суть мира, плод многаа жизнь" и описывая отношения "обышных людей", летописцы и церковные дидактики разумели под нею такую гамму эмоций, которая была синонимична привязанности, благосклонности, миру, согласию, причем - как правило или очень часто - между родственниками (по духу, по крови, по свойству)» [1. С. 500].
То же можно сказать и о средневековой поэзии дружбы. В ее арсенале множество слов и выражений, которые позже будут использоваться любовной лирикой. Так, Алексей Зюзин обращается к своему сверстнику Стефану Матвеевичу: «Ибо в душе ми написася любов твоя, о блаженная верста»; стихотворец Михаил Злобин укоряет Василия Львовича Волкова: «А ныне, не вем, почему сердце твое кабы далече от нас поотстало»; а старец Феоктист Ларионов заверяет: «Еще ли хощеши имети к нам свою любовь, // воистинну ин никто к нам не таков» [2. С. 110, 220, 242].
Мотив разлуки с близким человеком, в том числе с другом, связан в поэзии XVII века с образом облака, закрывающего свет солнца, - этот образ имеет фольклорные корни и широко применяется в древнерусской литературе по отношению к любому метафорически описываемому несчастью или недоброму предзнаменованию. Эти же образы использованы в небольшом стихотворении, названном по акростиху «Митрофан»: «Темность облачна закрывает свет сердечный, / Разлучение же от тебе наносит мрак вечный» [3. С. 282]
Д.С. Лихачев называл эти стихи образцом любовного послания [4. С. 38], однако можно утверждать, что строки из этого стихотворения использовались в дружеской переписке. В стихотворной компиляции, составленной из ряда зарифмованных афоризмов и посланий Михаила Злобина, эти строки фигурируют в контексте дружеского послания с заменой слова тебе на друга [5. 343 об. - 344].
В более поздней литературе мрак разлуки действительно станет элегическим клише, будет использоваться А.П. Сумароковым («Мне стал полдневный свет по разлученьи мрак» [6. С. 10]), А.С. Пушкиным, В.Г. Бенедиктовым и др., но поэт XVII века написал приятелю: «Лас-кавой твои и милостивый воспоминая тебе привет / Унылыми облаками помрачается нам в таково время свет» [5. 343 об.].
Сердце является символом и эмблемой любви в поэзии Нового времени. Однако в древнерусских виршах символическое понимание образа шире. Нет столь явного противопоставления сердца разуму, сердце само по себе может замышлять (недоброе), быть щедрым, предвидеть -и здесь стоит также говорить о фольклорной преемственности. Любопытно, что на протяжении всего XVII века и в более поздней поэзии
3 Русская речь 6/2014
старообрядцев, генетически связанной с ранними виршами, распространена метафора сердца-вместилища, причем речь идет не только о хорошо известной формуле любовь/печаль поселилась в сердце. Все эти реализации связаны с жанром дружеского послания или эпитафии: «О благий мой друже, приими сие в памятный дом своего сердца [2. С. 216]; «Шает искра во гнезде моего сердца» [7. С. 305]; «С Богом во мои кров приди вогнездися» [8. С. 46].
Знаменитое фигурное стихотворение Симеона Полоцкого, написанное в виде сердца, обыгрывает предпосланную ему цитату из Евангелия «от избытка сердца уста глаголят». В стихотворении говорится, что человеку не дано узнать тайны сердца, пока оно не проведет помысел через «двери уст», поэтому автор олицетворяет человеческое сердце и вводит его в качестве повествователя. Стихотворение представляет собой панегирик царской семье с традиционными пожеланиями и также проводит тему Божественной любви, которая была особенно распространена во второй половине XVII века, пожалуй, отчасти замещая собой любовь дружескую, особенно характерную для посланий начала века.
Топосы, составляющие в ранней поэзии тему Божественной любви, зачастую основаны на библейских образах. Самым распространенным из них является образ Жениха-Христа:
В чертогъ на браки готови внидоша, -
Подобне мене сподоби творити,
Огнь любве в сердце моемъ разъярити.
Когда напрасно прийдеши, женише,
Благодать посли мне, грешному, свыше [3. С. 314]
(Оформление стихотворной строки в два столбика является характерной чертой творчества Кариона Истомина, чьи стихи мы привели.)
Мотив любовного огня характерен как для фольклорной, так и для поздней книжной поэзии. Слова «какося разгоре сердце мое, и тело мое, и душа моя до тебе, и до тела до твоего, и до виду...» из знаменитой берестяной грамоты, которую Н. Л. Пушкарева определяет как фрагмент заговорного текста [9. С. 513], относятся к XIV-XV векам. Но в виршах XVII века образ огня, горящего сердца почти никогда не связан с темой грешной любви-страсти: «Любовию бо к богу разъяренни»; «Егда дух святый в сердца наша сходит, / Благодатию мысли святы родит; / От действа его сердце воспалится»; «Горяще сердце душа носитъ, / Свер-шенны любве у господа просит» [3. С. 321, 256, 252].
Романтизированная семантика боли и болезни чужда любовной теме в книжной поэзии XVII века: поскольку в описываемой авторами любви, дружеской или Божественной, нет ничего недостойного, в палитре
настроений этих стихов могут быть радость и надежда, скорбь и сетования, но нет места отчаянию, унынию и страсти как таковой.
Мотив страдания и даже пытки в ранней поэзии связан с переживанием несчастий другого рода. «Иже на всяк день и час тянут сердце аки клещами» - пишет Семен Шаховской князю Д.М. Пожарскому с просьбой о покровительстве в беде и нужде [2. С. 89]. Слезное обращение Михаила Злобина («Услыши, государь, мой сердечный вопль! / Аще не в слух тебе, государю, вопию, / но болезненным сердцем» [Там же. С. 223]) также связано с просьбой оказать ему помощь в бедственном положении. Между тем, и мотив сердца, истязаемого клещами, и мотив сердечной болезни в более поздней поэзии будут органично существовать в рамках любовной тематики.
Особый интерес представляет также образ крыльев, которые дарует любовь, к примеру, поэтам нашего времени. А в поэзии XVII века названы два крыла - молитва и милостыня - которые помогают человеку воспарить к Богу: «Сих крыле обоих имея, на высоту возлетает» [3. С. 282].
Топосы любовной поэзии, как известно, наиболее устойчивы в культуре. «Элегическая поэтика - поэтика узнавания. И традиционность, принципиальная повторяемость являются одним из сильнейших ее поэтических средств» [10. С. 21]. Те понятия и образы, которые будут впоследствии названы словами-сигналами, существовали и в поэзии XVII века, однако имели иное значение.
В культуре Нового времени произошло замещение, благодаря которому поэзия любви между мужчиной и женщиной оказалась на первом плане, впитав в себя весь образный ряд любовной поэзии прошлого. Вряд ли можно говорить о виршах XVII века как о лаборатории выработки литературных клише для последующих эпох, поскольку вопрос о преемственности поэтических школ и течений раннего времени остается открытым. Но воспроизведение старых формул с новым содержанием благодаря их типологической близости представляется возможным.
Литература
1. Гладкова О.В. «Возлюбих бо разум еа и благочестие». Образ идеальной любви в древнерусской литературе // «А се грехи злые, смертные...». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.). М., 1999.
2. Виршевая поэзия (первая половина XVII века). М., 1989.
3. Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга третья. М., 1994.
4. Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе // Учен. зап. Гос. педагогич. ин-та им. А.И. Герцена. Л., 1948. Т. 67.
5. Российский государственный архив древних актов. Ф. 181 (Собр. Московского главного архива Министерства иностранных дел). № 250. Скорописный сборник конца XVII в.
6. Елегш любовныя // Сумароков А.П. Оды торжественныя. Елегии любовныя. Репринтное воспроизведение сборника 1774 года. М., 2009. С. 10.
7. Русская силлабическая поэзия XVII-XVIII вв. Л., 1970.
8. СазоноваЛ.И. Литературная культура России. Раннее Новое время. М., 2006. С. 268.
9. Пушкарева Н.Л. «Како ся разгоре сердце мое и тело мое до тебе...»: Любовь в частной жизни человека средневековой Руси по ненормативным источникам // «А се грехи злые, смертные.». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.). М., 1999.
10. Гинзбург Л.Я. О лирике. М., 1997.
МГУ им. М.В. Ломоносова
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.