Вл.С. Соловьёв как духовный предшественник Ф.А. Степуна
Е.В. БЕССЧЕТНОВА
Пересечение путей двух русских мыслителей, Вл. С. Соловьёва и Ф.А. Степуна очевидно. Молодой Степун свое отношение к личности Соловьёва в полной мере выразил в эссе "Соловьёв", помещенном в сборнике по философии культуры "О мессии", изданном в 1909 г. участниками гейдельбергско-фрейбурского содружества русских и немецких студентов и ставшем первым шагом к созданию "Логоса", Степун писал: "Всеобъемлющий синтез понятий, который он [Соловьёв] очертил в смелом порыве, - это только неполная транскрипция некой действительно новой полноты и переживаний единства. Мы обращаем к нему взор как к проповеднику таких новых внутренних далей. Таким стоит он перед нами на пороге двух миров; его сны омыты вечной утренней зарей, которая поднимается над невидимыми равнинами" [Степун 2010, 63].
Образ Соловьёва, его тема "русского европейца", христианского гуманизма и универсализма сопровождала Степуна всю жизнь, философ учебу в Гейльдебергском университете, где ему преподавали великие немецкие философы начала ХХ в. - В. Виндельбанд и Г. Риккерт, завершил защитой в 1910 г. диссертации по историософии Вл.С. Соловьёва. Позднее он включил в читавшиеся им курсы также часть, посвященную идеям Соловьёва. В 1930-е гг. в Дрездене после смерти князя А.Д. Оболенского Степун возглавил Общество Владимира Соловьёва, которое, по сути, представляло собой "кружок Русской культуры". Портрет Соловьёва, единственного из русских философов, висел в кабинете Степуна до самой смерти.
Соловьёв жил на пороге двух миров, он стал родоначальником русского Ренессанса. Степун в свою очередь был его последним представителем, который вслед за своим "духовным предшественником" был убежден, что кризис европейской культуры возможно преодолеть только через возвращение к истинным и вечным христианским ценностям. Неслучайно понятие жизни у Степуна чрезвычайно близко к определению Бога у Соловьёва, а именно жизнь есть положительное всеединство духа - неразложимое единство состояний, не подчиняющееся законам формальной логики, но осуществляющее в своей сфере гармонию всех противоречий.
С.С. Хоружий в докладе к столетию со дня смерти Соловьёва писал о нескольких ликах философа: монаха, рыцаря Софии, пророка, христианского гуманиста и поборника христианского единства. В итоге сам образ мыслителя стал символом воссоединения, а его историософский проект был призван изменить ход истории. Для Соловьёва как христианского гуманиста важно было возродить значимость заповедей Христа, ставших в современном мире всего лишь номинальной догмой [Хоружий 2000, 1].
Он на собственном примере демонстрировал, что в основе всех отношений к ближним должны лежать христианские заповеди. У Соловьёва был один и главный совет: "...перед тем как решаться на какой-нибудь поступок, имеющий значение для личной и общественной жизни, вызвать в душе своей нравственный образ Христа, сосредоточиться в нем и спросить себя: мог ли бы он совершить этот поступок, или другими словами -одобрит Он его или нет, благословит меня или нет на его совершение? Предлагаю эту проверку всем - она не обманет. Во всяком сомнительном случае, если осталась только возможность опомниться и подумать, вспомните о Христе, вообразите Его себе живым, каким Он и есть, и возложите на него все бремя сомнений" [Соловьёв 1911-1914 III, 416]. Сам же Соловьёв выступил против казни террористов, убивших 1 марта 1881 г. императо-
© Бессчетнова Е.В., 2015 г.
ра Александра II, кроме того философ открыто писал в защиту евреев, финнов, поляков, настаивал на необходимости христианской политики, социальной справедливости и социальной миссии Церкви. Если вспомнить слова апостола Павла о том, каким должен быть истинный христианин, который должен отказаться от "ветхого человека" в себе, избавиться от пороков гнева, злобы, лжи, злоречия, духовно обновиться "по образу Создавшего его, где нет ни Эллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всём Христос" (Кол. 3:10-11), то с полной уверенностью можно сказать, что Соловьёв был таковым.
Для Соловьёва важнейшей становится идея "христианского государства", которое осуществляет "христианскую политику". Он был первым, кто поднял проблему соединения христианских заповедей и общественного устройства в русской мысли, заявив о возможности создания в реальной жизни "христианского государства", здесь Степун, несомненно, выступал как ученик Соловьёва.
Идеалом Соловьёва была не просто "свободная теократия", но основанная на любви и Божественной благодати "всемирная теократия", условием осуществления которой должно было стать нравственное преображение человечества, выбор каждым человеком истинного пути Богочеловека. Три ветви власти легли в основу теократии:
1) власть первосвященника, которая передаётся через таинство рукоположения;
2) власть царя, передающаяся по родовому принципу;
3) власть пророка, проявляемая в общественной деятельности и являющаяся личным даром.
Обладателем всех трёх властей был Христос. Именно он глава не только Церкви, но и государства и общества христианского. По Соловьёву, бессильно и бесправно то правительство, которое отделяет себя от источника всякой власти (власти Христовой). Тайна Богочеловечества раскрывается во Христе, а именно в свободном союзе совершенного Божества и совершенного человечества. Семя истины - рождение в Иудее Божественного Логоса, соединенного с человеческой душою. Основой Христианства стал Христос. В христианстве как таковом мы находим Христа и только Христа. А учение и мораль христианства не новы. Специфическое его отличие от других религий в учении Христа о Себе самом, который является источником единства универсального и индивидуального, единства в многообразии. Вслед за Соловьёвым Степун писал: "В христианстве важно не евангельское учение Христа, сколько он Сам, мистически пребывающий в своей церкви. Я верую, что каждая эпоха должна оставить Христу свои собственные вопросы и вправе надеяться на получение от Него нужных ответов. Главный религиозный, а потому и церковный вопрос нашей эпохи - вопрос политический" [Степун 2010, 65]. Христианские ценности являются базовыми для Европы. Забыв о них, Европа погрузится во тьму, об этом писал Соловьёв в своей последней работе, а Степун в свою очередь стал свидетелем этих темных событий. Он вместе с друзьями по эмиграции делал все, чтобы вернуть Европу, погрязшую в нацизме, к её основам. Степун помнил, что для его "духовного учителя" главная задача христианской политики - вовсе не в том, чтобы "лежащий во зле мир обратился в царство Божие, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад" [Соловьёв 1911-1914 VIII, 413].
Стоит отметить, что и Соловьёв и Степун рассматривали Россию как полноправного члена европейской семьи. Оба философа по праву называли себя "русскими европейцами" - подлинными строителями Великой России, исходя из утверждения высших ценностей европейско-христианской культуры. О том, что русские в грамматическом смысле есть имя прилагательное, а самое подходящее к нему существительное - это европеец, говорит Политик - один из героев "Трех разговоров" Соловьёва: "Мы русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие. <...> ...признавать себя солидарным, своим я буду не с какими-нибудь зулусами или китайцами, а только с нациями и людьми, создавшими и хранившими все те сокровища высшей культуры, которыми я духовно питаюсь. <...> Понятие европейца должно совпасть с понятием человека, и понятие европейского культурного мира - с понятием человечества" [Соловьёв 1911-1914 X, 311]. Степун, как и Соловьёв, понимал, что Россия не может существовать без Запа-
да, точно так же как и Западу нельзя без России, вместе они составляют единую Европу. Соловьёв через свой проект всемирной теократии не только рассматривал Россию как часть Европы, но и видел её в качестве главной политической силы на пути к восстановлению единства христианского мира. Степун в свою очередь полагал, что Европа должна смотреть на Россию как на свою крайнюю восточную часть, граничащую с Азией, но ей не принадлежащую.
Россия для Степуна по-прежнему, как и во времена Новгородско-Киевской Руси, была форпостом, отделявшим цивилизованное пространство от степных варваров, поэтому всегда была опасность и соблазн поддаться силам стихии, забыв о своем предназначении держать щит и быть защитником цивилизации. Шаткость и неуверенность в определении собственного бытия вела к тому, что русское сознание провоцировало превращение на отечественной почве любой европейской идеи в ее противоположность. Наспех брошенные на невспаханное русское поле идеи свободы и равенства были проинтерпретированы совершенно в другом ключе. Степун писал: "Сознательно стремясь к синтезу, русская мысль бессознательно двигалась в направлении к хаосу и, сама хаотичная, ввергала в него, поскольку ею владела, и всю остальную культуру России" [Гессен, Степун 2000, 792].
Оба философа прекрасно понимали, что по закону диалектики, если существует "рациональное" как тезис, то необходимо должен существовать и антитезис, то есть "иррациональное", с которым и Соловьёв, и Степун боролись. Речь идет о внутреннем чрезмерном "азиатстве", или же говоря словами Соловьёва "Панмонголизме", в русском народе. Необходимо пояснить, что же понимается под этим, сошлюсь на слова Н.Г. Чернышевского: "Азиатством называется такой порядок дел, при котором не существует неприкосновенности никаких прав, при котором не ограждены от произвола ни личность, ни труд, ни собственность" [Чернышевский 1949, 271]. Это демоническое начало, способное разрушить все на своем пути, изначально присутствовало в русской культуре, это еще показал в "Бесах" Достоевский, а Соловьёв трагически восклицал: "Неужели между скотоподобием и адским изуверством нет третьего, истинно человеческого пути для русского мужика? Неужели Россия обречена на нравственную засуху, как и на физическую?" [Соловьёв 1997, 331]. Оба философа видели в национализме главную опасность, рассматривая убеждение
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.