История социологии
© 2012 г. М. БУРАВОЙ
ВОСЕМЬ БЕСЕД С ПЬЕРОМ БУРДЬЁ (конспект выступления в университете Витвотерсренда (ЮАР), март 2010 г.).
БУРАВОЙ Майкл - британский и американский социолог, профессор Калифорнийского университета в Беркли, президент Всемирной социологической ассоциации.
Пьер Бурдье (1930-2002) - наиболее влиятельный социолог нашего времени, причем не только в социологии, но также в других областях знания, не только в социальных, но и в гуманитарных науках, не только в научных кругах, но и за их пределами, не только во Франции, но и в Европе, в западном мире и - все в большей мере - на Востоке и на Юге. Лишь время покажет, останется ли его звезда на небосводе, и станут ли его труды частью социологического канона. Сейчас он вездесущ. Его присутствие проявляется повсеместно, будь то теория символического господства1, или образцы публичной активности, или когда он предстает поборником рефлексивной социологии. За исключением Маркса, Вебера и Дюркгейма, ни один социолог никогда не смог создать столь обширный словарь концептов: его понятия — "поле", социальный, культурный, политический "капитал", "габитус", "различение", "хомио люденс", "иллюзио", "доксософ" вошли в повседневный язык.
Бурдье играл в регби, поэтому иметь дело с ним непросто. Его труды охватывают множество разных тем — от искусства до науки, от политики до спорта, от семьи до образования, от экономики до литературы. Он чувствовал себя как дома и с фотографией, и в анализе переписки, легко мог перейти от философии к эмпирическим исследованиям и обратно. Его сочинения велики по влиянию и по объемам. Только на английском языке он опубликовал более 35 книг. Для непосвященного и даже посвященного его труды часто загадочны и выглядят непонятными, поскольку он никогда не стеснялся демонстрировать свой культурный капитал, свое различение. Он был, в конце концов, искусным игроком на французском академическом поле. И его извилистые и само-уточняющие предложения, легко превращающиеся в абзацы, часто становятся загадками, оказываются трудными для постижения. Его книги разочаровывают незавершенностью, полны многочисленных ответвлений. В последние два десятилетия своей жизни, после того, как его избрали в 1981 г. деканом отделения социологии в "Коллеж де Франс", он все чаще выходил на гражданскую арену, а его работы оказывались все более явно политическими, более прозрачными, сердитыми, земными и, тем не менее, становились все более влиятельными. Исполненные политической страсти, борьбы против неолиберализма, деградации культуры и антигуманного государства, его работы обрели качества публицистики.
1 См. раздел "О символической власти" в: Бурдье П. Социология социального пространства / Пер. с франц., отв. ред. перевода Н.А. Шматко. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб: Алетейя, 2007. С. 87-96. Прим. ред.
Довольно просто будет начать знакомство с работами Бурдье с трех сборников его интервью и очерков - многие из них предназначались для "непосвященных": "Иными словами", "Практические соображения" и "Социология под вопросом". Эти и другие книги доступны в PDF формате на веб-сайте SWOP: http://www.swopinstitute.org.za/
I. Введение: Социология как боевой вид спорта (22.2.2010)
Как разобраться в трудах ученого такого масштаба и такой эрудиции? Сам Бурдье требовал помещать любого автора в его/ее поле производства и рецепции. В случае Бурдье это было бы непростой задачей, поскольку влечет за собой рассмотрение множества полей научного производства и восприятия. Я применю более ограниченный подход, а именно попытаюсь представить его воображаемую беседу с рядом марксистских теоретиков, включая самого Маркса, Грамши, Фанона, Фрейре2 и Бовуар. И закончу Чарльзом Райтом Миллсом, попутчиком Бурдье в США, умершим в 1962 г., когда Бурдье уезжал из Алжира, чтобы начать научную карьеру во Франции. Труды Бурдье, как правило, молчат о марксистах, однако они сформировали интеллектуальную среду, в которой он вырос. Итак, моя цель заключается в том, чтобы сконструировать мысленный диалог между этими марксистскими теоретиками и Бурдье, чтобы посредством таких бесед прийти к лучшему пониманию его личности. Каждый из таких диалогов помогает развить и реконструировать марксизм для нашего времени. Речь идет о марксизме, отвечающем на вызов наиболее влиятельного среди социологов нашего времени.
Помимо обеспечения широкого политико-интеллектуального контекста, в котором происходило его интеллектуальное формирование, марксизм ставит перед Бур-дье ключевой вопрос: каково отношение между теорией и практикой, каково отношение между социологом и миром, который он/она изучает? Здесь Бурдье явил нам два парадокса. С одной стороны, он настаивает на автономии университета, на развитии науки ради самой науки. Ему всегда нелегко отделить социологию от мира, о котором она говорит, он отвергает социологию милосердия реформаторов, как и стихийную социологию народных масс. Он отстаивает ценности неприступной науки. С другой стороны, и в этом заключается первый парадокс, Пьер Бурдье несомненно был величайшим публичным социологом нашей эпохи. Вновь и вновь он настаивал на обязанности социолога обращаться к широким массам, именно это он и делал на протяжении всей своей карьеры. Как примирить автономию и ангажированность, науку и политику?
Здесь мы подходим ко второму парадоксу. Даже когда он уверовал в обязательство социолога нести свои идеи в публичную сферу, в своей теории он отрицал наличие публичных групп, способных и настроенных услышать его. С одной стороны, господствующей класс не заинтересован знать о своем символическом господстве; с другой — подчиненный класс не заинтересован в понимании того, что он порабощен. В своих теоретических декларациях он рассуждал о глубине символического насилия, делающего подчиненные классы глухими к его разоблачениям. В этом плане он отличался от марксистов, которые, в конечном итоге считают, что подчиненные классы в состоянии понять, что их угнетают, способны к пониманию обращений интеллигентов, более того, что они в состоянии создавать свою интеллигенцию. Сколь ни трудно преодолеть пропасть между теорией и практикой, между интеллигенцией и подчиненным классом, для марксистов здесь нет непреодолимой преграды.
Но Бурдье никогда не был политическим абсентеистом, как то вытекало бы из его теории. С одной стороны, он мог обличать правительство социалистов и его неолиберальную политику, обращаясь к безработным Парижа, выступая так, словно они способны понять темные стороны капитализма. Можно даже сказать, что его теория отставала от практики, что у Бурдье зародыш марксизма старался освободиться от его социологии. С другой стороны, он посвятил себя созданию некоего интернационала интеллектуалов, который бросает вызов неолиберализму, нарушениям прав челове-
2 Бразильский педагог, теоретик критической педагогики. Прим. переводчика.
5 Социологические исследования, № 3
ка, и т.д. в международном контексте. Отстаивая их собственные интересы в универсуме - через корпоративизм универсального - интеллектуалы должны были бы или могли бы стать органической интеллигенцией человечества. В Бурдье присутствует социолог а ля Конт — социолог как первосвященник общества, как хранитель универсальности. И в этом заключается колдовство Бурдье, живое воплощение внутренней и внешней борьбы между подсознательным марксизмом и критической социологией.
II. Тeoрия и практика: Мaркс и Энгельс встречаются с Бурдье (24.02. 2010)
Мы начнем с Маркса и Энгельса. Суждения Маркса и Энгельса из "Немецкой идеологии" имеют параллели с "Паскалевыми медитациями"3, - вершиной и квинтэссенцией теоретических достижений Бурдье. Оба труда сводят счеты с соответствующим философским наследием, подчеркивают схоластические ошибки (Бурдье) или идеологию (Маркс и Энгельс) своих попутчиков-интеллектуалов, ошибки и идеологию, проистекающие из их отстраненности от реальных практик (Бурдье) и конкретных отношений (Маркс и Энгельс). В обоих случаях они настаивают на различении логики теории и логики практики, поднимая вопрос об отношениях между ними. Но здесь сходство кончается, так как Маркс и Энгельс обращаются к конкретным отношениям как способу изучения того, как мужчины и женщины преобразуют природу и как это можно использовать при рассмотрении истории как последовательной смены способов (экономического) производства. Бурдье, со своей стороны, обращается не к исторической смене данной практики, а к сосуществованию относительно автономных полей культурного и научного производства. Он разрабатывает то, что Маркс и Энгельс недостаточно разработали — так называемую надстройку общества, проводит скорее ее структурно-функциональный, чем исторический анализ. В этом смысле труды Бурдье и ревизуют и дополняют Маркса.
От "Немецкой идеологии" мы, перейдя к знакомству с "Паскалевыми медитациями", определим основания культурного поля и затем изучим наиболее подробный анализ Пьером Бурдье одного из полей в "Правилах искусства".
Паскалевы медитации
Логика теории: от схоластического разума к универсальности (главы 1, 2, 3)
Символическое господство (главы 4, 5, 6)
Правила искусства
Пролог, часть I: генезис литературного поля во Франции
Часть II. Природа поля
Часть III. Место интеллектуалов
III. Культурное господство: Грамши встречается с Бурдье (01.02. 2010)
Параллели с Грамши очевидны: ведь Грамши был марксистом надстроек, видным марксистским теоретиком культуры и идеологии, развивавшим идею гегемонии. Какова связь между символическим господством и гегемонией? Символическое господство говорит о неадекватном восприятии отношений господства и подчинения, ложное сознание, если хотите; гегемония означает сознательное согласие с господством. У Грамши ядро здравого смысла обнаруживает в здравом смысле рабочего класса, а для Бурдье здравый смысл - это всегда плохо. Подчиненные не понимают и не могут понять природу и условия того подчиненного положения, в котором они находятся, так как их воплощенный и укорененный габитус лишает их этой возможности.
У Бурдье интеллектуалы, или, по крайней мер
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.