ЛИТОЛОГИЯ И ПОЛЕЗНЫЕ ИСКОПАЕМЫЕ, 2010, № 2, с. 224-234
ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОТЦЕ И УЧИТЕЛЕ © 2010 г. В. Н. Страхов
Мертвые также должны жить.
Фридрих Шиллер
Поскольку автор данной статьи очень и очень многим обязан своему отцу, академику В.Н. Страхову, то он считает необходимым дополнить свою ранее опубликованную работу "Глазами сына" (Николай Михайлович Страхов: ученый и человек. М.: ОИФЗ РАН, 2000. С.103-128) еще целым рядом фактов.
О терпении и увлеченности Николая Михайловича, его работоспособности свидетельствует то, что он не менее 5 лет (1962—1967 гг.) работал (из-за болезни) за конторкой (стоя), простаивая (без разминки) за ней по 2—3 часа, а в день — 7— 8 часов. Я пробовал так писать — и через час—два полностью выдыхался.
Николай Михайлович почти никогда не читал лежа — иногда только в последние годы жизни.
Работы свои Николай Михайлович обдумывал долго и приступал к написанию только тогда, когда в голове все вырисовывалось. Однако в процессе работы он многое додумывал, шлифовал мысль. Это приводило к тому, что он любую публикацию (особенно — после 50 лет) переделывал не менее двух раз, иногда по три—четыре раза. Из "очень быстрых" статей я могу указать только его классическую работу по диагенезу осадков (кажется, он писал ее в конце 1952 г.—начале 1953 г.), которая — от замысла до завершения — была выполнена им за 2 месяца.
Еще о терпении и работоспособности. В начале 70-х годов Николай Михайлович занялся разбором работ А.Б. Ронова. В этой связи он много вычислял; одной из форм проявления гипертонической болезни и склероза было то, что он часто ошибался в умножении и делении. Так вот, каждую выкладку он проводил не менее 5—7 раз, пока не убеждался, что результат верен, и не желал прибегать к посторонней помощи (только расчет, который был им "отделан", он изредка просил проверить меня — "для страховки", как он выражался).
Писал Николай Михайлович очень много, но неторопливо; почерк у него был мелкий, убористый, он многое исправлял по ходу письма, машинисткам всегда приходилось "тяжко". Только Мария Петровна Симонова (в 50-е годы) и Кале-рия Борисовна Соколова (в 70-е) достаточно быстро его текст читали и печатали. Напечатан-
ный текст он всегда снова правил, и большая часть перепечатывалась.
При всей целеустремленности творчества Николай Михайлович почти никогда не составлял каких-либо черновых планов-программ для себя, все "носил в голове". Не вел он разных записей типа "Дела", годовых журналов, дневников и т.д. В этом была важная особенность его творческой манеры, его рабочего стиля — и в этом проявлялась его огромная "долговременная" память. Он никогда не делал никаких конспектов прочитанных работ — а помнил их многие годы. Очень интересно было бы подсчитать, сколько суммарно
1
всего работ было им процитировано . А ведь он никогда не делал ссылок на работы, которые лично не штудировал.
Писал Николай Михайлович школьной ручкой со стальным пером, синими чернилами, практически не пользовался авторучкой (в последние годы жизни авторучкой писал в основном записки). Он вел большую переписку, но где сейчас большая часть его писем — не знаю.
Николай Михайлович никогда не имел большого личного архива; чужие письма он начал сохранять — и далеко не все — лишь в 60-е годы. Рукописи свои, после выхода работ из печати, во время периодических "чисток" письменного стола уничтожал — и хранить их было негде, да и сам Николай Михайлович не считал, что они представляют собой какую-либо ценность. Из своих книг он часто делал вырезки и вставлял их как часть текста в новые рукописи. То же и с рисунками.
Простота и скромность Николая Михайловича очень отчетливо проявлялись в личной жизни, особенно в последние годы. Он никогда не носил орденов (не надевал их даже по торжественным случаям; всего несколько раз в жизни он надевал по каким-то поводам знаки лауреата Ленинской и Государственной премий; даже орденских колодок у него не было). Не было — и он к этому и не стремился — ни дачи, ни автомобиля, ни разных других "явных атрибутов" состоятельности.
Николай Михайлович любил размеренный рабочий ритм жизни; на работу ездил далеко не каждый день, в 50-е годы (при 6-дневной рабочей
1 Я думаю, это будет не менее 4000—5000 цитирований.
неделе) — не менее трех раз, но не более чем на 4—
5 часов. В 60-е годы обычно бывал в институте по 2 дня в неделю, в 70-е — и того реже. В эти годы книги, перепечатанные рукописи и т.д. ему по большей части возили домой сотрудники.
Рабочий день (домашний) в 50-е годы проходил примерно так: вставал Николай Михайлович в 7 часов и работал до 8.30 — 9 часов (до завтрака, в эти годы Николай Михайлович физзарядку не делал, она вошла у него в привычку в 60-е годы). После завтрака Николай Михайлович опять работал — до 2 часов дня. В 2 часа — обед, 2-часовая послеобеденная прогулка (в последние 5—6 лет он стал гулять до обеда по 1—1.5 часа, после обеда отдыхал и иногда спал; до 1967 г. (до операции) он не спал днем никогда) и далее — отдых (обычно — чтение беллетристики) до 5.30 — 6 часов вечера. С
6 до 11 часов вечера Николай Михайлович опять работал, в 11 часов ложился спать. Телевизор он в 50-е годы смотрел редко, обычно по субботам и воскресеньям вечером, по 2—3 часа (не более) — лишь особенно интересные передачи. В 70-е годы он телевизора практически не смотрел — из-за отсутствия слуха плохо его воспринимал и быстро уставал (все силы отдавались работе). В 50-е годы гости у Николая Михайловича бывали редко — но уже гораздо чаще, чем в 40-е годы, когда в семье они появлялись не более 10 раз в год (большей частью родственники; бывали Е.В. Шанцер и Т.М. Микулина, другие сотрудники в гостях практически не бывали, а лишь изредка приходили по делам — Д.Г. Сапожников, Д.А. Виталь, И.Г. Бродская, Э.С. Залманзон и некоторые другие).
Гости стали чаще бывать в 60-е годы, когда Николай Михайлович стал жить один (умерли отец, жена и сын, второй сын женился и жил отдельно).
Николай Михайлович никогда не вел пустых светских бесед и обсуждений жизни знакомых: обычно беседы касались либо вопросов литературы и искусства, либо политических проблем, но в основном они велись на профессиональные темы; даже те беседы, которые начинались с общих тем, потом так или иначе переходили на научные вопросы. Лишь в конце жизни (с середины 60-х годов) Николай Михайлович стал много говорить о своем здоровье, ибо с вопросов о состоянии его здоровья посещавшие обычно начинали разговор.
Как правило, Николай Михайлович сразу овладевал разговором и направлял его в нужное русло; очень часто он переходил на изложение тех положений, над которыми в данный момент работал. Он как бы проверял свои построения на реакции собеседника. Часто разговор переходил на демонстрации схем, графиков, таблиц. Я думаю, что такие разговоры многое давали Николаю Михайловичу — в устном изложении он еще и еще раз оттачивал формулировки, часто получал от собеседников ценные факты и замечания.
Николай Михайлович очень любил излагать свои впечатления от прочитанных литературных (беллетристических) произведений (но почти никогда — от спектаклей), давал меткие характеристики персонажам.
Говорил Николай Михайлович почти всегда очень воодушевленно, его дар убеждения часто раскрывался с особой силой.
Особенно воодушевлялся Николай Михайлович в беседах с женщинами (правда, здесь речь идет о периоде после 1963 г., после переезда его на квартиру на ул. Губкина, д. 4, кв. 1). Женский ум и наблюдательность Николай Михайлович очень ценил, ему было приятно нравиться женщинам. Воодушевляясь, Николай Михайлович становился весел, шутил, смеялся и часто острил, иногда довольно зло. Но, даже беседуя с женщинами, он никогда не занимался пустой болтовней и светским злословием.
Надо сказать, что в последние годы жизни гости служили для Николая Михайловича одним из источников снятия душевного напряжения.
В 60-70-е годы у Николая Михайловича часто бывали С.М. Андронов (в основном — в 60-е годы), М.А. Глаголева, Л.В. Власова, ТП. Жузе, М.Г. Ва-ляшко, В.Н. Холодов, Н.А. Лисицына, А.И. Оси-пова, В.В. Калиненко, М.В. Пастухова, И.И. Волков, Э.А. Остроумов, Б.П. Епифанов, Г.Ю. Бутузо-ва. Особенно часто в 70-е годы его посещали В.В. Тихомиров и Н.Б. Вассоевич. Будучи проездом в Москве, заходили Н.В. Логвиненко, И.В. За-порожцева, М.П. Фивег и многие другие, фамилий которых уже не помню.
В целом Николай Михайлович не любил административной деятельности и пустого времяпрепровождения. В 60-е годы (точно год не помню) ему, как он мне передавал, предложили стать академиком-секретарем Отделения геологии и географии, но он отказался. В 60-е годы он ряд лет (кажется, пять) был членом президиума ВАК, но никогда не ездил на заседания, а присылаемые ему с курьером пакеты из ВАК выбрасывал, не вскрывая (он говорил: "Посадили меня туда не спрашивая, а я этой канцелярщиной заниматься не намерен"). Зато, будучи членом редколлегии журнала "Доклады АН СССР", все до единой присылаемые ему статьи читал и представлял далеко не все. Из научно-организационной деятельности вел лишь (с охотой) ту, которая, как он считал, служит живому и нужному делу.
Николай Михайлович был очень сдержан в оценке своих трудов, хотя безусловно понимал их значение. Лишь в 70-е годы у него образовалась привычка (которой многие грешат всю жизнь) при просмотре новой работы начинать со списка литературы — есть ли ссылки на его труды. Он любил науку, а не себя в науке и только в 70-е годы стал обращаться к рассмотрению своего жизнен-
ного пути, к самооценке сделанного, но без малейшей самовлюбленности или рисовки. Из своих работ он выше всего ценил "Железорудные фации", "Историческую геологию" (3-е изд., 1948 г.; написана она была в 1945—1946 гг., помню, что отец самозабвенно работал практически каждый вечер с 7 до 12 часов, после трудового дня — а ведь он работал в ГИН и преподавал в МГРИ) и "Основы теории литогенеза". Считал, что монография по марганцевым рудам не удалась. Удивлялся, что "История литогенетических идей" была встречена так холодно, и, по-видимому, не хотел сам себе признаваться в том, что в ней он
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.