© 2012 г.
И.Э. МАГАДЕЕВ
ВОСПРИЯТИЕ ФРАНЦУЗСКИМИ ПОЛИТИКАМИ УГРОЗ БЕЗОПАСНОСТИ В 1920-е годы
Понятие угрозы является ключевым для характеристики государственной политики в сфере безопасности. Что государство воспринимает в качестве угроз, какую степень актуальности оно придает им, как реагирует на них - ответы на эти вопросы раскрывают специфику восприятия проблемы безопасности в определенный исторический период.
В статье рассматривается проблема селекции угроз и реагирования на них со стороны французского политического и военного руководства 1920-х годов. Подход к проблеме отличается двумя основными аспектами. Во-первых, стремлением дистанцироваться от "объективистского" понимания проблемы безопасности как "целостности государственной территории и государственных институтов"1. Во-вторых, отходом от распространенной концепции внешнеполитической истории Франции межвоенного времени, в которой она предстает как череда просчетов, уступок и ошибок2. Предметом исследовательского анализа является роль социально-культурных характеристик политической элиты в понимании и конструировании безопасности. Цель статьи - не столько оценить деятельность французских политиков 1920-х годов, сколько понять причины и факторы, на основе которых они совершали свои поступки. Определяется основное содержание угроз безопасности Франции в восприятии французскими политиками; выявляются причины реакции на эти угрозы, средства реагирования и способы нейтрализации угроз.
Обобщая многообразие точек зрения французских политиков и военных 1920-х годов, можно определить три явления, которые воспринимались ими как ключевые угрозы национальной безопасности. Во-первых, возможность новой мировой войны; во-вторых, германский ревизионизм в отношении восточных границ Франции; в-третьих, пересмотр сложившего международного порядка в Европе, основанного на Версальском договоре 1919 г. и связанных с ним Сен-Жерменском, Трианонском и Нейиском договорах 1919-1920 гг.
В качестве основной угрозы безопасности французскими политиками воспринималась возможность новой войны с Германией. Как писал Э. Эррио, председатель Совета министров Франции в 1924-1925, 1926, 1932 гг., "если произойдет новая война, Франция будет стерта с карты мира"3. Схожую идею высказывал и видный французский политик Э. Даладье: "Тотальное разрушение и триумф дикости будут неизбежны, если Европа снова прибегнет к войне"4.
Магадеев Искандэр Эдуардович - аспирант исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
1 Morgenthau H. J. The Future of Diplomacy. - International Politics. Enduring Concepts and Contemporary Issues. New York, 2005, p. 107.
2 Анализ основных черт историографии Франции в межвоенный период см.: Boyce R. 1940 as end and Beginning of French Inter-War History and Historiography. - French Foreign and Defense Policy, 1918-1940. The Decline and Fall of a Great Power. London, 1998.
3 Эррио Э. Из прошлого. Между двумя войнами. 1914-1936. М., 1958, с. 196.
4 Address by E. Daladier before the Congress of the Radical-Socialist Party of Vichy, October 8, 1933. - Documentary Background of World War II, 1931 to 1941. New York, 1948, p. 451.
Как вспоминал польский общественно-политический деятель и журналист С. Мац-кевич, перед смертью А. Бриан, министр иностранных дел Франции в 1925-1932 гг., в бреду "повторял названия трех местностей, за которые шла борьба в самые отчаянные для Франции моменты войны с Германией. Кошмар военного поражения французского оружия явился у кровати этого пацифиста в минуту его смерти"5.
Война традиционно рассматривается как угроза одному из базовых свойств государства - стремлению к "самосохранению именно как государства, суверенной политической единицы в мире"6. Однако это не означает того, что отношение к войне, выработанное французскими политиками является единственно возможным. Можно выделить три группы причин, обусловивших специфику восприятия ими новой войны как смертельной угрозы.
Во-первых, общие социально-культурные представления французских политиков, связанные с эволюцией образа войны в послевоенной культуре Франции. Как показал французский историк А. Прос, образ войны существенно трансформировался в 192030-е годы по сравнению с периодом до 1914 г. Если до 1914 г. с понятием войны были связаны наступление, динамика, солдатская смелость и отвага, то после 1918 г. война стала ассоциироваться с образами осажденной Франции, бессмысленными атаками и, главное, со смертью. "Воевать - это не значит брать пленных, завоевывать города, пересекать местность. Это значит убивать и быть убитым". Такие представления о войне, отмечает Прос, оказывали серьезное воздействие на политические решения7.
Можно согласиться и с мнением историка Ю.И. Рубинского, который подчеркивал, что "острое ощущение крайней непрочности завоеванной столь дорогой ценой победы, страх перед новой, еще более кровопролитной войной, в то время как раны, нанесенные предыдущей, еще не успели затянуться, глубокая горечь утраченных надежд на "вечный мир" в значительной мере определяли сознание широких масс французского народа в 1918-1939 гг."8
В качестве второй группы факторов, влиявших на восприятие войны французскими политиками, можно назвать опыт прошлого и осмысление итогов Великой войны. Не раз повторялось: Франция, этот "благородный страдалец"9, она пережила за время жизни одного поколения два масштабных вторжения (в 1870-1871 и 1914-1918 гг.) и уверенности в том, что она переживет третье, нет. Странное смешение гордости за победу в мировой войне и страх перед новыми испытаниями выразил британский политик У. Черчилль: "Франция была обескровлена войной. Поколение французов, с 1870 года мечтавшее о реванше, добилось триумфа, но гибельной для национального организма ценой. Зарю победы Франция встретила изможденной. Глубокий страх перед Германией обуял французский народ на другой же день после его ослепительного успеха"10. Советская газета "Известия" 6 декабря 1923 г. писала: "Чтобы там ни говорили, но страх Франции перед Германией продолжает оставаться доминирующей нотой во французской общественной жизни"11. Чувство страха как результат осмысления исторического прошлого играло серьезную роль в восприятии новой войны как смертельной угрозы. Американский исследователь Д. Чатер так писал об этом чувстве: "Франция меньше заботилась о том, что она одержала великую победу, чем о том, что ей удалось с трудом избежать катастрофического поражения. Мы наблюдаем настроение беспомощного пессимизма и невротической слабости, которые были типичны для
5 Мацкевич С. Политика Бека. М., 2010, с. 28.
6 Основы общей теории международных отношений. М., 2009, с. 82.
7 Prost A. Les représantations de la guerre dans la culture française de l'entre-deux guerres. -Vingtième Siècle. Revue d'histoire, 1994, v. 41, № 1, p. 27, 31.
8 Рубинский Ю.И. Тревожные годы Франции. Борьба классов и партий от Версаля до Мюнхена (1919-1939). М., 1973, с. 30.
9 Тардье А. Мир. М., 1943, с. 3.
10 Черчилль У. Вторая мировая война, т. 1. М., 1997, с. 14.
11 Цит. по: Борисов Ю.В. Советско-французские отношения (1924-1945 гг.) М., 1964, с. 14.
французского осмысления отношений с Германией в 1920-1930-е годы: со временем они станут сильными, когда они станут сильными, они завоюют и оккупируют нас"12.
Если война ассоциировалась для Франции с гибелью и катастрофой, то для Германии, по мнению французских политиков, она имела иное значение. Как писал один из влиятельных политиков межвоенного времени А. Тардье, "для немца родина - это вой-на"13. Немцы представали в глазах французов как безжалостные создания, сознательно разрушавшие во время войны французские заводы и шахты, жестоко относившиеся к населению и даже - миф, в который упорно верил Ж. Клемансо14 - отрубавшие руки французским детям. Война представала как ужасное несчастье для французов, но не для немцев.
Третьим фактором в интерпретации войны французскими политиками можно считать сложившуюся у них систему оценок соотношения сил между Францией и Германией. Страх французских политиков перед войной мы не объясняем вслед за Д. Ча-тером, главным образом, причинами психологического порядка. В основе этого страха лежало представление о том, что Германия обладала большим военным потенциалом, чем Франция. Такое мнение базировалось на реалистической оценке ситуации. Более того, даже закоренелый реалист Черчилль полагал в феврале 1925 г., что даже объединенные силы Великобритании и Франции без помощи СССР или США не в силах одержать победу над Германией в потенциальной будущей войне15.
Таким образом, можно заключить, что восприятие французскими политиками новой войны как ключевой угрозы безопасности Франции связано как с реалистической оценкой соотношения сил между Францией и Германией, так и со спецификой той системы идей и ценностей, через которую они смотрели на мир. Эта система была тесно связана с образом войны как смерти, а также была результатом осмысления опыта франко-германских отношений.
Угроза территориальной целостности Франции, помимо военного аспекта имела и политическую сторону. В 1920-е годы речь шла о присоединенных к Франции территориях Эльзаса и Лотарингии. Вопрос Эльзаса и Лотарингии не привлекал особого внимания французских политиков с точки зрения безопасности до 1924-1925 гг. Однако появление сепаратистских настроений в этих провинциях как реакции на попытку проведения религиозных реформ правительством Эррио, окончание действия "пятилетних статей" Версальского договора (ст. 268а, 280), гарантировавших беспошлинный экспорт продукции Эльзаса и Лотарингии в Германию, и наконец, крушение в ходе Рурского кризиса 1923 г. планов по созданию автономной Рейнской области способствовали тому, что интерес французских политиков в получении гарантии от Германии в отношении ее отказа от притязаний на Эльзас и Лотарингию резко возрос.
Эррио впоследствии отмечал: "Со времени прекращения пассивного сопротивления в Руре мы жили при переходном периоде. 15 июня (1924 г. - И.М.) истек срок соглашения МИКЮМ16; наши агенты были вынужден
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.