«Я с лешим на разговорах был...»
Повествователь в мифологических рассказах
© Н.А. КРИНИЧНАЯ, доктор филологических наук
Образ повествователя (рассказчика, носителя традиции) формируется на основе целого «пучка» бинарных противопоставлений (оппозиций):
раньше - теперь; предки - потомки, старые - молодые; знание - незнание, вера - неверие, богобоязненность - бесстрашие; гармония - хаос; обобщенный - конкретный, коллективный - индивидуальный и др.
Ключевые слова: былички, бывальщины, бинарные противопоставления, варьирование, образ повествователя.
Мифологический рассказ при всем внимании к нему со стороны современных исследователей остается недостаточно изученным фольклорным жанром. До сих пор основным объектом рассмотрения служит мифическое существо, изображаемое в том или ином сюжете. Роль же другого действующего лица, каковым, безусловно, здесь является человек, оказывается фактически незамеченной. А между тем роль человека в формировании и развитии коллизии весьма значительна: без его участия утратил бы смысл любой фольклорный сюжет. Именно индивид вступает/не вступает с пришельцем из иного мира в напряженный диалог, визуальный, вербальный, акциональный и даже, можно сказать, телепатический. Именно этим диалогом определяются в конечном итоге экспозиция, завязка, кульминация, развязка и эпилог развивающегося сюжета. Более того, самим своим возникновением мифическое существо
обязано воображению человека, состояние сознания которого изменяется под воздействием определенной психической (психофизической, психофизиологической) ситуации. Поскольку речь идет не просто о человеке, а о носителе традиционной культуры, то возникший в его воображении персонаж наделяется соответствующими архетипическими признаками и функциями. В мифологических рассказах этот персонаж занимает центральное место. Человек же отодвигается на второй план, и ему обычно отводится подчиненная роль. Воображение человека в момент аффективного состояния властвует над ним до такой степени, что и сам он, представленный в качестве субъекта повествования, подвергается последовательной мифологизации.
На данном этапе исследования нас интересует прежде всего фигура повествователя (рассказчика, носителя традиции), который может быть очевидцем/участником необычайного «случая», но может и не быть таковым. В этом отношении мифологические рассказы разделяются на две разновидности: былички и бывальщины. В быличках повествование ведется от лица непосредственного участника сверхъестественного происшествия, когда он сам лично видел мифическое существо и даже нередко бывал «на разговорах» с ним. В бывальщинах же рассказчик передает то, чему он свидетелем не был, а лишь слышал от других людей: очевидцев данного «случая» или таких же, как и он сам, воспреемников и носителей традиции: «Я-то не видала. Люди, а люди-то, говорят, видали. Люди-то видали (...}, а только говорят, что видели. Рассказывали, а я-то не видала, не видала, не видала» [1. 184. № 64]; «Чужой разговор, слышала, а может, наврешь дак» [Там же. № 43].
Образ повествователя представлен в рассматриваемых произведениях в динамике. Такая динамика обусловлена, в первую очередь, всеобъемлющим воздействием бинарной оппозиции раньше — теперь, известной во многих версиях и вариантах. И эти варианты в своей совокупности представляют определенный срез рассматриваемого явления.
Фигура повествователя приобретает в мифологических рассказах обобщенный характер. И это наблюдение касается не только фольклора, но и древнерусской литературы. «Зрительный, конкретный образ человека просто отсутствует», - отмечает акад. Д.С. Лихачев [2]. Здесь, скорее, имеют место лики, а не лица. В нашем случае фигура повествователя воплощает в себе многие поколения носителей традиции. В этом плане оппозиция раньше — теперь (доселе — ноне, тогда — сейчас, прежде — нынче и др.) совмещается с оппозициями старые — молодые, предки — потомки. А те, в свою очередь, включают в себя оппозиции знание — незнание, вера -неверие, богобоязненность — бесстрашие, переплетаясь с другими побочными оппозициями, связанными уже с порядком и с нарушениями в мироздании, грозящими наступлением хаоса. Неудивительно, что фигура повествователя,
будучи соотнесенной с этими оппозициями, сама в известной мере мифологизируется.
Согласно народным представлениям, которые обнаруживаются не только в мифологических рассказах, но и во всем фольклоре, люди в стародавние времена были другими: «люди были вовсе не такие, как теперь» [3]. Соответственно изображались другими и повествователи, передающие последующим поколениям свой мифологический опыт. В чем же, по мнению наших рассказчиков, заключается отличие прежних людей от нынешних? И какова роль оппозиции раньше — теперь в их расстановке? Первые, согласно рассматриваемым нарративам, обладали некими тайнами мироздания. Ведь «досюльные» люди находились ближе к «началу времен», когда закладывались основы бытия, формировались те самые установления, неукоснительного соблюдения которых требовал впоследствии обычай, идущий «от веку»: «Предки наши умные очень были (...). Люди теперь всё забыли. Всё, как сказать, уважение забыли. Ко всему, и к воде» [4. С. 163]. По словам современных рассказчиков, нынешние поколения утратили сокровенное знание: «Кто знал, дак раньше было людей-то. (. ) Там кто знал дак, а мы не знаем ничего» [5. С. 304]. Иначе говоря, раньше люди знали, то есть располагали сведениями, обладали знаниями относительно устройства мироздания, понимали действующие в нем установления, признавали законы бытия, соблюдали запреты и ограничения. Ощущая над собой власть потусторонних сил, наши предки считались с ними, зная свое место в мире, не превышая меру дозволенного. Теперь же былые знания недоступны даже ученым: «Вот ученых много, всё знаем. Но вот этого не знаем, что-то есть такое и такое» [С. 297]. Вариант: «Вроде еще что-то есть такое ...» [С. 363]. А если какие-то «осколки» знаний и сохранились, то это лишь малая часть того, что было известно ушедшим поколениям: «Это мы только помним, которое родители рассказывали, а ведь мы ничего не знаем этого» [6. С. 36]. В других же случаях от былого знания вообще ничего не осталось: «Я не знаю, что тут такое? Не знаю. Сама ничего этого дела не знаю» [С. 312]. А без этого знания, как считает одна из рассказчиц, человеческая жизнь утрачивает всякий смысл: «Она всё знала. А вот моя жизнь прошла не за нюх табаку» [С. 309]. Мотив тоски по утраченному знанию типичен для фольклора.
Неотъемлемым признаком «досюльных» носителей традиции, по народным представлениям, была также вера в реальное существование сверхъестественных сил: «До сего ведь верили (. ) досельны-то люди верили» [С. 326]. По утверждению А.Ф. Лосева, «вера в сущности своей и есть подлинное знание; и эти две сферы не только не разъединимы, но даже и не различимы» [7. С. 104].
Понятие верить в рассматриваемых нами нарративах сохраняет свою глубинную семантику. Верить - значит быть убежденным в ре-
альном существовании сверхъестественных сил, считать достоверными свидетельства очевидцев об их проявлениях. Верить в какой-то мере имеет тот же смысл, что и веровать, то есть испытывать религиозное чувство, уверовать в могущество мифических существ, признавать их изначально божественную природу, поклоняться этим божествам, признавать данную веру истинной, следовать этому вероучению и быть его приверженцем. А раз верили, то, соответственно, и видели тех, в чье существование верили: «Ну, там и говорят старые, что есь там. (...}. Конешно, раньше старые люди, может, и видели, да. Старые люди» [1. 165. № 303].
Другой, противоположный, полюс рассматриваемой бинарной оппозиции обычно определяется семантической формулой типа: «А теперь ведь ничего не верят» [С. 365]. И потому теперь, в отличие от «досюльного» времени, мифических существ не видят: «Я этому мало верю и ни разу на своем веку леших не видал. А старухи говорят, что видали» [С. 274]. И все же граница между верой и неверием нередко оказывается достаточно проницаемой. Причем это наблюдается даже в условиях, когда сверхъестественные происшествия относятся к одному и тому же временному периоду, обозначенному хрононимом теперь.
Обе составляющие рассматриваемой оппозиции находятся в состоянии динамического взаимодействия. Они могут подчас меняться местами. Теперь молодые верят, а старые - нет: «Старикам говорила [что видела водяного] - не поверили. А там старик старый был, ну и говорит: "Врет-врет девка!". А где же врать, когда я бежала, вся почернела от страху» [1. 156. № 176]. Или: «она дедушку была крестница. (...) Дак приехала, говорит: "Ой, крестной, я сегодня водяника выглядела". - "Где, Маринушка, выглядела?". - "А салмы только проехала, а вот до тех пор высунулсе, а волосы до тех пор". - "Вой, Маришка, да я век прожил, да не слыхал. А ты водяника выглядела!"» [Там же. 73. № 114]. По другому варианту, раньше (тогда) люди верили в существование потусторонних сил, а «теперича стары, дак будто как кто верит, кто нет» [С. 392]. В результате в оппозиции раньше - теперь лишь первая составляющая достигает своей совершенной полноты, вторая же находится в движении между двумя полюсами, между верой и неверием. В мифологических рассказах возможна и такая ситуация, когда оба члена оппозиции сводятся к одному. При этом исчезает само противопоставление времен и возрастных статусов: «Ну, теперь-то, конечно, молодые все» [4. С. 164]. Теперь и старые, и молодые в силу своего неверия одинаково нарушают законы и установления, регулирующие порядок в мироздании: «Во всяко время всё делают» [Там же]. По иной версии, сохраняется лишь противопоставление веры и неверия, тогда как в сопряженных с ним биномах раньше и теперь, старые и молодые такое противопоставление
отсутствует: «Что скажут нам старики - слушаем, велят верить - верим, не велят - не верим» [8].
Кроме того, по сравнению с нынешними «досюльные» носители традиции представлены в мифологических рассказах богобоязненными. Они испытывали чувство благоговейного страха и опасения перед языческими божествами, которые, по народным
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.