З.А. СОКУЛЕР. Герман Коген и философия диалога. М.: Прогресс-Традиция, 2008, 312 с.
Книга З.А. Сокулер - одна из первых на русском языке книг, посвященных генеалогии основных идей "философии диалога" - в первую очередь идей Мартина Бубера, Франца Розенц-вейга и Эмманюэля Левинаса. "Философия диалога" ознаменовала, если можно так выразиться, этический поворот в мышлении, когда последнее начинает рассматриваться как "воплощенное", как мышление человека, находящегося (принципиально, всегда, всю жизнь) в этической ситуации встречи лицом к лицу с другими людьми. Недоверие философов-диалогистов к абстрактным мыслительным конструкциям, не имеющим, как они полагают, отношения к конкретному, живому человеку, с одной стороны, во многом предвосхитило постструктуралистскую концептуализацию западной культуры, а с другой, органично вписалось в ее традиции и тенденции. Автор книги предпринимает серьезную историко-философскую попытку показать, какие мосты и социокультурные контексты связывают философию диалога и европейскую философскую традицию в целом. Чтобы показать укорененность философии диалога в европейской философской традиции, автор соотносит интеллектуальные установки этого направления современной философии с идеями родоначальника марбургского неокантианства Германа Когена. При этом, отмечает Сокулер, сам «факт влияния Г. Когена на "философию диалога", вообще говоря, лежит на поверхности. Он может показаться неожиданным только вследствие того, что названные мыслители не очень известны в отечественной литературе. В зарубежной литературе эти связи и влияния уже стали предметом обсуждения» (с. 47).
Автор подчеркивает, что философское мышление, взятое как бы "само по себе", и философия как дисциплина, занимающаяся исключительно этим мышлением (или бытием "самим по себе"), рассматривается философами-диа-логистами как стремление к власти, предоставляющей иллюзорное избавление от страха смерти и порождающей забвение другого человека. Так, один из героев книги Франц Розенц-вейг «разоблачает данную цеховую философскую установку, вскрывая ее бессознательную мотивацию: стремление забыть об изменчивом и преходящем и отождествиться с Всеобщим, Абсолютным, которое, разумеется, бессмертно. Философия, пишет он, со снисходительной усмешкой наблюдает за тем, как трепещут все живые существа перед угрозой этого немыслимого полного уничтожения. Она-то устремлена "за" пределы земного существования, к чему-то вечному и безусловному, о котором она,
сказать по правде, ничего определенного не знает. Но тянет ее именно туда, "ибо человек на самом деле не хочет избавиться от этих оков; ... он хочет остаться; он хочет - жить". Думается, что опыт пребывания на фронте Второй мировой войны, среди тысяч смертей других и ежеминутной угрозы для себя, предоставил этому успешному молодому специалисту по Гегелю совершенно новый ракурс осмысления философских систем. По-видимому, под артобстрелом уже не срабатывает отождествление себя с Абсолютным субъектом» (с. 151). З.А. Сокулер считает, что "поскольку гегельянские стереотипы мышления через диамат глубоко пропитали стиль отечественного философского мышления, то розенцвейговская аргументация заслуживает особого внимания" (там же).
Автор пытается проследить связь такого рода критических установок философии диалога с идеями Когена. В книге три больших части (не считая главы, посвященной взглядам Канта и Мендельсона на Просвещение), каждая посвящена одному мыслителю: первая Когену, вторая - Розенцвейгу, третья - Левинасу.
Коген, как известно, практически не переведен на русский язык. И автор, безусловно, прав, что "в силу сложившегося в отечественной литературе образа Германа Когена может показаться странной попытка связать это течение (философию диалога) с его наследием. Ведь Коген представляется у нас чистым гносеологом, подчинившим философию теории научного познания" (с. 5). О том, каким образом идеи главного неокантианца Марбурга повлияли на развитие диалогической философии ХХ в., в России мало что известно1. Восполняя этот пробел, автор пытается выявить глубинную укорененность философии диалога в европейской философской традиции. При этом З.А. Сокулер сталкивается с проблемой национальной специфики культурных истоков философии и, надо сказать, ее вывод в этом пункте в значительной мере спорен и внутренне противоречив. Правда, замечу сразу, эвристически противоречив, плодотворен, ибо делает явной действительную проблему сегодняшней философии, ее развития и тенденций на фоне глобализационных процессов. Сокулер
1 Среди последних историко-философских исследований на эту тему см.: Дмитриева Н.А. Русское неокантианство: "Марбург" в России. Историко-философские очерки. М., 2007. Конспект доклада Г.Г. Шпета "Кризис философии" // Щедрина Т.Г. Архив эпохи: тематическое единство русской философии. М., 2008. С. 228-235.
обращает внимание на то, что, с одной стороны, "философия диалога" немыслима вне контекста европейской философии и является ее законным продолжением. С другой стороны, с точки зрения автора, нельзя "до конца" понять философию диалога вне экзистенциального (а стало быть, культурно уникального) опыта, носителями которого оказались философы-диалогисты. С этим трудно не согласиться. Вопрос, однако, в том, как понимать этот экзистенциальный опыт.
Каждый из рассматриваемых в книге философов в большей или меньшей степени пережил и переосмыслил опыт "бытия другим" по отношению к "другой" (протестантской, католической) форме западноевропейской культуры. В радикальной форме опыт "бытия другим" для них - это опыт Холокоста. Философская рефлексия, выросшая на основе подобного опыта, обусловила появление оригинальных идей и концепций, имеющих серьезное значение для последующего развития европейской философской мысли. В главе, посвященной Левинасу, есть такие, например, проникновенные строки: "Людьми переставали быть палачи, организовывавшие массовое уничтожение людского материала; человеческий облик теряли жертвы, ибо есть предел голода и издевательств, когда человек еще может оставаться человеком. Но можно ли видеть, как ужасающе хрупко человеческое в человеке, и не сойти с ума? Видеть разгул нечеловеческого - в центре цивилизации, на подъеме просвещения и прогресса? Такое страшное знание навсегда оставляет "ожог в груди". Это и есть тот контекст, в котором вызревали главные идеи Левинаса: о принятии Другого "без синкра-зии", о гостеприимстве как парадигме отношения к Другому, об эсхатологии и об отказе признавать суд истории. Если мы забудем об этом контексте, то не сможем понять, какие огромные усилия противостояния и преодоления стоят за его философской работой. Не сможем понять всей жгучей - до ожога - актуальности идей Ле-винаса в наше время, в XXI веке" (с. 209).
На место монологического мышления фило-софы-диалогисты ставят диалог, разворачивающийся во встрече живых человеческих существ: «"Я" (...) нуждается в "Ты", чтобы стать личностью. Данное положение должен признать сам разум» (с. 100). Встреча двух людей для фило-софов-диалогистов - онтологический минимум, но она может не состояться, если будут нарушены необходимые для ее существования этические ограничения, «обратиться к "Ты" так, чтобы оно тут же не превратилось в "Оно", не просто» (там же). Таким образом, этика ставится философами-диалогистами на первое место в ряду философских наук, раньше онтологии, и даже напрямую отождествляется (Левинасом, например) с метафизикой. Таким образом, в творчестве философов-диалогистов философия
в первую очередь должна не задаваться вопросом о бытии как таковом или слушать его зов, а взывать к социальной справедливости. Философы диалога пытаются произвести коренную переориентацию философского интереса с бытия как предельно общего основания чего бы то ни было, просвечивающего сквозь многообразную игру феноменов, на другого, находящегося рядом человека, жизнь которого не может быть мне безразличной. "Перечисленных философов объединяет то, что для них базисный онтологический опыт связан не с переживанием смерти и конечности человеческого существования, но с открытостью для Другого, с этическим долженствованием и признанием некоей миссии человека на земле" (с. 47). З.А. Сокулер склоняется к мысли о том, что к таким размышлениям подводит философов-диалогистов их уникальный национально-конфессиональный опыт жизни в европейской культуре ХХ столетия.
Можно представить специфичность опыта философской рефлексии как стремление найти способ универсализации, того или иного пути общезначимого обобщения уникального (т.е. всегда личного, экзистенциального) опыта. То же можно сказать и о национальных философиях. Можно вспомнить о различиях даже в философском осмыслении науки в континентальной и англосаксонской (англо-американской) философских традициях. Так что разговор об уникальном опыте в случае "диалогической философии" кажется вполне уместным. Однако необходимо отметить, что опыт этот в европейской истории отнюдь не неповторим, хотя может быть и весьма трагичен. И представляется, что именно в его не-неповторимости содержится возможность его соотнесения с традициями европейской философии. Что же касается религиозной составляющей этого опыта у рассматриваемых в книге философов-диалогистов, то проблема ее гносеологической значимости остается открытой, поскольку остается вопрос о том, к какого "качества" или "регистра" опыту апеллирует исследователь. Научная строгость требует различения "генетических" (культурных или национальных) истоков философского осознания того или другого измерения человеческого бытия, и жизненно-экзистенциальных ситуаций, его порождающих. В рамках предложенной Сокулер трактовки "философии диалога" Когена, Бубе-ра, Розенцвейга и Левинаса этот вопрос приобретает принципиальный характер. Ибо в данном случае за опытом "бытия другим" стоит опыт людей, отвергаемых господствующей средой именно в конфессиональном плане. При этом в XX в., благодаря эмансипации европейского еврейства, "другой" был распознан господствующей культурной традицией и сам идентифицировал себя в качестве говорящего, обладающего
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.