Диалог о книге
«Застолья Иосифа Сталина: Большие кремлёвские приёмы 1930-1940-х гг.»
Владимира Невежина1
Ритуалы и церемонии давно уже стали для историков привычным и даже приоритетным объектом анализа. Настоящий взрыв интереса к ним произошел в мировой историографии после её так называемого поворота к культуре (cultural turn), ознаменовавшегося активной адаптацией историками методов антропологии и семиотики. Особое внимание в этом контексте уделяется сфере, которую известный американский историк Ричард Уортман обозначил термином «сценарии власти». Речь идёт о тех формализованных церемониях, в которых политическая власть символически представляет себя как центральный элемент миропорядка. Было бы ошибкой сводить смысл этих действ исключительно к индоктринации («пропаганде»). В них воспроизводятся (часто помимо воли их устроителей) сущностные характеристики не только политической культуры и системы власти, но и разнообразных общественных процессов. Задача же историка - настроить исследовательскую «оптику» таким образом, чтобы выявить и явные, и скрытые смыслы политического ритуала. Удалась ли такая «настройка» автору обсуждаемой книги, доктору исторических наук, ведущему научному сотруднику Института российской истории РАН В.А. Не-вежину? Какие перспективы открывает его работа для изучения одного из самых сложных и трагических периодов нашей истории? В дискуссии приняли участие доктор исторических наук Р.Г. Пихоя (Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ); кандидаты исторических наук О.Ю. Голечкова (Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»); А.В. Голубев (Институт российской истории РАН); А.В. Короленков (журнал «Новая и новейшая история»); В.А. Токарев (Магнитогорский государственный университет), а также профессор Дэвид Бранденбергер (Университет Ричмонда, Вирджиния, США).
Александр Голубев «Утомлённый, задумчивый и величавый»
Книга В.А. Невежина, посвящённая большим кремлёвским приёмам, является по существу первой книгой задуманной автором трилогии «Застолья Иосифа Сталина». Вторая книга, ныне готовящаяся к печати, анализирует «дружеские посиделки» (или, по терминологии автора, «симпосионы») в узком кругу, в кремлёвской квартире Сталина или на его «ближней даче» в Кунцево. В третьей книге, над которой сейчас работает исследователь, речь пойдёт о дипломатических приёмах с участием Сталина. Может быть, логичнее было бы обсудить всю трилогию целиком после выхода последней книги. Но и сейчас контуры этого оригинального и масштабного проекта уже просматриваются.
1 Невежин В.А. Застолья Иосифа Сталина. Кн. 1. Большие кремлёвские приёмы 1930-1940-х гг. М.: Новый хронограф, 2011. 560 с.
Прежде всего, общий заголовок, при всей свой лаконичности и «завлекательности», не то чтобы неточен, но сознательно уводит в сторону. Ни одно из этих мероприятий нельзя назвать «застольем» в точном смысле этого слова, т.е. поглощением еды и распитием спиртных напитков в дружеской компании, в доброжелательной и раскованной атмосфере. Понятно, что приёмы - и большие кремлёвские, и дипломатические - организовывались с определённой политической целью. Но даже и «симпосионы» на даче, помимо отдыха и расслабления в узком кругу, служили также (а может быть, и в первую очередь) для неформального обсуждения и разрешения серьёзных вопросов и таким образом составляли важный элемент системы государственного управления. Подобные неформальные механизмы в том или ином виде существуют во всех развитых политических системах - достаточно вспомнить знаменитые английские клубы, где, по известному выражению Честертона, «шёл тот странный, порхающий разговор, который предрешает судьбы Британской империи, столь полный намёков, что рядовой англичанин едва ли понял бы его, даже если бы и подслушал».
Здесь есть смысл остановиться на одном из ключевых понятий, используемых автором - «питейная компания Сталина». Скрупулёзно подсчитав, сколько раз тот или иной член Политбюро, Секретариата или Оргбюро ЦК присутствовал на кремлёвском приёме, причем в качестве «хозяина», за столом президиума, а также порядок, в котором члены президиума перечислялись в официальных сообщениях о приёме, автор выделил постоянных участников этой «питейной компании». Забегая вперёд, можно сказать, что и на даче Сталина собиралась в основном та же самая компания. По мнению Невежина, включение того или иного соратника в «питейную компанию» являлось одним из критериев принадлежности к «ближнему кругу», причём она оказывалась даже несколько уже собственно «ближнего круга» (с. 194). Однако тут необходимо особо подчеркнуть, что членство в «питейной компании» было следствием, а не причиной повышения статуса того или иного деятеля. Речь, другими словами, идёт не о том, что Сталин расставлял на ключевые посты своих собутыльников, но о том, что люди, занявшие эти посты (и только они) могли стать постоянными членами «питейной компании». Лучшим доказательством этого служит пример трезвенника Л.М. Кагановича, который тем не менее был одним из старейших её членов и сохранял этот статус до самой смерти Сталина. Конечно, за долгие годы и в президиуме кремлёвских приёмов, и на даче (в квартире) Сталина побывали десятки людей. Но лишь 10 человек, не считая самого вождя, по основательно документированному мнению В.А. Невежина, оставались постоянными членами «питейной компании».
Если политическая функция «симпосионов», при всей их закрытости (в том числе и с точки зрения источниковой базы) оказывается в общем понятной, то с Большими кремлёвскими приёмами дело обстоит сложнее. В чём, собственно, состояла их основная цель и основная функция? Автор (а вслед за ним и рецензенты) отвечает на это достаточно определённо: репрезентация власти, а также демонстрация единства и преданности элиты (среди гостей кремлёвских приёмов, помимо военных, летчиков, полярников, постоянно присутствовали деятели науки и искусства, передовики производства, руководители различных отраслей хозяйства). В.А. Невежин делает вполне обоснованный вывод, что «торжественные застолья в Кремле относились к разряду мероприятий государственного масштаба, сыгравших решающую роль не только в деле укрепления личной власти Сталина, но и в консолидации вокруг вождя политической,
военной, экономической и интеллектуальной элиты советского общества. Для них были характерны функции обмена информацией, интегрирующая, дифференцирующая и функция преемственности в культуре, прежде всего в области застольных обычаев» (с. 384).
Если говорить о преемственности в культуре, тут, конечно, на первое место выходит не культура застолий, а культура политическая. Не случайно кто-то из рецензентов в этой связи вспомнил о дружинных пирах Владимира Красное Солнышко, а мог бы упомянуть и о пирах московских царей, и уж тем более - об императорских приёмах XVIII-XIX вв. На подобных приёмах происходит репрезентация не столько личной власти великого князя, царя, императора, или хотя бы скромного секретаря ЦК ВКП(б) - это прежде всего презентация державной власти (можно было бы написать и «имперской», но этот термин обладает преимущественно негативными коннотациями). Именно слова «державный» не хватает в данном описании кремлёвских приёмов, между тем на такой характер указывают и устоявшийся в 1930-х гг. церемониал (вплоть до упрощённого, достаточно демократичного, но всё же существовавшего «дресс-кода»), и антураж - парадные залы Кремлёвского дворца, и меню, и сопутствующие концерты, основанные прежде всего на произведениях мировой классической, в меньшей степени народной культуры. Об этом же говорит и состав приглашённых, отобранных не только по критериям личной преданности и политической лояльности. Конечно, большинство из них составляли люди, вспоминая слова Мандельштама, «проваренные в чистках, как соль». Но и среди них, судя по сохранившимся письмам, дневникам, воспоминаниям, были те, кто воспринимал происходящее критически, как минимум, с долей иронии. Впрочем, участвуя в этих мероприятиях, они также включались в процесс легитимизации власти, причём не только личной власти Сталина, но и новой державной государственной власти. И в церемониале, и в антураже, и в речах и тостах членов президиума с трудом можно найти отголоски революционной идеологии. При этом состав гостей был более демократичен, чем когда-либо в Кремлёвском дворце. Там бывали и колхозники, и рабочие... хотя, конечно, большинство гостей принадлежало к вновь формирующейся советской элите, являясь функционерами - партийными, советскими, военными, хозяйственными, литературными, театральными...
Советский режим отличался завидной способностью - практически во всех социальных слоях, от академиков до уголовников, создавать своеобразный «актив», призванный демонстрировать его всенародную поддержку. Как не без гордости говорил К.Е. Ворошилов, выступая на I Всесоюзном съезде колхозников-ударников в 1933 г., «вряд ли много найдется таких крестьян в Европе и Америке, которые бы вышли на трибуну и без единой записочки произносили длинные и хорошие речи о строительстве новой жизни, нового человеческого общества»2.
И ещё один нюанс, не отмеченный в книге. Многие политики как бы подпи-тываются на различных публичных мероприятиях, ощущая поддержку и восторг слушателей. Для некоторых это становится своеобразным наркотиком - сразу вспоминаются А.Ф. Керенский и А. Гитлер (столь различные в остальном). Сталин, в отличие от многих (хотя бы того же Л.Д. Троцкого), довольно редко выступал, и по крайней мере с 1920-х гг., не выступал на митингах. Однако, думается, что и сравнительно узкая, проверенная аудитория различных съездов прекрасно выполняла для него подобную «энергетическую» функцию. Восторженная реак-
2 Первый Всесоюзный съезд колхозников-ударников передовых колхозов. 15-19 февраля 1933 г. Стенографический отчет. М.; Л., 1933. С. 76.
ция на присутствие вождя неоднократно описана и в обсуждаемой книге, но тут хотелось бы привести пример, не относящийся к кремлёвским приёмам. Никоим образом не входившие в когорту «верных сталинцев» или литера
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.