ОБСУЖДЕНИЕ МОНОГРАФИИ Е.А. РОСТОВЦЕВА
«А.С. ЛАППО-ДАНИЛЕВСКИЙ И ПЕТЕРБУРГСКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ШКОЛА» (Рязань, 2004. 352 с. Сер. «Новейшая Российская история: исследования и документы»; Т. 7)
14 декабря 2004 г. Европейский университет (ЕУСПб).
Заседание семинара «Теория и практика исторического исследования» Исторического общества при ЕУСПб.
В дискуссии приняли участие А.И. Богомолов, к.и.н. Л.Ю. Гусман, Н.В. Кузнецова, к.и.н. С.В. Куликов, Е.М. Лупанова, к.и.н. М.О. Мельцин, д.и.н. В.М. Панеях, Е.М. Певзнер, И.П. Потехина, к.ф.н. Е.Р. Пономарев, к.и.н. А.И. Раздорский, кандидат искусствоведения И.Д. Саблин, к.и.н. И.А. Цветков, к.и.н. М.А. Шибаев, к.и.н. Д.Н. Шилов.
Е.А Ростовцев: Глубокоуважаемые коллеги, благодарю всех, кто пришел на обсуждение моей монографии, и всех, кто представил о ней отзывы. Нет смысла пересказывать положения работы -книга издана, доступна вниманию желающих ознакомиться с ней. Поэтому я позволю себе в нескольких словах остановиться на причинах, побудивших меня к написанию этого труда, и проблемах, которые волновали меня во время работы над ним.
В предисловии к работе заявлены довольно громкие вопросы, которые я назвал «вечными». Как организована связь между наукой и философией? Что такое историческое познание? Как влияет личность ученого на историческое знание? - И другие, столь же «патетические». Думаю, однако, что они волнуют многих из нас. Я подчеркнул, что далек от претензий дать «конечные» ответы на них. А.С. Лаппо-Данилевский, изучение его творчества - скорее, только удобная «точка отсчета» для расширения сферы поиска возможных ответов. Этот человек не только находился в центре борьбы идей, самолюбий, ученых корпораций своей эпохи, но был одним из немногих мыслителей, выработавших исключительно целостный взгляд на современную ему историческую науку. Отталкиваясь от исследования фигуры такого ученого, уместно попытаться наметить и свою «версию науки» его эпохи. Разумеется, я отдавал себе отчет и в том, что приблизиться к пониманию того, как формируется научное знание, можно только через изучение контекста развития науки, поэтому в работе этому уделялось большое внимание.
На страницах книги присутствуют разные научные сообщества, деятельность которых в той или иной степени подверглась рассмотрению, - как формальные (историко-филологическое отделение Академии наук, историко-филологический факультет Петербургского университета, Археографическая комиссия и др.), так и неформальные (школа А. С. Лаппо-Данилевского, государственно-юридическая школа, неокантианское направление в историографии и т.п.). Герой монографии принимал участие во всех этих сообществах. Однако работа названа «А.С. Лаппо-Данилевский и петербургская историческая школа». Почему? Под петербургской школой понимается корпорация, связанная определенной методологической традицией. Это место, где происходило формирование научно-исследовательской программы ученого, передача опыта, формирование методов, выбор стратегии научной карьеры и т.п. Поэтому для меня дискурс петербургской школы - не только объект, но и инструмент исследования, поясняющий мотивы, двигающие всю профессиональную деятельность А.С. Лаппо-Данилевского. Для А. С. Лаппо-Данилевского, как исключительно системного ученого и организатора науки, методологические и корпоративные установки школы определяли характер «теории истории», конкретно-историческую проблематику и направления административной деятельности.
Попытаться реконструировать роль А. С. Лаппо-Данилевского в петербургской школе можно только в контексте сопоставления его взглядов и анализа его отношений с другими ее деятелями (С.Ф. Платонов, А.Е. Пресняков, Л.П. Карсавин и другие). Естественно, что в какой-то момент исследования неизбежно возникла и тема «московской школы», методологических взглядов В.О. Ключевского, П.Н. Милюкова, других крупных историков, не попадающих ни в «московскую», ни в «петербургскую школу», их взаимоотношений. Работа, таким образом, обрастала все новыми сюжетами. Могу вам признаться, что в какой-то момент я даже попытался «переименовать» рукопись (предполагаемый заголовок «А. С. Лаппо-Данилевский и наука его времени»), но потом вернул прежнее название - именно потому, что мне казалось важным подчеркнуть методологическую и корпоративную сторону научной деятельности героя монографии.
В заключение хотел бы сказать теплые слова в адрес Европейского университета в Санкт-Петербурге, на историческом факультете которого начинала готовиться эта работа, за благоприятные условия, созданные для ее подготовки. В подготовке монографии я отталкивался от текста моей диссертации, защищенной несколько лет назад, и я не могу сегодня не выразить искренней признательности моему научному руководителю Виктору Моисеевичу Панеяху. Наконец, хочу поблагодарить всех вас - участников семинара «Теория и практика исторического исследования» Исторического общества при ЕУСПб, где в разное время обсуждались многие мои тексты, в том числе и части этой работы. Эти увлекательные, интеллектуально насыщенные дискуссии дали мне очень много. На сегодняшнюю - в этом смысле - я тоже надеюсь.
Л.Ю. Гусман: Монография Е.А. Ростовцева посвящена комплексному исследованию ученой деятельности А. С. Лаппо-Данилевского и анализирует поставленную в заглавии проблему в широком контексте научной и общественной жизни России.
Е.А. Ростовцев не упустил из виду ни одного значимого аспекта многообразных трудов своего героя. Становление исследовательского метода и методологических позиций Лаппо-Данилевского; его взаимоотношения, порой весьма сложные, с коллегами; роль «присяжного оценщика» в Академии наук; активная издательская и спорадическая политическая деятельность историка - все это подробно проанализировано в монографии. Е.А. Ростовцев далек от какой-либо идеализации Лаппо-Данилевского, тем более убедителен вывод о значении его сочинений для породившей их эпохи, а отчасти и для современности. По четкости постановки проблемы, тонкости психологического анализа, сочетанию корректности с ясностью мысли работа Е.А. Ростовцева может считаться эталонной.
В то же время нам представляется, что работа выиграла бы от сопоставления работ А.С. Лаппо-Данилевского по истории русской общественной мысли ХУ11-Х1Х вв. с сочинениями на аналогичные сюжеты Г.В. Плеханова («История русской общественной мысли»), М.Н. Покровского («Очерк истории русской культуры») и А.А. Кизеветтера (статьи о М.М. Щербатове и И.П. Пнине, содержавшие целый ряд концептуальных соображений о генезисе русского либерализма). Тем самым, на наш взгляд, особенности исследовательского метода Лаппо-Данилевского были бы более рельефно прояснены в сравнении с современными ему марксистской и либеральной «московской» историографией.
Нас не убедило и географическое наименование школы («петербургская»), несмотря на его традиционность, поскольку к ней не принадлежали многие петербургские историки. Возможно, наименования «школа петербургского университета» или «петербургская эрудитская школа» были бы более адекватны.
Указанные соображения никоим образом не колеблют высокую оценку труда Е.А. Ростовцева, который надолго останется в историографии. И будущим «лаппо-данилеведам» будет тяжело не только превзойти его, но и внести новые значимые штрихи
в картину, умело нарисованную Е.А. Ростовцевым на основании широкого круга источников, как опубликованных, так и неопубликованных.
М.А. Шибаев: Работа Е.А. Ростовцева является, безусловно, эпохальным явлением в отечественной историографии. Автору монографии удалось удачно встроить фигуру замечательного ученого в контекст эпохи. Очень важно, что в монографии дан не формальный анализ деятельности ученого, а во многом психологический портрет, раскрывающий особенности его поведения и очень сильно повлиявший на его научную деятельность.
Весьма удачным выглядит привлечение писем А.Е. Преснякова своей матери, где раскрывается кухня отношений внутри корпорации историков, и введение в научный оборот дневников жены С.Ф. Платонова. Именно раскрытие кухни исследователя, взаимоотношений внутри различных групп и группировок историков - очень важная составляющая книги.
В качестве большого плюса работы можно отметить объективность и как бы отстраненность от попытки дать однозначные оценки и высказывать определенные суждения. Безусловно, чувствуется, что Е.А. Ростовцев увлечен своим героем, но вместе с тем не скрываются и явно негативные черты характера ученого. Так, откровенно комичной выглядит ситуация с изданием сборника итальянских документов. Хотя Е.А. Ростовцев и не дает оценку этой достаточно скандальной ситуации, тем не менее, внимательный читатель найдет в сноске 287 на с. 213 (кстати, этот весьма интересный и показательный эпизод можно было вставить и в основной текст монографии) явный признак определенной некомпетентности и археографической надменности академика. В этой связи оставленные как бы без комментария строки из дневника Платоновой, возможно, покажутся читателю несколько резкой, даже вполне субъективной, но имеющей право на существование оценкой того, что А. С. Лаппо-Данилевский «разменялся на разные съезды, комиссии, рецензии и т.д.» (с. 240).
К спорным моментам монографии можно отнести все, что затрагивает проблему так называемой Петербургской исторической школы и отношение к ней А.С. Лаппо-Данилевского. Этой проблеме посвящено введение к книге, и термин «петербургская историческая школа» постоянно всплывает на страницах работы Е.А. Ростовцева в последующем изложении. Можно сказать, уже в названии автор монографии априори четко определил себя как сторонника гипотезы о существовании петербургской исторической школы. Отметим прежде всего, что попытка Е.А. Ростовцева выделить поколения в школе по типу «генеалогических исследований» в области историографии выглядит достаточно спорно, если не сказать больше. Отнесение, например, А.А. Шахматова или Н.П. Лихачева к неким поколениям петербургской исторической школы (с. 60) является явно нелогичным (кстати, удивляет здесь отсутствие имени С. Ф. Платонова, вероятно, пропущенного по технич
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.