ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2010 • № 1
РОССИЙСКАЯ МОДЕЛЬ ОБРАЗОВАНИЯ
С.П. ЧЕРНОЗУБ
Академическая самоорганизация студентов в контексте идеи "российской модели образования"*
Так уж исторически сложилось, что осознание ценности опыта и традиций российской системы высшего образования происходит, как правило, в тот момент, когда она оказывается на грани последнего вздоха. Перед самым началом Великой Отечественной войны И. Сталин взялся восстанавливать почти убитую к тому времени систему университетского образования, а в 2002 г. с идеей возрождения российской модели высшей школы выступил В. Путин [Путин]. Слава богу, глава государства не дал точного перечня характерных свойств указанной модели, поэтому процесс возрождения пока ведется в формате дискуссии, не предполагающей жесткого обличения еретиков. В большинстве своем ее участники сходятся во мнении относительно того, что самые ценные черты нашей системы образования сформировались в ходе борьбы за утверждение принципа автономии высшей школы. Причем одни видят в этом заслугу защитников автономии, другие, напротив, их оппонентов.
В данной статье на основе анализа исторических форм студенческой самоорганизации будет рассмотрен один из важнейших аспектов идеи возрождения российской модели образования - воздействие реалий современного общества и технических возможностей информационных технологий на эффективность форм вовлечения молодых людей в профессиональные научные занятия, сложившихся в золотой век российской науки.
Формы академической самоорганизации российского студенчества
Самое первое в России студенческое научно-просветительское общество - Собрание университетских питомцев. Оно было организовано 13 марта 1781 г. под покровительством куратора Московского университета М. Хераскова, который был известен не столько научными трудами, сколько как поэт, просветитель и член масонской ложи, куда он входил вместе со своими друзьями: издателем Н. Новиковым и профессором И. Шварцем. То, что истоки академической самоорганизации российских студентов восходят к идеям московских мартинистов XVIII в., неудивительно. Эти идеалисты,
* Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (грант № 09-05-00565а).
Черно зуб Светлана Петровна - кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник Института системного анализа РАН.
одушевленные стремлением к нравственному совершенствованию общества на основе самопознания и самовоспитания личности, предприняли ряд удивительных по тем временам начинаний. В частности, "на средства братьев были учреждены различные благотворительные общества, такие как Собрание университетских питомцев и переводческая семинария, где также работали студенты Московского Университета" [Щербакова].
Интересно отметить, что первый общероссийский съезд студенческих организаций учебных заведений состоялся лишь в июне 1900 г. Промежуток в 120 лет между этими датами уже сам по себе говорит о том, что у студенческого движения в дореволюционной России была непростая судьба. И в какой-то мере ее трудности вызваны тем, что с самого начала научная (даже чисто исследовательская) деятельность в России рассматривалась как разновидность общественной активности. Впрочем, могло ли быть иначе?
И масоны XVIII в., и два-три поколения энтузиастов развития науки после них жили в обществе, которому ученые по большому счету не были нужны. И они, и плоды их труда не были востребованы хозяйственной жизнью, основанной на неквалифицированном труде экономически несамостоятельного работника. Наука волей-неволей в подобных условиях становится делом энтузиастов, и скорее - просветителей (социальных активистов), чем исследователей. Естественно, что подобное отношение к ней отразилось и на характере студенческих организаций.
Московский университет в свои первые 50 лет существовал главным образом "для показа" Европе. Студенты, нередко согнанные в аудитории по принуждению, нужны были как живые доказательства просвещенности нашей монархии. Поэтому они были немногочисленны, а единственной подлинно независимой их инициативой была, по словам В. Ключевского, жалоба на профессоров, которые им лекций не читают и аттестатов не выдают. В следующие 50 лет главной функцией университетов, которых в России несколько прибавилось, стала подготовка квалифицированных государственных служащих, так как после 1809 г. доступ к высшим чинам был закрыт для людей, не имеющих университетского образования (см. [Чернозуб, 1998]).
Была ли в таких условиях возможна сколько-нибудь энергичная академическая самоорганизация среди студентов? Нет, поскольку для нее, как воздух, необходима яркая, заряженная энтузиазмом и окруженная почетом профессура. Иначе говоря, необходим пример людей, увлеченных научным творчеством. Воспоминания же о преподавателях, оставленные студентами первой половины XIX в. (А. Герцен, К. Аксаков), по большей части - анекдоты скептического характера. Кружки мечтателей и литераторов могли организовываться с большей легкостью. Для этого вполне достаточно "искусственности российского классического патриотизма", "неискренности печатного лиризма" (Аксаков) и возможности свободного обмена мнениями для молодых людей, присланных в университет честолюбивыми родителями.
Вот красноречивое рассуждение Аксакова о том, чем была богата и чего недоставало студенческой жизни его времени: "Значение университетского воспитания может быть огромно в жизни целой страны: с одной стороны - играющая молодая жизнь, как целое общество, в союзе юных нравственных сил, жизнь, не стесняемая формен-ностью, не гнетомая внешними условиями; с другой стороны - истина, греющая этот союз, предлагаемая, но не навязываемая никому. Хорошо бы это могло быть!
В мое время цель эта достигалась с одной стороны: именно со стороны студент-ства. Молодая жизнь точно играла с оттенком легкого, безобидного буйства и проказливости. Форменности почти не было; она начинала вводиться, правда, но еще очень легко. С другой стороны, со стороны профессорства, цель эта достигалась большею частию весьма слабо, - и очень тускло и холодно освещало наши умы солнце истины; но живые, неподавленные силы наши находили к ней дорогу" [Аксаков].
Самый знаменитый кружок молодых литераторов, искателей "правды, серьезного дела, искренности и истины" сложился вокруг Н. Станкевича. Большинство в нем составляли студенты Московского университета. Университетская "форменность" в
общем-то не мешала деятельности кружка. Он состоял не из одних студентов, а потому интерес к его деятельности не входил в компетенцию университетского начальства. Даже более склонные к исследованию политических материй члены кружка Герцена попали под репрессии лишь после окончания университета. Может быть, начальство не сразу разобралось в том, что кружки - это вовсе не аналог традиционных немецких студенческих корпораций, узкосословных объединений по типу землячеств. В Дерптском университете, где были актуальны традиции немецкого студенчества, они существовали легально. В Московском и Санкт-Петербургском университетах их формально не разрешали, но и не запрещали, коль скоро те образовывались.
Конечно, кроме корпораций в первой половине XIX в. возникали и иные формы студенческой самоорганизации: кассы взаимопомощи, столовые, библиотеки, читальни. Студенты также объединялись для издания сборников своих работ, для организации благотворительных концертов, с политическими целями. Но подавляющее большинство этих объединений действовали недолго и не поощрялись ни Министерством народного просвещения, ни университетским начальством, хотя до первой половины 1860-х гг. на них не существовало официального запрета. Может быть, поэтому основной формой студенческих объединений стал именно кружок. Людей в нем связывали товарищеские отношения, а специфика решаемых сообща проблем жестко не фиксировалась и могла меняться. Иногда на первый план выходили научные проблемы, иногда - политические, иногда - бытовые.
Надо понимать, что в то время участие в товарищеском кружке связывало людей гораздо прочнее, чем это можем представить, мы, основываясь на собственном опыте студенческой жизни. В особенности после того, как в 1863 г. были категорически запрещены все формы студенческих объединений, вплоть до постановок любительских спектаклей. Закрыли даже курительные комнаты как место потенциального обмена опасными мыслями и прокламациями [Завьялов, 2006]. Словом, достаточно было попить чаю в компании товарищей, чтобы почувствовать себя членом запрещенного сообщества, связанным участием в некой тайной деятельности.
Подобный прессинг, как и следовало ожидать, привел к обратным результатам. 1870-е гг. ознаменовались массовой организацией студенческих объединений, несмотря ни на какие запреты, и в течение 10 лет превратились в признанный элемент общественной жизни. Тем более что возможность "попить чаю" нередко обеспечивали студентам самые уважаемые профессоры. Вошли в обычай регулярные обеды и журфиксы, на которые университетские знаменитости приглашали лучших студентов. Время от времени шло на уступки и начальство, особенно когда сторону студентов принимали влиятельные люди: министр внутренних дел М. Лорис-Меликов или военный министр Д. Милютин.
Важно отметить, что состав университетской профессуры во второй половине XIX в. был по качеству не сравним с тем, на котором оттачивал свое остроумие Герцен. За полвека в России выросла плеяда великолепных ученых. Так, в 1881 г. на естественно-математическом факультете Петербургского университета преподавали Д. Менделеев, А. Бутлеров, Н. Бекетов, В. Докучаев, И. Сеченов. У многих из них к тому же была полная драматических перипетий профессиональная судьба. Университет предоставлял убежище великим ученым от нападок академического начальства. Студентам было кем восхищаться, у кого учиться и кому сопереживать.
Отдельно следует сказать о "самоотверженном друге университетской молодежи" профессоре О. Миллере, который неустанно хлопотал и добился-таки сначала разрешения на создание общества вспомоществования студентам, а потом - и Студенческ
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.