МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО
Б.Ф.Мартынов
Бразилия и Россия: основы и некоторые перспективы правового взаимодействия в рамках BRIC S
В статье приводятся аргументы в пользу нахождения общих теоретических и исторических основ взаимодействия России и Бразилии как участников BRICS (Brazil, Russia, India, China, South Africa) в области международного права в условиях усиления элемента непредсказуемости в мировой политике.
Ключевые слова: международное право, российско-бразильские отношения, новая глобальная законность.
Идея многополярного мира начала становиться стратегическим направлением внешней политики России начиная с середины 90-х годов*. В Концепции внешней политики Российской Федерации 2000 г. было заявлено положение, что «Россия будет добиваться формирования многополярной системы международных отношений, реально отражающей многоликость современного мира с разнообразием его интересов». «Гарантия эффективности и надежности такого мироустройства, — говорилось далее, — взаимный учет интересов. Миропорядок XXI в. должен основываться на механизмах коллективного решения ключевых проблем, на приоритете права и широкой демократизации международных отношений» .
Б.Ф. Мартынов — доктор политических наук, профессор, заместитель директора
ИЛА РАН (b.martynov@mtu-net.ru)
* Мы склонны согласиться с мнением российского ученого А.Д.Богатурова о том, что однополярный мир существовал около десяти лет — с подписания в июне 1992 г. в Вашингтоне Хартии российско-американского партнерства и дружбы до начала войны в Ираке в 2003 г. Это совпадает с выводом, сделанном в документе «Обзор внешней политики Российской Федерации» от 2007 г., о том, что «миф об однополярном мире окончательно рухнул в Ираке» (http://www.mid.ru./brp4.nsf/sps/690A2BAF968B1FA4). Первыми практическими шагами России в сторону установления многополярности можно считать латиноамериканское турне в 1997 г. тогдашнего министра иностранных дел РФ Е.М.Примакова, в ходе которого им был подписан ряд документов о «стратегическом партнерстве» с некоторыми ведущими государствами этого региона.
Считая «нарождающуюся многополярность» одной из «фундаментальных тенденций развития», Концепция внешней политики Российской Федерации в редакции 2008 г. констатировала «объективное повышение роли многосторонней дипломатии, международных институтов и механизмов в мировой политике и экономике, вызванное усилением взаимозависимости государств, необходимостью повышения управляемости мирового развития». Она подтверждала стремление России «продолжать добиваться укрепления многосторонних начал в мировых делах, формирования такой архитектуры международных отношений, которая основывалась бы на признании международным сообществом принципов неделимости безопасности в современном мире и отражала бы его многоликость». При этом в качестве цели намечалось установление «справедливого и демократического миропорядка, основанного на коллективных началах в решении международных проблем и на верховенстве международного права»2.
В документе было резонно замечено, что отстаивание «полицентрично-го (многополярного) мира без уяснения особенностей такой системы, ее преимуществ и изъянов как для мира в целом, так и для отдельных крупных держав, без достижения консенсуса между ведущими мировыми державами относительно того, как будет осуществляться коллективное управление, без признания всеми участниками необходимости согласованного взаимодействия и разумной конкуренции не позволит достичь успеха»3. Сложность задачи обуславливается еще и тем, что при часто констатируемой общности взглядов, существующих у России и целого ряда других стран на необходимость установления многополярной системы, такая общность не исключает нюансов, связанных со спецификой цивилизационного, исторического и социально-политического развития. По мере неизбежного усложнения отношений в рамках формирующегося миропорядка эти нюансы, очевидно, могут либо нивелироваться, либо превращаться в противоречия. Чтобы попытаться это понять, надо рассмотреть проблему в ретроспективе.
Несмотря на «почти научный», по мнению известного американского дипломата Джорджа Ф.Кеннана, характер того «классического» баланса сил, который был обязан своим происхождением Отто фон Бисмарку, достаточно было одного выстрела в Сараево, чтобы долго накапливавшиеся противоречия между участниками системы вырвались наружу, а вся система «сдержек и противовесов» обрушилась. В наши дни неспособность той «многополярности» предотвратить скатывание мира к всеобщей войне является чуть ли не главным аргументом тех (Збигнев Бжезинский, Чарльз Краутхаммер, Роберт Кохейн и др.), кто в «благожелательном гегемонизме» одного, самого сильного участника системы, либо в биполярном «разделении ответственности» за мир двух самых сильных держав (Кеннет Нил Уолтц, Джон Миршеймер) видят залог глобальной стабильности. «Многополюсный мир был очень стабильным, — писал в 1993 г. К.Уолтц, но одновременно и слишком предрасположенным к войнам»4.
Мы же считаем, что хотя в «систему Бисмарка» и входили разные страны с порой полярными государственными интересами, все они (включая Россию и даже Японию) de facto принадлежали только к одной — западной цивилизации, и использовали одни и те же методы «жесткой силы» («hard power» по терминологии Джозефа Ная) для обеспечения своего восхождения в мировой «табели о рангах». Конкурируя и даже враждуя друг с другом, они выступали, как правило, единым фронтом в отношениях с не-
оформившимися, недостаточно оформившимися или откровенно слабыми в государственно-правовом, экономическом и военно-политическом плане «не-западными» цивилизациями — Китаем, Индией, странами Африки и большинством государств Латинской Америки. Международное право тех лет носило при этом «очаговый», европейски ориентированный характер, существуя лишь как право «цивилизованных народов», что ipso facto обрекало так называемые нецивилизованные народы быть пассивными объектами «приложения сил» и изгоями мировой политики.
Ситуация в мире оставалась de facto однополярной и в период между двумя мировыми войнами: с точки зрения сохранения господства в мире практически все того же конгломерата «великих держав» с одним и тем же воинственным менталитетом и соответствующим ему правосознанием (при этом тоталитарные режимы в большей степени, чем все другие, исповедовали материализм и культ силы в политике); и с точки зрения дальнейшей релятивизации международного права (МП) и эрозии его основополагающих принципов в угоду политическим интересам. В результате (закономерно!) ситуация окончилась Второй мировой войной. Одновременно ею был обозначен предел возможностей одностороннего воздействия цивилизации «коллективного Запада» на глобальную общественно-политическую и природную среду, в связи с чем обозначились элементы системного кризиса этой цивилизации. Первым признаком стало сужение сферы ее глобального влияния с постепенной автономизацией и началом восстановления былого значения древних цивилизаций — китайской, индийской и исламской. На фоне «биполярного» мироустройства начали формироваться и новые цивилизации — латиноамериканская и африканская.
Однако и «классическая биполярность» не смогла стать гарантией всеобщего мира, хотя бы потому, что в годы холодной войны в региональных конфликтах погибли свыше 20 млн человек, а новой всеобщей и, скорее всего, окончательной катастрофе человечества помешали лишь фактор страха (атомная бомба) и Его Величество Случай («Карибский кризис», октябрь 1962 г.).
Практические результаты попытки установления «благожелательного гегемонизма» одной сверхдержавы — США — к началу нового столетия оказались плачевны настолько, что даже Роберт Кейган, один из главных конструкторов неоконсервативного дискурса, вынужден был признать: «Сегодняшний мир больше напоминает XIX столетие, нежели конец ХХ в. Те, кто считает это хорошей новостью, должны вспомнить, что XIX столетие не окончилось так благополучно, как эпоха холодной войны»5. Пафос произошедшего заключался в том, что, претендуя на роль глобального лидера, США оказались физически и морально не способны нести бремя такого лидерства. «Современный мир испытывает острый дефицит авторитета в условиях падения морально-политического и даже военного влияния мировой сверхдержавы, ослабления международных организаций и умаления суверенитета государства как такового», — отметил в 2007 г. журнал «The Economist»6.
Наступивший вскоре структурный кризис «коллективного Запада» продемонстрировал предел возможностей моноцивилизационной модели для решения проблем глобального регулирования. Дело не только в том, что существование эксклюзивного центра системы заранее исключает необходимость равновесных правовых отношений между ее участниками и автоматически сводит все к знаменателю силы. Восприятие такой спе-
цифической отрасли права, как международное, представителями цивилизации Запада, прежде всего ее англосаксонской ветви, и основанная на этом восприятии правоприменительная практика не могут создать надежных гарантий для формирования мирового порядка. С этой точки зрения беремся утверждать, что подлинного мирового порядка как основанной на юридически обязывающих договорных нормах глобальной системы отношений, которая могла бы с высокой долей вероятности исключить войны и конфликты из практики межгосударственного общения, в истории человечества до сих пор пока не существовало.
Сила не нуждается в праве. Это наблюдение очевидно на примере однополюсного мира, существующего «по понятиям» главного игрока системы. Но применимо оно и к биполярности, где каждый из двух «равноответственных» акторов стремится к обеспечению «свободы рук» в своей зоне влияния, невзирая ни на какое право. Последнее ими используется, но, как правило, не по прямому назначению, а для дискредитации соперника в глобальной игре с «нулевой суммой». Однако для взаимодействия нескольких крупных игроков, обладающих примерно сопоставимой мощью и влиянием, право необходимо per se хотя бы для того, чтобы обеспечивать между ними разумный modus operandi.
В реальности, однако, дело об
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.