ИЗВЕСТИЯ РАН. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2015, том 74, № 4, с. 59-67
_ МАТЕРИАЛЫ _
И СООБЩЕНИЯ
«БРЮСОВ НАПИШЕТ СТАТЬЮ...: ДЕБЮТ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ И ДИСКУССИЯ О "РУССКОМ СТИЛЕ"»
© 2015 г. С. Ю. Корниенко
Кандидат филологических наук, доцент Института филологии, массовой информации и психологии Новосибирского государственного педагогического университета; Россия, 630126, г. Новосибирск, ул. Вилюйская, д. 28. sve-kornienko@yandex.ru
«Bryusov Will Write an Article.: Marina Tsvetaeva's Debut and Discussions on "Russian Style"»
© 2015 Svetlana Yu. Kornienko
Candidate of Philological Sciences, Associate Professor at the Institute for Philology, Mass Information and Psychology of the Novosibirsk State Pedagogical University; 28 Vilyujskaya Str., Novosibirsk 630126, Russia sve-kornienko@yandex.ru
В статье анализируется вымышленный эпизод в эссе М. Цветаевой "Живое о живом", в котором М. Волошин предлагает ей опубликовать свои "стихи о России" под именем Петухова и тем самым мистифицировать, обмануть литературные круги. Предпринимается попытка реконструировать внутрисимволистскую дискуссию о "русском стиле" как столкновение имперского (В. Брюсов) и национального (Блок, Белый) дискурсов. Автор демонстрирует, что конфликт с "поэтическим империализмом" в писательской позиции Цветаевой обусловил неконвенциональность ее поэтики с точки зрения литературных авторитетов 1910-1930-х годов.
The article is focused on a fictional episode in Marina Tsvetaeva's "A Living Word About a Living Man" in which Maximilian Voloshin suggests that young Tsvetaeva publishes her "poems about Russia" under the name Petukhov to deceive literary institutions. An attempted reconstruction of the discussion in the Symbolist circles that was centered on "Russian style" is interpreted in the article as a conflict between the "imperialistic" and "national" discourses. As the author underlines, Tsvetaeva's opposition to the "poetic imperialism" predetermined unconventional character of her poetics from the point of view of powerful literary institutions in the years 1910-1930.
Ключевые слова: Цветаева, Брюсов, русский стиль, символизм. Key words: Tsvetaeva, Bryusov, Russian style, Symbolism.
В обосновании предпосылок мемуарного жанра первостепенное значение для М.И. Цветаевой приобретает категория правды. Так, в эссе "История одного посвящения" (1931), входящем в авантекст посвящённого М. Волошину очерка "Живое о живом", Цветаева прямо указывает Г. Иванову на нарушение жанровых установок в очерке из цикла "Китайские тени" [1, с. 319322]. Определяя в качестве инстанции закрепления "правды поэта" - художественный текст, по отношению к которому жизнь становится несовершенным "протоколом", "бытовым подстрочником" к стихотворению, Цветаева жёстко противопоставляет свою "быль о Мандельшта-
ме летом 1916 года" и "вымысел о Мандельштаме летом 1916 года" [2, с. 158] в исполнении Георгия Иванова:
"Если хочешь писать быль, знай её, если хочешь писать пасквиль - меняй имена или жди сто лет. Не померли же мы все на самом деле! Живи автор фельетона на одной территории со своим героем - фельетона не было бы. А так... за тридевять земель... да, может, никогда больше и ещё не встретимся... А тут - соблазн анекдота, легкого успеха у тех, кто чтению стихов поэта предпочитает - сплетни о нём.
Безответственность разлуки и безнаказанность расстояния" [1, с. 319-322].
Однако в собственной литературной практике Цветаева нередко использует резко осуждённый метод конструирования воспоминания, опробованный литературным конкурентом. В эссе "Живое о живом" при общей правдивости на уровне "были" и "факта" инкорпорирован целый комплекс и непрямых воспоминаний, обусловленных жанровой синтетичностью цветаевского текста, объединяющего черты биографического и мемуарного очерка, и воспоминаний ложных, полемический потенциал которых, вроде бы противоречащий задекларированным подходам, может быть выявлен в контексте авто- и метаинтерпре-тационных установок Цветаевой.
Так, вся история возвышения и падения Черу-бины де Габриак случилась в 1909 году, больше чем за год до знакомства Цветаевой с Волошиным, в городе, который Цветаева в качестве поэтического представителя Москвы посетит лишь однажды - в рождественские праздники 1916-го. Можно сказать, что "аполлоновско-петербург-ский" фрагмент "Живого о живом" строится на тех же условиях лишь косвенного авторского соучастия, что и "крымский" эпизод в воспоминаниях Г. Иванова, заслуживших гневную отповедь Цветаевой: "Здесь земля Восточного Крыма, где ваша, автора воспоминаний, нога никогда не была" [2, с. 154].
Причём именно эпизод "ложного воспоминания" завершает в качестве своеобразного "пуанта" Черубинин фрагмент непрямого воспоминания:
"Эта страсть М.В. к мифотворчеству (имеется в виду история Черубины. - С.К.) было сказалась и на мне. - Марина! Ты сама себе вредишь избытком. В тебе материал десяти поэтов и сплошь — замечательных!.. А ты не хочешь (вкрадчиво) все свои стихи о России, например, напечатать от лица какого-нибудь его, ну хоть Петухова? Ты увидишь (разгораясь), как их через десять дней вся Москва и весь Петербург будут знать наизусть. Брюсов напишет статью. Яблоновский напишет статью. А я напишу предисловие. И ты никогда (подымает палец, глаза страшные), ни-ког-да не скажешь, что это ты, Марина (умоляюще), ты не понимаешь, как это будет чудесно! Тебя - Брюсов, например, - будет колоть стихами Петухова: "Вот, если бы г-жа Цветаева, вместо того чтобы воспевать собственные зеленые глаза, обратилась к родимым зеленым полям, как г. Петухов, которому тоже семнадцать лет..." Петухов станет твоей bête noire, Марина, тебя им замучат, Марина, и ты никогда - понимаешь? никогда! - уже не сможешь написать ничего о России
под своим именем, о России будет писать только Петухов, - Марина! ты под конец возненавидишь Петухова!" [2, с. 174-175]1.
Ложный характер приведенного воспоминания становится очевидным при обращении к поэтическим хроникам Цветаевой и Волошина. Последняя встреча Цветаевой и Волошина состоится в 1917 году, тогда же Цветаева познакомит своего давнего друга с новыми стихами. Однако книга с потенциально "петуховскими" "стихами о России"2 выйдет только в декабре 1922 года после отъезда Цветаевой в эмиграцию. В свою очередь, знакомство уже восемнадцатилетней Цветаевой с тридцатитрехлетним Волошиным произойдет в декабре 1910 года, тогда же появятся самые первые рецензии на недавно вышедший "Вечерний альбом". Причём совершеннолетний возраст автора поэтической книги, уже преодолевшей "грань последних дней детства и первой юности" [3, с. 320] в завершающем сборник "восемнадцатилетнем" стихотворении "Еще молитва", формирует определенные ожидания критики по отношению к следующей поэтической книге, которая - в такой логике - должна быть "юношеской"3.
Большинство рецензентов следующей книги -"Волшебного фонаря" (1912) - проигнорировали как руссоистскую эстетическую установку, заявленную во вступительном стихотворении "Милый читатель! Смеясь как ребенок..." и выраженную в прозрачной апелляции к охранительному для автора книги образу женщины-ребенка, так и иронически-платоническое "отстранение" художника, владеющего "волшебным фонарем", от "теневого" мира "рыцарей, пажей, волшебников, царей", что характерно уже для модернистских стилизаций под ХУН-ХУШ век (опыты А. де Ре-нье, М. Кузмина и пр.). Новую для начинающего автора ироническую модальность, проявившуюся в "Волшебном фонаре", из литературных мэтров почувствовал только Михаил Кузмин, отметивший в качестве особенности поэтики Цветаевой "иронизирующее описание интимной, несколько демонстративно-обыденной жизни" [4, с. 484].
В свою очередь, Валерий Брюсов, равнодушно реагирующий на полемически адресованные ему строки стихотворения ("В.Я. Брюсову"), где "вождю" и самому влиятельному из "литера-
1 Курсив здесь и далее наш. - С. К.
2 В черновых записях Цветаевой "Вёрсты. Вып. 1" (Москва: Госиздат, 1922) неоднократно называются "Стихами о России".
3 Претендующий на этапность по отношению к трем первым "детским" книгам сборник "Юношеские стихи" будет составлен Цветаевой лишь в 1920 г. и не увидит свет при жизни автора.
турных прокуроров" пародийно делегируются общие места "победившего" символизма, гасит полемический задор молодого поэта. Отсылая к собственному вариативному прогнозу двухгодичной давности, в котором послушность юного
Вернёмся к "петуховскому" эпизоду в "Живое о живом". Гротескный образ Брюсова, потенциально увлёкшегося "зелеными полями" в "стихах о России" Петухова, имеет не так много общего с биографическим Брюсовым периода вхождения Цветаевой в литературу. Заметим, что в обзоре "Новые сборники стихов" (1911) Цветаева могла прочитать не только осторожный отзыв Брю-сова о ее "Вечернем альбоме", но и следующий непосредственно за ним панегирик дебютному сборнику Алексея Толстого "За синими реками", к которому на уровне лексико-стилистического оформления русской темы могут восходить пету-ховские "зеленые поля" в "Живое о живом".
В завершающем своеобразный "парад дебютантов" толстовском сборнике мэтр символизма видит руку - одновременно - и "тоже почти дебютанта", и "почти сложившегося мастера". Причем Брюсов не только жёстко декларирует свое понимание "народной темы" в условиях "искусственной" поэзии, но и, устанавливая в качестве "образца" сборник начинающего поэта, апеллирует к своим поэтическим конкурентам -"побледневшим после стихов гр. Толстого" - Вяч. Иванову, К. Бальмонту, с. Городецкому.
В свою очередь, юную Цветаеву могла задеть контрастность стратегий чтения двух сборников. Если, характеризуя "Вечерний альбом" как "просто страницы личного дневника, и притом страницы довольно пресные" [5, с. 339], Брюсов предлагает выборочное чтение "удачных пьес", то в случае с Толстым критик отсылает ко всему сборнику целиком:
автора, выраженная в отказе от "ненужных, хотя бы и изящных безделушек", прямо связывается с его будущностью, Брюсов в статье 1912 года конкретизирует негативный сценарий поэтического развития Цветаевой:
«Не столько знание народного быта, в
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.