ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2012 • № 5
РОССИЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
М.А. ФЕЛЬДМАН
Была ли Октябрьская революция 1917 года пролетарской?
(Проблемы истории и историографии)*
В статье рассматривается современное состояние дискуссии историков о характере и причинах Октябрьской революции 1917 г. Проанализированы направленность забастовочного рабочего движения, численность отрядов Красной гвардии, соотношение роли солдатских масс и красногвардейцев, роль Советов в октябрьских событиях 1917 г. Предложена новая модель взаимосвязи понятий "переворот" и "революция".
Ключевые слова: социальная революция, рабочее движение, красногвардейские отряды, солдатские массы, верхушечный переворот.
In article the current state of discussion of historians about character and reasons of the October revolution of 1917 is considered. The orientation of strike working-class movement, number of fighters in groups of Red guards, a parity of soldier's masses and the Red guards as revolutionary forces, a role of Soviets in October events of 1917 are analyzed. A new design of interrelation of concepts "coup d'état" and "revolution" is offered.
Keywords: social revolution, working-class movement, Red guards military groups, soldier's masses, coup d'état.
Оценка полемики вокруг Октябрьской революции 1917 года
Состояние современных воззрений российских историков на проблемы, связанные с оценкой Октябрьской революции, наглядно продемонстрировали материалы "круглого стола" в Институте российской истории РАН, посвященного событиям октября 1917 г. (октябрь 2007 г.) [Российские... 2008, с. 167-211]. Однако, в отличие от проводившегося ранее аналогичного мероприятия, взвешенно и обстоятельно проанализировавшего причины и содержание Февральской революции (март 2007 г.) [Круглый. 2007, с. 3-30], в данной дискуссии, на мой взгляд, преобладали эмоциональные оценки, без необходимых аргументации и доказательств.
* Исследование выполнено при поддержке Российского гуманитарного научного фонда-Урал (проект № 11-11-6601а/У).
Фельдман Михаил Аркадьевич - доктор исторических наук, профессор Уральского института -филиала Академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ.
Полярно противоположные оценочные суждения - обычное дело в плюралистическом сообществе историков. Поэтому такие противоречивые позиции, как высказывание В. Лаврова: "народ России просто надули", мысль А. Медушевского о том, что произошла цивилизационная катастрофа, утверждение А. Боханова о катастрофе "логичной, закономерной, не привнесенной извне" и позиция В. Булдакова: "то, что кажется цивилизационной катастрофой, на деле может быть проявлением естественного развития цивилизации" [Российские... 2008, с. 167-169, 173], сами по себе - еще не повод для тревоги, их можно расценивать и как попытки рассмотреть предмет с разных сторон. Но на сей раз отсутствовало даже стремление навести мосты между крайностями. Диапазон понимания Октябрьской революции - от "цивилизационной катастрофы" до "Великой революции по своим масштабам, глубине произошедших в ее результате социально-политических трансформаций, последствиям и всемирному значению" -слишком широк, он подтверждает резкий вывод Булдакова о неготовности современных исследователей к научным оценкам событий осени 1917 г. [Российские... 2008, с. 172].
Нельзя сказать, что споры между историками не создают условий для более сбалансированных оценок. Предпосылкой к объективному обсуждению темы могло бы стать концептуальное замечание А. Соколова о необходимости отличать сами революции от их последствий, как это и принято в современных теориях революций. Как содержательные в методологическом плане и вместе с тем требующие глубокого анализа, можно рассматривать мнение Л. Протасова о том, что Октябрь явился катастрофической (в научном понимании термина) формой модернизации России, варварской формой прогресса, и развитие этого подхода Булдаковым, увидевшего в революции 1917 г. "синергетический (а не линейный) процесс самосохранения сложноорганизованной имперской системы" [Российские... 2008, с. 170, 173]. На новый уровень осмысления событий Октября 1917 г. может вывести предложенный Медушевским метод объяснения характера революции при помощи институциональных подходов. Исходя из уточнения, данного этим автором, подобный метод следует назвать неоинституциональным, позволяющим "переводить доктринальные дискуссии на уровень правовых актов, институтов, процессов и технологий, показывая, в частности, где была допущена ошибка" [Медушевский, 2007, с. 5-6].
Однако эти позитивные тенденции и идеи пребывают в зачаточном состоянии, они не развиты. Движению в сторону диалога мешают некоторые крайности в суждениях тех же самых авторов. Остается под вопросом, насколько справедливы выводы Ме-душевского о том, что Советы представляли собой заведомо "архаичные структуры, не способные к управлению, но являющиеся средством мобилизации антиконстуци-онных деструктивных сил, вплоть до уголовных элементов", и "если декларативная функция Советов определялась как осуществление непосредственной демократии, то реальная функция состояла в мобилизации социальной поддержки и легитимизации установления коллективистской диктатуры". Правда, он избегает предельной категоричности. Характеризуя отношения Советов и Временного правительства как форму двоевластия, Медушевский при этом замечает, что "потенциальное двоевластие правовых и неправовых сил, однако, не обязательно переходит в реальное (и юридически оформленное) двоевластие, а это последнее не влечет автоматически победы экстремизма" [Медушевский, 2007, с. 16-17, 23].
В этой связи обоснованным (и подтвержденным результатами моих собственных исследований) выглядит мнение Булдакова: "Не следует преувеличивать институциональное значение так называемого двоевластия: фактически оно существовало короткое время лишь на столичном уровне. В провинции Советы повсеместно вошли в состав губернских исполнительных комитетов в качестве одной из многочисленных общественных организаций, нацеленных на сотрудничество. Деструктивной силой они стали лишь осенью 1917 г. (курсив мой. - М.Ф.). Но и тогда Ленин не считал их единственной силой при организации вооруженного восстания, имея в виду Фабзав-комы и Красную гвардию" [Булдаков, 2007, с. 19]. Взгляды Булдакова близки к тому направлению в зарубежной научной литературе, посвященной истории российской революции (не основополагающему, но одному из основных), суть которого - в рас-
смотрении рабочего класса как самостоятельного актора, субъекта истории, а не как объекта воздействия различных политических сил [Кудинова, 1998, с. 41].
Анализируя эволюцию зарубежной историографии революции Октября 1917 г. от "либерального направления" до "новой культурной истории", основанной на лингвистическом повороте и постмодернизме, В. Шевырин в статье "Революция 1917 г.: переосмысление в зарубежной историографии" обратил внимание на растущее распространение теорий, критикующих постулат о неизбежности Октябрьской революции. В качестве примера он приводит тезис М. Мелакон и А. Пэйт о том, что катастрофического резкого классового разделения в российском обществе не было. Это делало политическую ориентацию рабочих неоднозначной. Растущее самосознание подталкивало их решать свои проблемы самостоятельно, "не доверяя политическим поводырям". Реформистские действия рабочих (например, создание страховых касс) означали, что рабочие верили в способность правительства и работодателей обеспечить их экономические и социальные права [Шевырин, 2007, с. 64].
Шевырин отметил и проницательное замечание С. Смита о связи исхода событий 1917 г. и состояния культуры бюрократии, ее неспособности к быстрому рассмотрению и решению возникающих политических проблем [Шевырин, 2007, с. 59]. Поэтому представляется, что уроки революции 1917 г. как "леворадикальной", по обоснованному определению Ю. Игрицкого, обращены ко всем политическим силам, как левым, так и правым, то есть к государственникам [Игрицкий, 2008, с. 116-124].
Следует приветствовать появление в конце первого десятилетия XXI в. публикаций, нацеленных на систематизацию историографии Октября за два постсоветских десятилетия. В статье "Современная отечественная историография русской революции 1917 г." Н. Ерофеев дал аналитическую оценку этапа отечественной историографии первой половины 1990-х гг., указав на преобладание в этот период публицистических и эмоциональных оценок революции Октября 1917 г., нередко далеких от научных критериев. Позитивным свойством публикаций, увидевших свет в это время, данный автор называет изменение общей атмосферы исследований, установление открытого и легального плюрализма во взглядах исследователей, развернутую критику советской теории и методологии познания истории, прежде всего представлений об истории как о естественной смене общественных формаций [Ерофеев, 2009, с. 92-93, 97, 99].
Ерофееву удалось классифицировать исследования следующего этапа (19972007 гг.), проанализировав мнения историков по вопросам обусловленности, содержания, освещения движущих сил, периодизации и хронологических рамок Февральской и Октябрьской революций. Он аргументированно высказал свою поддержку историкам, выступающим за признание причинной обусловленности, но не неизбежности революций 1917 г., которые рассматриваются им как единый революционный процесс [Ерофеев, 2009, с. 95-96, 107]. Однако в статье Ерофеева только мельком освещено состояние историографии по проблеме движущих сил революции. Практически вне внимания оказалась проблема взаимоотношений Временного правительства и основных социальных слоев населения - пожалуй, важнейшая составляющая революционных событий 1917 г. Фактически вне поля его зрения остались современные, наиболее актуальные трактовки Октябрьской революции, что, впрочем, отражает и общее состояние исторических исследований по названной проблеме. И самое главное: анализ результатов исторических исследований за десятилетие 1997-2007 гг. в работе Ерофеева отсутствует. Оценка качества приращенного знания не прозвучала.
Ст
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.