Отметим, что персональные связи в период империи описаны подробнее: отдельная глава почти целиком посвящена различным видам клиентелы71, в главе об императорском дворе72 эти вопросы также занимают важнейшее место.
Таким образом, проблема патроната и клиентелы в республиканский период получила в «Кембриджской древней истории» ряд интересных, но противоречивых трактовок. Серьезные расхождения в позициях разных авторов неслучайны: в новом издании «Кембриджской древней истории» отразилась смена парадигмы в изучении политической жизни Римской республики. Подводя итоги этому обзору, можно констатировать, что традиционная трактовка института патроната клиентелы и, в целом, персональных связей как универсального средства, с помощью которого республиканская знать обеспечивала свою монополию на власть, уже изжила себя. Вместе с тем игнорировать персональные связи при изучении политической жизни республиканского Рима было бы большой ошибкой73.
Д.Я. Годкин
71 Sailer R.P. Status and Patronage // CAH (2nd ed.). Vol. XI. Cambr., 2000. P. 817-854.
72 Wallace-Hadrill A. The Imperial Court // Ibid. P. 283-308.
73 Cp. idem. Patronage in Roman Society: from Republic to Empire. P. 63-87, esp. 84 f.; idem. Introduction // Patronage in Ancient Society... P. 7 f.
© 2008 r.
Chr. J. Smith. The Roman Clan. The Gens from Ancient Ideology to Modern Anthropology. Cambridge: Cambridge University Press, 2006 (W.B. Stanford Memorial Lectures). 393 p. ISBN 978-0-521-85692-8
Появление новой книги известного специалиста по античной истории профессора Кристофера Смита1, посвященной ключевой форме организации римской аристократии, кажется результатом действия целого ряда факторов. Во-первых, современный мир не перестает обсуждать взаимоотношения правящих классов с обществом («теория элит»)2. Во-вторых, внимание исследователей продолжает привлекать правящий слой Римской республики3. В-третьих, в науке значительное внимание уделяется роли родства в становлении римского общества и государства4. И наконец, хотя научному сообществу и удалось выстроить относительно непротиворечивую концепцию исторического развития раннего Рима5, неудовлетворенность достигнутым
1 Christopher Smith (School of Classics, University of St Andrews). Cm. Cudopoeun O.B. Pe^: Smith Chr. Early Rome and Latium. Economy and Society c. 1000 to 500 B.C. Oxf., 1996. 290 p. // BAH. 1999. < 2. C. 234-238.
2 Mills C.W. The Power Elite. Oxf., 2000 (19561); Hunter F. Community Power Structure: A Study of Decision Makers. Garden City (N.Y.), 1963; Putnam R.D. The Comparative Study of Political Elites. Englewood Cliffs (New Jersey), 1976; Bottomore T. Elites and Society. 2nd ed. L., 1993; Lasch Chr. The Revolt of the Elites and the Betrayal of Democracy. N.Y., 1995.
3 Cm. Hölkeskamp K.-J. Die Entstehung der Nobilität. Stuttgart, 1987; idem. Rekonstruktionen einer Republik. Die politische Kultur des antiken Rom und die Forschung der letzten Jahrzehnte. München, 2004; idem. Senatus Populusque Romanus. Die politische Kultur der Republik - Dimensionen und Deutungen. Wiesbaden, 2004; Flower H.I. Ancestor Masks and Aristocratic Power in Roman Culture. Oxf., 1996; Humm M. Appius Claudius Caecus. La République accomplie. Rome, 2005.
4 Cm. Bettini M. Familie und Verwandschaft im antiken Rom. Frankfurt a.M.-New York, 1992; Linke B. Von der Verwandtschaft zum Staat. Die Entstehung politischer Organisationsformen in der frührömischen Geschichte. Stuttgart, 1995.
5 Cm. Grandazzi A. La fondation de Rome. Réflexion sur l'histoire. P., 1991; Cornell T.J. The Beginnings of Rome. Italy and Rome from the Bronze Age to the Punic Wars (c. 1000-264 BC). L.-N.Y., 1995.
продолжает ощущаться6. Состояние источников по истории раннего Рима не позволяет понять ее проблемы по отдельности, вне связи друг с другом. Так же и gens невозможно понять, не рассматривая римское общество в целом. Поэтому книга Кр. Смита фактически является еще одной попыткой, после работ Т. Корнелла и Г. Форсайта, рассмотреть комплекс социальных вопросов раннеримской истории. При этом он делает акцент на выяснении истоков современных представлений о gens как важном элементе социальной системы Римской республики. Длительное использование этого понятия в социальной антропологии, по мнению Смита, исказило представление о его исходном, римском значении. Рассмотрение современной историографии привело его к мысли, что gens никогда не был существенной частью самоидентификации римской аристократии, а история этого понятия скорее является частью широкого обсуждения организации римской гражданской общины, начавшегося уже в античности.
Книга состоит из двух частей. В первой части (главы I-IV) рассматриваются данные о римском gens, имеющиеся в распоряжении исследователя. Вторая часть (главы V-XI) посвящена интерпретации gens автором в широком контексте социальных отношений раннего Рима V-IV вв. до н.э.
В I главе (с. 12-64) автор рассматривает античные свидетельства о gens, подчеркивая, что каждое свидетельство источников должно рассматриваться в категориях своего времени. Он отмечает, что хотя законы, имеющие отношение к gens, вышли из употребления ко II в. н.э., источники в целом представляют социальный институт, который оставался динамичным даже в эпоху Поздней республики и Ранней империи.
Само понятие gens с трудом поддается переводу, оно существовало уже многие столетия ко времени его письменной фиксации и, возможно, имеет древнее индоевропейское происхождение. Б. Нибур и Т. Моммзен понимали gens как «домохозяйство», в отечественной литературе обычно переводят как «род». В современной англоязычной литературе gens понимается либо как линидж, объединяющий потомков общего предка, либо как клан, представляющий собой группу, реальное родство между членами которой проблематично7. Специфические черты gens, отличающие его от других социальных групп, выделить трудно. Источники не описывают его как политическую единицу. Особую трудность интерпретации создает его использование в источниках для обозначения семьи и народа. Ливий утверждает, что этот институт был присущ только патрициям, но другие тексты позволяют говорить и о плебейских gentes.
Законы XII таблиц (5-я таблица) и определение, данное gentiles Сцеволой (Cic. Top. 29), позволяют Смиту построить рабочую модель gens. В ней отмечается, что членство в gens передавалось по мужской линии, gens выходил за пределы агнатической семьи и включал всех членов, кто имел одинаковый nomen и претендовал на какую-либо степень родства. Смит склоняется к точке зрения, что nomen был опознавательным патронимом, показателем принадлежности к группе более широкой, чем нуклеарная семья. Эпиграфические данные не позволяют говорить о системе двух имен ранее VI в. до н.э., однако современные историки стремятся распространить на ранний период и систему трех имен. Экзогамная граница между 6-й и 7-й степенью родства не совпадала с границами gens8. Так как фигура основателя gens была фиктивной, реальность родства между его членами сомнительна. Базовым является представление, что gens - это объединение семей в виде клана. Нет данных о существовании предводителя клана с титулом pater или princeps gentis. В источниках в качестве princeps gentis обычно фигурирует основатель клана, либо мифический, либо первый носитель имени, достигший курульной магистратуры. Истории таких основателей gens постоянно пересматривались и совершенствовались римлянами. Gentes были акефальны, принцип первородства не действовал, ни один из patres familiarum, составлявших gens, не возвышался над другими. Появление лидера gens определялось не его формальным статусом, а реальными обстоятельствами и общим согласием.
Смит разбирает и свидетельства источников, в которых понятие gens упоминается в контексте наследования, в связи с обычаями и культами разных gentes, а также участием членов gentes
6 См. Forsythe G. A Critical History of Early Rome. From Prehistory to the First Punic War. Berkeley, 2005.
Определения клана и линиджа см. Stone L. Kinship and Gender. An Introduction. Boulder (Colorado), 1997. P. 62-66; Parkin R. Kinship. An Introduction to the Basic Concepts. Oxf., 1997. P. 17-18.
8 По мнению Дж. Франчози, сначала экзогамным коллективом был gens, а затем порог экзогамии был снижен до 7-й степени родства (агнаты и когнаты), а в конце III в. до н.э. патриций Клелий впервые женился внутри 7-й степени родства (Franciosi G. Preesistenza della «gens» e «nomen gentilicium» // Ricerche sulla organizzazione gentilizia romanа / A cura di G. Franciosi. Vol. 1. Napoli, 1984. P. 3-33).
в отправлении магистратур и жреческих полномочий. В общем, он приходит к выводу, что античные источники не позволяют создать цельную картину этого института.
Во II главе (с. 65-113) рассматриваются представления о gens в современной науке. Автор стремится показать, что наиболее влиятельные интерпретации этого понятия имели основой не римский институт, а теоретические установки их авторов9. Обсуждение природы gens направлялось, с одной стороны, включением его в правовые системы, развивающиеся на основе римского права, а с другой - использованием его в качестве образца для объяснения «гентильных» обществ. Римский gens всегда интересовал ученых не сам по себе, а как средство объяснить ключевые понятия современной им науки, преимущественно права, политологии и социальной антропологии.
Интерес к gens возник в XVI в. в связи со стремлением аристократии обосновать свое отличие от других сословий. Представление о знатности по крови стало тогда всеобщим, и для его обозначения был использован латинский термин gentilitas: Гийом Бюде (1508) связал gentilitas с французским gentils hommes. Уже тогда были поставлены основные вопросы, обсуждаемые в науке и ныне - Карло Сигонио (1523-1584) доказывал, что gens существовал у патрициев и у плебеев, но патриции обладали правом на магистратуры как первоначальные граждане. Жан Боден (1586) полагал, что только патриции претендовали на gentes, так как плебеи были низкого, рабского происхождения. Эта идея близка взглядам Дж. Вико, который счи
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.