Славяноведение, № 2
Д. БОВУА. Гордиев узел Российской империи: Власть, шляха и народ на Правобережной Украине (1793-1914). М., 2011. 1008 с., карты, таблицы, именной указатель.
Книга французского историка Даниэля Бовуа объединила под одной обложкой перевод (выполненный на хорошем профессиональном уровне М. Крисань) трех монографий: «Российская власть и польская знать на Украине, 1793-1830» (Париж, 2003); «Шляхтич, мужик и ревизор: польское дворянство между царизмом и украинскими массами, 1831-1863» (Париж, 1985); «Борьба за землю на Украине, 1863-1914: поляки и социоэтничеческие конфликты» (Лилль, 1993).
Речь идет, однако, не о всей Украине, а лишь о трех ее губерниях - Волынской, Подольской и Киевской. Большой труд Д. Бовуа сосредоточен на двух основных сюжетах: первый связан с судьбой польской шляхты на Украине в XIX в. (около 300 000 чел.); второй - с характером имперской политики в этом регионе.
Каждая их трех книг опирается (наряду с опубликованными) на обширный массив архивных источников из Киева, Петербурга, Москвы, Варшавы, Кракова, Вроцлава, Вильнюса, Житомира, Винницы и Парижа.
Вопреки впечатлению, которое создает название книги, о крестьянах («народе») говорится лишь в одной из глав второй части. Однако представленная историком картина очень ясно показывает, что без учета крестьянско-шляхетского антагонизма, без преувеличений страшной трагедии «хлопов» не понятны ни лояльность к Российской империи польского дворянства, ни ненависть к нему со стороны «народа», который (вместе с большевиками) и разрубил пресловутый «гордиев узел» в 1917-1920 гг. В целом же рецензируемая книга предстает в первую очередь книгой об империи Романовых и «имперскости» дореволюционной России, и только потом - о польской шляхте и украинских хлеборобах. И именно в этом ее особое значение сегодня, когда тема «национального» и наднационального (в том его варианте, который передается весьма неадекватным словом «империя») приобрела столь драматическое звучание. Этим же книга Бовуа важна для всех, кто
интересуется не только историей России и Восточной Европы, но и проблемой наций и империй прошлого и их перспектив в будущем.
Д. Бовуа - один из лидеров мировой историографии в изучении истории Польши, Украины и Белоруссии. Он был профессором университетов Нанси и Лилля, а в 1990-е годы - профессором Сорбонны. Бовуа хорошо известен полонистам и как автор фундаментальных трудов по истории образования в российской части бывшей Речи Посполитой во первой трети XIX в.
Итак, центральная тема книги - политика Петербурга в трех губерниях правобережной Украины в 1795-1914 гг., а главный герой книги - местная польская шляхта. Наша читающая публика не представляет, в чем именно состояла драма польской шляхты и польской культуры на украинско-белорусских землях Российской империи в XIX - начале ХХ в. Это и положение польской культуры на восточных окраинах (кресах) бывшей Речи Посполитой, и социальная трагедия сотен тысяч безземельных шляхтичей, которые, не имея поместий и будучи лишены полноценного дворянского сословного статуса, стали «одноворцами».
В отличие от них польские помещики сохранили не только вотчины, но иногда и обширные или даже громадные латифундии, удержав благодаря этому большую часть старых сословных прав и привилегий, заняв в российской социальной иерархии то же место, что и русское дворянство. Благодаря этому в нашем сознании бывшая польская Украина предстает пространством прекрасных степей и миром блестящих аристократических имений, владельцы которых, став крупными предпринимателями, оставались по-прежнему и «сарматами» кресов исчезнувшей Речи Посполитой. Уцелевшие осколки этого мира - замечательные классицистические усадьбы Правобережной Украины. А Д. Бовуа показал, что на самом деле скрывалось за оградами дворянских гнезд. Приведем вслед за французским историком лишь один из многих примеров.
В 1847 г., уже почти 50-летний Бальзак побывал у Эвелины Ганской в имении Вер-ховня и написал: «Крестьянин при нынешнем порядке вещей живет беззаботно, как у Христа за пазухой. Его кормят, ему платят, так что рабство для него из зла превращается в источник счастья и покоя». А вот канцелярия киевского генерал-губернатора Бибикова приблизительно в то же время, за два года и пять месяцев зарегистрировала на Правобережной Украине 500 (!) крестьянских самоубийств. Этой статистики Бальзак, конечно, не знал, но «эксцессы и сложности» в жизни счастливых крестьян не мог не видеть. Как он их объясняет? «Характер здешних крестьян исчерпывается двумя словами: варварское невежество; эти люди ловки и хитры, но потребуются столетия, чтобы их просветить. Разговоры о свободе они, точь-в-точь как негры, понимают в том смысле, что им больше не придется работать. Освобождение привело бы в расстройство всю империю, зиждущуюся на послушании. И правительство, и помещики - все, кто видят, как мало толку от работы на барщине, - охотно перешли бы от нынешнего порядка к наемному труду, однако на пути у них бы встало огромное препятствие - крестьянское пьянство. Ныне крестьянин зарабатывает деньги лишь ради того, чтобы купить себе водки. Торговля водкой составляет один из главных источников дохода для помещиков, которые, продавая ее крестьянам, получают назад все, что те им заплатили. Свободу крестьяне поймут исключительно как возможность напиваться до бесчувствия» (с. 341).
Ситуация с Бальзаком и Ганской - прекрасный пример сословно детерминированной психологической глухоты, того, что в англоязычной антропологии стали называть cultural misunderstandings. И одновременно в этом есть что-то много более драматичное, чем сословный нарциссизм, что убедительно показал Бовуа. Это трагедия крестьян, которых имперское правительство из сословной солидарности со шляхтой оставило полностью во власти польских помещиков. Читая книгу Бовуа, мы не можем не сочувствовать вместе с ним судьбе польских шляхтичей, особенно -безземельных, но не можем не ужаснуться доле украинских крестьян, которых в эпоху зрелого Бальзака и молодого Тургенева не только беспощадно эксплуатируют, но и безжалостно секут, обливают кипятком, обваривают смолой, иногда просто убивают, не говоря о том, что насилуют без всякого
зазрения совести их жен и дочерей - словом, доводят до полного психического и физического истощения. Граф Стажинский своими глазами видел, как чем-то провинившиеся крестьяне, связанные по рукам и ногам, лежали в жару на навозной куче, облепленные роем мух, с лицами, обмазанными медом. Тот же мемуарист писал, что один из панов назначил 50 ударов нагайкой своему «хлопу» за то, что тот кашлянул при пане; что девушкам, потерявшим белье во время стирки, брили головы; что мальчика, укравшего с пасеки мед, закопали живьем в муравейник. За то, что волк загрыз барана из стада, было приказано привязать пастуха вместе с мертвым бараном к дубу, и в летнюю жару крестьянин был изгрызен червями [2. C. 174]. Во французском издании данной книги Д. Бовуа прямо и справедливо писал о «подлинно зоологической жестокости» польских помещиков [3. P. 12]. Как все это интерпретировать сегодня, в постмарксистскую эпоху - не совсем понятно (если только не прибегнуть к спасительному социофрейдизму и постмодернизму). Заслуга Бовуа, среди прочего, - как раз в том, что адекватно показана эта, так сказать, «классовая» коллизия. И хотя в России внимание читателей сосредотачивается, главным образом, на проблеме российской имперскости, не менее ценно присутствие в книге Бовуа двоякой социально-исторической драмы - замученного украинского крестьянства и деклассированной польской безземельной шляхты.
Прежде чем перейти к результатам предпринятого автором анализа, стоит упомянуть еще одно утверждение Бовуа. Это характеристика польского господства на Правобережной Украине как колониального. «Для поляков, несомненно, наступило время признать колониальный характер своего присутствия на Украине, откуда они в конечном счете были изгнаны [...] Отношение к местному населению и тип эксплуатации в латифундиях, направленной преимущественно на экспорт, указывают, несмотря на отдельные детали, на колониальный характер польского присутствия» (с. 928). Пока не очень привычно восприятие Речи Посполитой как империи. Недавно этот вопрос стал предметом обсуждения в журнале «Ab imperio» [4].
Имперская политика российского двора и бюрократии в отношении польских дворян Украины - сквозная и главная тема всех трех книг, объединенных в рецензируемом томе. Первая часть (книга, опубликован-
ная по-французски позже двух других, в 2003 г.) посвящена периоду между разделами Речи Посполитой и Ноябрьским восстанием 1830 г.; вторая (изданная во Франции в 1985 г.) - периоду между Ноябрьским и Январским восстаниями; третья - периоду между 1864 и 1914 гг. (издана в 1993 г.).
Очевидно, что на этих трех этапах русская политика не была одной и той же, и стартовой точкой для ее анализа естественным образом стали сведения о польской шляхте накануне двух последних разделов. Наличие значительного слоя безземельной сельской шляхты или шляхты, державшей надел на тех же условиях, что и крестьяне, составляло «головную боль» польской государственности и оказалось в центре конфликтов, сопровождавших работу Великого сейма и принятие конституции 3 мая 1791 г. Бовуа в связи с этим неоднократно возвращается к тезису о ложности широко распространенных представлений о шляхетском эгалитаризме, якобы прочной внут-рисословной солидарности, вовлеченности всех «братьев-шляхты» в политическую жизнь и в процессы принятия решений, о массовом участии шляхты в сеймах, сеймиках и «сеймиковании». Бовуа ставит под сомнение степень демократичности самой «шляхетской демократии» и критикует в связи с этим тех польских историков, которые не хотят с таким мифом расстаться. В этом контексте Бовуа не раз признает, что шаги по фактическому деклассированию безземельной шляхты были предприняты уже в законодательстве последних лет Речи Посполитой и пишет: «Итак, в канун распада Речи Посполитой для "гербовой голоты" не было предусмотрено никакой легальной структуры, определявшей ее стат
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.