М.В. Каиль
Дела по обвинению провинциального епископата, духовенства
и верующих 1918-1920-х гг.*
Ключевые слова: следственные дела, православный епископат, духовенство, монашество, Государственный архив Российской Федерации, Центральный архив ФСБ России, Архив Управления ФСБ по Смоленской области.
В первое послереволюционное десятилетие судьбы иерархов Русской православной церкви (РПЦ) и судебное производство в отношении них, санкционированное властью, находились под контролем центрального аппарата ВЧК-ГПУ-ОГПУ. Столичные следователи внимательно относились к сбору доказательств для обвинения, привлекали десятки и сотни свидетелей, показания которых приобщались к делам, обычно многотомным. В провинции же чекисты, получив из Центра установки на проведение следственных действий либо конкретных репрессий в отношении регионального епископата и верующих, реагируя на агентурные сведения и «сигналы» обывателей, практически не собирали массивную документную базу. Начав следствие, они нередко передавали дело на усмотрение центрального аппарата ГПУ. Концентрации следственных дел именно в Москве способствовало проживание там, на подворье Данилова монастыря, ряда вытесненных с кафедр патриарших епископов1, что предполагало ведение следственных действий против них органами центрального и московского аппарата. Причем для первой половины 1920-х гг. характерно преобладание следственных дел в отношении православного епископата, ведь преследование архипастыря обусловливало привлечение к следствию широкого круга духовенства и мирян. В целом же массив следственных дел в отношении провинциальных епископов, монашества (нередко в дела против настоятелей крупных епархиальных монастырей вовлекалась вся братия) и верующих первого послереволюционного десятилетия важен для изучения формирования конкретных репрессивных практик, преломления мероприятий политики по отделению Церкви от государства в судьбах провинциальных православных.
Следственные дела в отношении духовенства не раз были предметом источниковедческого анализа со стороны как церковных историков, прежде всего Синодальной комиссии по канонизации святых РПЦ, так и светских специалистов. При этом большинство публикаций, обзоров и других работ посвящено делам 1930-х гг., в том числе эпохи «Большого террора»2. Следственным же материалам 1918-1920-х гг. уделялось сравнительно мало внимания. Исключение составляют масштабные публикации дела патриарха Тихона и источников о деятельности Святейшего, документальные публикации о судьбах руководителей церковного управления первой половины 1920-х гг. Кирилла (Смирнова), Петра (Полянского) и ряда известных архиереев3.
В соответствии с периодизацией судебно-следственных материалов, предложенной игуменом Дамаскином (Орловским)4, мы сосредоточились на документах двух периодов -Гражданской войны и изъятия церковных ценностей. При этом самый опытный исследователь уголовных дел в отношении духовенства не предлагает выделить в качестве особого периода драматичный этап борьбы духовенства патриаршей ориентации и обновленцев, а также оппозиционных заместителю патриаршего местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому) течений, конфликты между которыми нередко порождали вмешательство светских властей и, как следствие, судебные преследования
Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 11 -31-00331 а2).
преимущественно патриарших сторонников. Эти коллизии во многом составляли содержание государственно-церковных отношений, в том числе репрессивных акций середины - второй половины 1920-х гг. Игумен Дамаскин свидетельствует об исключительной важности следственных материалов в воссоздании обстоятельств служения и мученичества исповедников российских и необходимости изучения всего соответствующего документного комплекса5. Разделяя позицию игумена Дамаскина, автор данной статьи проанализировал свыше десяти выявленных к настоящему времени масштабных коллективных и персональных следственных дел в отношении архипастырей, духовенства и верующих Смоленской епархии постреволюционного десятилетия, отложившихся в фондах Архива Управления ФСБ по Смоленской области (АУ ФСБ СО), Центрального архива ФСБ России (ЦА ФСБ РФ), Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ).
Изученные нами дела отличаются неполнотой, нередко не содержат протоколов допросов свидетелей (и даже самих обвиняемых!), очных ставок и т.п. В их составе обычно находятся ордер на арест (иногда его предваряют материалы агентурной разработки), протокол обыска и перечень изъятого (вся изъятая переписка, как правило, приобщалась к делу), протоколы допросов обвиняемых, постановления об избрании меры пресечения, продлении срока ареста, обвинительное постановление, а завершает дело протокол решения регионального органа либо коллегии ГПУ-ОГПУ, если оно передавалось на санкцию в центральный аппарат.
Следственные дела на одного из первых иерархов-мучеников епископа Вяземского, викария Смоленской епархии Макария (Гневушева) и правящего епископа Смоленского в 1919-1923 гг. Филиппа (Ставицкого), уже частично опубликованные6, раскрывают особенности судебного преследования иерархов в ранний послереволюционный период. Очевидно, что епископ Макарий стал жертвой красного террора, развернувшегося осенью 1918 г., а епископ Филипп преследовался сначала на волне кампании по ликвидации органов епархиального управления (епархиальных советов) осенью 1920 г., а затем - по изъятию церковных ценностей (весной-летом 1922 г.) и насильного распространения обновленчества в провинции (конец 1922 - весна 1923 г.). При этом поводом к аресту епископа Макария в августе 1918 г. послужили протесты горожан, последовавшие за попыткой властей провести обыск в покоях епископа7. Епископа же Филиппа (Ставицкого) арестовали не в ходе первой кампании (хотя следственные действия вели), а в мае 1922 г. во время следствия о сопротивлении изъятию церковных ценностей в Смоленске8.
Отметим, что изъятие церковных ценностей весной 1922 г., почти повсеместно сопровождавшееся активными протестами духовенства и верующих, открыло полосу масштабного преследования православных: если до этого число судебных дел в отношении духовенства и дел, рассмотренных ЧК, измерялось единицами, то в год «большевистской атаки» на Церковь кратно возросло. В Смоленской губернии на 19221925 гг. пришлось не менее десяти коллективных дел в отношении клира, монашества и мирян. В последовавшем за кампанией по изъятию церковных ценностей процессе «смоленских церковников» дело в отношении епископа Филиппа (Ставицкого) и круга городского духовенства и мирян было не единственным, хотя и самым масштабным9.
Параллельно весной 1922 г. силами революционного военного трибунала Западного фронта (РВТЗФ) шло еще одно следствие в отношении ряда представителей духовенства Смоленской епархии. Среди них выделялся священник Ильинской церкви Смоленска Петр Алексеевич Чельцов, слывший духовником интеллигенции. От призывов в тыловое ополчение и общественных работ о. Петра спасало то, что администрация Смоленского университета привлекала его к формированию и обработке фондов своей библиотеки. Этот факт позволял ему на допросах 1922 г. называться библиотекарем10. Однако под подозрение Петр Алексеевич попал именно как священник, которого пытались обвинить в агитации против изъятия церковных ценностей в Ильинском приходе. Но проведенное
формально и спешно следственной частью РВТЗФ расследование к 5 июня 1922 г. было завершено, обвинения с Чельцова и еще одного из членов приходского совета сняты, а материалы в отношении примерно ста других лиц переданы на рассмотрение Смоленского ГПУ11.
На драматичный и весьма противоречивый (а потому практически не отраженный в житийной литературе и популярном биографическом очерке об о. Петре Чельцове)12 период его служения в Смоленской епархии пришлось еще два следствия: 1924 г.13 и лета 1927 г. В июне 1927 г. в числе шести клириков и верующих о. Петра обвинили «в том, что по уговору между собой заведомо сознательно [все фигуранты дела] составили преступную контрреволюционную организацию, имевшую целью подрыв и ослабление власти рабоче-крестьянских Советов путем возбуждения и использования религиозных предрассудков масс, распространения контрреволюционной литературы и ложных провокационных слухов среди окружающего населения, а также связи с зарубежной к[онтр]разведкой, ставя своим участием в организации в конечном итоге цель - свержение рабоче-крестьянских Советов и реставрацию в СССР монархического строя и былых времен»14. Примечательно, что это громкое обвинение основывалось исключительно на показаниях представителей православного сообщества. Так, протодиакон и регент церковного хора «характеризовал личность священника Ильинской церкви гор. Смоленска Чельцова как яро настроенного противника соввласти и убежденного монархиста»15. Протодиакон, а до революции - чернорабочий, цитировал контрреволюционные речи, произносимые о. Петром в ноябре 1923 г. на встрече с приходами патриаршей ориентации епископа Валериана (Рудича)16. Отвечая на обвинения, о. Петр счел необходимым собственноручно внести в протокол одного из допросов разъяснения по поводу своего отношения к монархии: «В течение последних лет я имел возможность познакомиться с изданной Госиздательством белогвардейской литературой. В этих мемуарах необыкновенно правдиво самими белогвардейцами изображен распад и гниль бывшей так наз[ываемой] монархической России. После всего этого я считаю долгом открыто заявить, что только советская власть представляет собой единственно государственную власть, спасшую страну и возродившую хозяйственную жизнь ее. Мое убеждение: нужно быть идиотом, чтобы думать и мечтать о возвращении монархической или белой власти в нашей стране. Я бы хотел, чтобы представители следственной власти мне в этом поверили»17. Не признавший себя виновным, о. Петр и свою проповедь в ноябре 1923 г. трактовал как «чтение по поручению епископа Валериана печатной проповеди Иоанна Златоуста»18. Однако священнику, имевшему за плечами два судебных дела, не поверили. Смоленское ГПУ на
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.