Философия
Дискуссии о конфуцианской этике*
© 2015 А. Старостина
Статья посвящена содержанию дискуссии о сыновней почтительности и конфуцианском принципе «сын и отец друг друга покрывают», в которой приняли участие многие видные ученые-философы в КНР. Первый этап дискуссии, открытой профессором Лю Цинпином, длился с 2002 по 2004 годы, второй начался в 2006 году с публикации в журнале «Сюэ хай» статьи профессора Дэн Сяомана и продолжается до сих пор.
Ключевые слова: конфуцианская этика, сыновняя почтительность, традиционализм, история философии
Последние десятилетия в КНР стали временем возрождения интереса к конфуцианству и восстановления в правах конфуцианской философии. Распространенное среди прогрессивных философов первой четверти XX в. мнение о том, что конфуцианство во всех своих проявлениях есть мракобесие, которое препятствует развитию Китая, было безоговорочно принято в господствующем историко-философском дискурсе КНР 1950-х — 1970-х годов. Сейчас ситуация серьезно изменилась. Современное конфуцианство на материке признано официальной историографией и входит в программу многочисленных курсов по изучению отечественной философии. Китайские почвенники стремятся сформировать новую конфуцианскую парадигму, используя для нее наработки таких философов, как Сюн Шили, Лян Шумин, Сюй Фугуань, Тан Цзюньи и др.
Еще в июне 1985 г в храме Конфуция в Пекине состоялось открытие Китайского научно-исследовательского института Конфуция, который в 1989 г был преобразован в Китайское конфуцианское ученое общество. Есть всекитайский академический журнал, посвященный конфуцианству: это созданный в 1986 г. «Кун-цзы яньцзю». С 2006 г. выходит электронная газета «Жуцзя юбао» (некоммерческий частный проект), где печатаются и академические статьи, и популярные заметки, и полемические выступления. Существует множество интернет-порталов, посвященных разным аспектам конфуцианства.
Достойно внимания, что конфуцианство возвращается далеко не только как социальная философия и метафизика. Взоры обычных граждан, исследователей и предста-
Старостина Аглая Борисовна, кандидат философских наук, старший научный сотрудник Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС. Тел.: 8 (903) 510-51-62. E-mail: abstarostina@gmail.com.
* Работа выполнена в рамках НИР «Традиционные основы современных культур и макрорегионов Востока» лаборатории востоковедения и компаративистики ШАГИ РАНХиГС
вителей правящих слоев все чаще обращаются к конфуцианству как части культуры традиционной; при этом его называют структурообразующим элементом всей китайской культуры (и даже культуры синосферы). В начальную школу приходит преподавание пропедевтических конфуцианских текстов: «Сань цзы цзина», «Дицзы гуй» и др.1
Можно наблюдать и возвращение некоторых особенностей, свойственных конфуцианству как идеологии императорского Китая: возрожден религиозный культ Конфуция, возобновлены жертвы Шуню — образцовому, хотя и легендарному, правителю и почтительному сыну (созданы несколько региональных объединений, «исследующих культуру Шуня»).
При всем при том в настоящее время конфуцианство не претендует на роль официальной идеологии (несмотря на то, что справлялось с ней в течение столетий. Впрочем, счет идет уже на тысячелетия). Не так давно в академических кругах КНР уже начали говорить о том, что китаизацию марксизма можно успешно проводить именно на основе конфуцианства.
В ноябре 2013 г Председатель КНР Си Цзиньпин посетил храм Конфуция в Цюйфу. Кроме того, он уже неоднократно высказывался о необходимости изучать конфуцианство для лучшего понимания традиционной культуры. В «Жэньминь жибао» продолжают печататься статьи, авторы которых весьма высокого мнения о конфуцианстве и его актуальности не только для Китая, но и для всего мира.
Единогласия в отношении оценки исторической и современной роди конфуцианства в верхах, по всей видимости, нет. Здесь уместно вспомнить о том, что в начале 2011 г. на площади Тяньаньмэнь появилась статуя Конфуция, которая через три месяца без каких-либо объяснений была демонтирована и перенесена во внутренний двор Государственного музея.
Такое сложное явление, как конфуцианство, соединяющее разнородные этические и политические теории и обычаи разных эпох, само собой, не может вызывать у всех одинаковое отношение. Многие продолжают помнить о том, что конфуцианство в течение долгого времени представлялось средоточием сил тьмы. Пропаганда времен кампании критики Линь Бяо и Конфуция тоже не прошла даром.
На обыденном уровне конфуцианские устои иногда представляются враждебными построению современного справедливого общества; так, автору этих строк неоднократно приходилось слышать, что конфуцианские феодальные (эти слова нередко употребляются как синонимы) нравы не допускают активного участия женщин в социальной жизни и приводят к ограничению их прав; что эти нравы ведут к процветанию непотизма и пр.
В некоторых случаях люди не могут согласиться с концепцией изначально доброй природы человека, сформулированной Мэн-цзы; кому-то представляется надуманной неоконфуцианская метафизика.
Не последнюю роль в формировании настороженного отношения к конфуцианству сыграло то, что империя Цин, многие правители которой были ревностными конфуцианцами, а все государственные служащие были вполне начитаны в конфуцианских канонах, в конечном счете пришла в полный упадок и пала. Подобным образом исчез когда-то как самостоятельное учение легизм: он дискредитировал себя прежде всего тем, что царство Цинь, взявшее на вооружение легистскую идеологию, смогло удерживать власть над Поднебесной совсем недолго.
В ученом мире конфуцианские культуру и мировоззрение критикуют с разных позиций. В данной статье речь пойдет о дискуссии вокруг сыновней почтительности, которая лежит в основании конфуцианской этики.
I
Первому этапу этой дискуссии положила начало напечатанная во втором номере журнала «Чжэсюэ яньцзю» («Философские исследования») за 2002 г. провокационная статья профессора Лю Цинпина, которая носила название «Добродетель или коррупция? — анализ двух случаев с Шунем, описанных в "Мэн-цзы"»2 Лю Цинпин (р. 1956, в последние годы преподает в Фуданьском университете, ранее работал в Уханьском и Пекинском педагогическом университетах) предлагал искать корни китайской коррупции в конфуцианстве. Мишенью его критики стали «сыновняя почтительность» (сяо) и братская любовь (ти), которыми отличался легендарный император Шунь, по версии Мэн-цзы, одного из основателей конфуцианства.
О сыновней почтительности Шуня трактат «Мэн-цзы» (первая часть главы «Цзинь синь», пер. П.С. Попова) сообщает следующее: «Тао Ин спросил Мэн-цзы: Когда Шунь был императором, а Гао-яо министром уголовных дел, то, как бы они поступили, если бы Гу-соу (отец Шуня) убил человека? Мэн-цзы отвечал: Гао-яо просто арестовал бы его. — Но, в таком случае, не запретил бы ему Шунь сделать это? — Каким образом мог бы запретить ему это Шунь, когда в руках Гао были законы, полученные по преданию? В таком случае, как же поступил бы Шунь? Для Шуня бросить империю было то же, что бросить старый башмак. Он тайком взвалил бы себе на спину отца и бежал бы с ним, поселился бы на взморье, всю жизнь радостно наслаждался бы и забыл бы империю»3.
Второй «случай с Шунем» касается его отношений со старшим братом и описан в первой части главы «Вань Чжан». Ученик Мэн-цзы Вань Чжан спрашивал учителя о том, почему Сян — брат Шуня, злой человек, неоднократно пытавшийся убить младшего брата, не понес должного наказания. «Вань Чжан сказал: Шунь сослал министра работ в Ю-чжоу, Хуань-доу отправил в горы Чун, убил старшину племен Сань-мяо в Сань-вэй'е, казнил Гуня в горах Юй. Вся вселенная преклонилась перед наказанием четырех злодеев, потому что он казнил бесчеловечных людей. Сян был самым бесчеловечным из них, а Шунь поставил его князем Ю-би. Чем же виноваты были Ю-би'сцы? Неужели же человеколюбивый человек непременно должен так поступать? Если дело касается чужих, так он казнит их, а брата так возводит в князья. На это Мэн-цзы отвечал: Человеколюбивые люди в отношениях своих к братьям не гневаются на них, не питают против них злобы, а только чувствуют к ним привязанность и любят их. Чувствуя к ним привязанность, желают, чтобы они были богатыми. Шунь, сделал брата князем Ю-би, обогатил и сделал его знатным. Разве можно было бы считать привязанностью и любовью, если бы он, будучи сам императором, оставил бы брата простым человеком?» (пер. П.С. Попова)4. Затем Мэн-цзы уточнил, что никакой реальной власти у Сяна не было, так что подданные от него не пострадали бы.
По Лю Цинпину, как извинительны бы ни были побуждения Шуня в обоих случаях, его поведение нельзя назвать образцовым для общества, в котором главенство отдано не кровному родству, а закону. Лю Цинпин справедливо указывает на то, что за примат родства над законом выступает и Конфуций в знаменитом диалоге о краже барана (XIII глава «Лунь юй»): «Е-гун сказал Кун-цзы: — У нас есть прямой человек. Когда его отец украл барана, сын выступил свидетелем против отца. Кун-цзы сказал: — Прямые люди у нас отличаются от ваших. Отцы скрывают ошибки сыновей, а сыновья покрывают ошибки отцов, в этом и состоит прямота» (пер. Л.С. Переломова). Действительно, Е-гун высоко ценит поступок, основанный на преодолении естественной привязанности к отцу; Конфуций же полагает, что выше этой привязанности не может быть ничего (чувства детей к родителям превращаются в фиксированный нравственный ориентир: даже не испытывая пылкой любви к родным в каждом конкретном случае, индивид соизмеряет все свои действия с идеальными представлениями о сыновней почтительности).
Оговариваясь, что он ни в коем случае не хочет назвать конфуцианскую любовь к родным и принцип «родные друг друга покрывают» источником всех проявлений коррупции, Лю Цинпин утверждает, тем не менее, что подход, подобный менцианскому, может служить — и служит — оправданием для пренебрежения нормами закона и профессиональной этики. Личные чувства не должны стоять выше общего закона, но конфуцианство с этим не согласно; а отсюда уже могут
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.