ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2008 • < 2
A.C. УСАЧЕВ
"Долгий XVI век" российской историографии*
Богатое событиями XX столетие отмечено целым рядом переломов в отечественной исторической науке, сменой познавательных стереотипов в русской историографии. Историко-юридическое прочтение русской истории, сложившееся в XIX в., сменил методологический прорыв начала века, связанный с трудами А. Лаппо-Данилев-ского, Н. Кареева, Л. Карсавина и др. В 1920-30-е гг. начался период господства советской интерпретации марксистской парадигмы, монополия которой была подорвана только в 1990-х гг. с установлением методологического плюрализма. Отмечая очевидные сущностные изменения в каждый из этих периодов, нельзя не задаться вопросом: все ли стороны историографического процесса были подвержены радикальным изменениям?
Несколько ранее, анализируя основополагающие труды по русской истории XIX-XX вв., их генетическую связь, я пришел к выводу о существовании Большого времени российской историографии (если следовать терминологии Ф. Броделя, ее собственного longue durée), на протяжении которого русские историки, независимо от их теоретико-методологической (а порой и политической) принадлежности, сохраняли в своих исследованиях некое общее тематическое и проблемное "ядро", присутствие которого оказывается инвариантным для самых различных исторических эпох [Усачев, 2002]. Мне представляется, что это "ядро" может быть выявлено и изучено путем фиксации в исторических текстах, сравнительного анализа и исторической интерпретации ряда мифологем, особым образом структурирующих историографическое поле, -историографических констант. К их числу относятся специфические характеристики "сквозных" явлений русской истории и историографии (образ носителя верховной власти в средневековой Руси, проблема государства и т.д.), изучение которых характерно для трудов крупнейших историков разных направлений в самые различные периоды развития отечественной историографии.
Выявление историографических констант ориентирует на использование при изучении конкретного историографического материала методики case study и способствует решению целого ряда научных задач. В океане накопленных в историографии интерпретаций выявленная константа служит для историка своего рода нитью Ариадны при сопоставлении качественно различных историографических традиций, исполь-
* Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (грант № 06-04-00497а) и гранта Президента РФ для поддержки молодых ученых МК-6546.2006.6.
Уса чев Андрей Сергеевич — кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник научно-исследовательского отдела книговедения Российской государственной библиотеки, старший преподаватель кафедры истории и теории исторической науки Российского государственного гуманитарного университета.
зуется для сравнения их познавательных возможностей посредством анализа суммы исторически определенных контекстов, в которые помещается изучение одного и того же явления прошлого. В ходе работы с историографической константой высвечивается все богатство интерпретаций данного явления на протяжении десятилетий (или даже столетий) его изучения в исторической науке [Усачев, 2003, с. 110—111].
Обращаясь к той или иной историографической константе, исследователь получает возможность заглянуть вглубь Большого времени российской историографии и выявить его основные черты. Ранее мною была прослежена связь между трудами историков XX в. и идеями С. Соловьева и В. Ключевского, которые во многом определили развитие историографии в этот период. Это, в свою очередь, побуждает поставить вопрос о том, стоит ли начало историографического longue durée связывать с именами только этих историков или его корни следует искать еще глубже? Можно поставить и другой, гораздо более масштабный и побуждающий к глубоким размышлениям вопрос: а когда же, собственно, началось Большое время российской историографии?
Преемственность "Киев-Владимир-Москва": историографическая ретроспектива
Специально рассмотренный мной ранее образ царя в средневековой Руси (как и некоторые другие явления русской истории и историографии), несомненно, принадлежит к константам российской историографии [Усачев, 2001; 2002; 2003]. Однако это явление, как правило, соотносится в трудах историков с носителем верховной власти не ранее XVI в., тем самым хронологически ограничивая простор интерпретаций. Для того чтобы обратиться к поиску истоков историографического longue durée, необходимо избрать иную, более раннюю константу, которая дала бы возможность проведения анализа российской историографии на максимальной хронологической глубине. К числу констант отечественной историографии, удовлетворяющих этому требованию, относится широко представленная в трудах крупнейших русских историков модель эволюции древнего государственного ядра Руси/России в форме исторической преемственности ряда столичных городов: "Киев-Владимир-Москва". Эта концепция внешне напоминает средневековую мифологему преемственности сакральной имперской власти, основанную на христианской интерпретации видения ветхозаветного пророка Даниила [Ле Гофф, 1992, с. 161-162] и ее реминисценции в древнерусской исторической мысли.
Мнение о преемстве Москвы по отношению к Киеву и Владимиру относится к числу наиболее ярких представлений исторической мысли России, господствовавших многие века. Важнейшая его составляющая - утверждение о политическом могуществе Владимиро-Суздальского княжества, которое рассматривалось как сильнейшее княжество Руси эпохи распада единого Древнерусского государства. Это, в свою очередь, давало возможность придать Северо-Восточной Руси (с центром во Владимире-на-Клязьме, а позднее в Москве) черты политической преемницы Киевского государства. Подобный взгляд широко представлен в обобщающих трудах по русской истории. Для того чтобы определить время появления данной концепции в русской исторической мысли, начну рассмотрение ее прошлого в хронологически обратном порядке, начиная с трудов советских исследователей последних десятилетий XX в.
В обобщающей монографии 1980-х гг., посвященной судьбам древнерусского наследия в Восточной Европе эпохи Средневековья и Нового времени, представлен следующий взгляд: "Древняя Русь стала исторической колыбелью трех братских народов -великорусского, украинского и белорусского... Русское централизованное государство возникло как национальное, ибо его основное этническое ядро, преобладающее в экономическом, политическом и культурном отношениях, составляла русская (великорусская) народность, генетически восходящая к народности древнерусской, сложившейся на восточнославянской основе еще в эпоху Древней Руси. Русское централизованное государство выступает, таким образом, как преемник Древнерусского" [Пашуто, Флоря, Хорошкевич, 1982, с. 5-6].
Взгляд на Киевскую Русь 1Х-Х11 вв. как на "общую колыбель трех восточнославянских народов (русских, украинцев и белорусов)" отличал также крупнейшие труды по русской истории всего послевоенного периода, интерпретировавших сущность этого государства в терминах "раннефеодальный" период и "зрелый феодализм" [Очерки... ч. 1, 1953, с. 878; Рыбаков, 1993, с. 5]. В них подчеркивалась преемственность Киевской и Московской Руси, основание которой усматривали в политическом могуществе властителей Северо-Восточной Руси (прежде всего, Андрея Боголюбского и Всеволода Юрьевича), побуждавших южнорусских князей "ходить в своей воле" [Очерки... ч. 1, 1953, с. 328; Рыбаков, 1993, с. 546]. Отмечая негативное влияние монгольского ига на судьбы русских земель, историки вместе с тем указывали, что оно было неспособно остановить поступательное движение истории. Его последствия видели в процессе усиления в конце ХШ-Х1У в. Московского княжества, правителям которого к началу XVI в. удалось объединить русские земли в рамках Русского централизованного государства, чье появление, согласно интерпретации русской истории с формацион-ной позиции, было закономерно для периода позднего феодализма и раннего Нового времени [Очерки... ч. 2, 1953, с. 132].
Не чуждо было изображение Москвы как преемницы Киева и Владимира и патриарху советской историографии М. Покровскому, который в своей книге "Русская история в самом сжатом очерке" (1920-1923) поместил эту схему в историко-географи-ческий контекст. Переселение славянского населения с юга Руси историк относил к числу важнейших факторов в процессе усиления Северо-Восточной Руси, а Владимир-на-Клязьме определял как "самый крупный тогда (в ХП-ХШ вв. - А.У.) из городов феодальной России" [Покровский, 1967, с. 41].
Мнение о наследовании Владимиром политической роли Киева нельзя отнести к числу специфических представлений советской историографии. Как показывает анализ трудов дореволюционных историков, данная идея получила распространение в российском историографическом пространстве гораздо раньше. Так, историк конца ХГХ-начала ХХ в. С. Платонов, отмечая в своем курсе лекций по русской истории (1917) преемственность политической власти над Русью по оси "Киев-Владимир", подчеркивал роль колонизации в превращении Владимиро-Суздальского княжества в XII в. в "сильнейшее среди других старых" русских княжеств. Вместе с тем он полагал, что преемственность не была абсолютной и в Северо-Восточной Руси "слагался иной, чем на юге, общественный строй". Так, несмотря на сопротивление знати Ростова и Суздаля, в этом регионе "власть князя стала шире и полнее" [Платонов, 1997, с. 61]. Как видно, он сопоставлял политическую историю Юга и Северо-Востока Руси, одновременно противопоставляя их в социально-политическом отношении.
Весьма рельефно эти идеи представлены также в "Курсе лекций" (первое издание -1904-1922) наиболее видного русского историка рубежа Х1Х-начала ХХ в. Ключевского, который, подводя итоги рассмотрения отечественной истории Х11 в., отметил, что в этот период появляется "новая политическая сила; Русь днепровская сменяется Русью верхневолжской". Как указал историк, "эта двоякая перемена, территориальная и политическая, создает в верхневолжской Руси совсем иной эконом
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.