Paynter 1990 - Paynter R. Afro-Americans in the Massachusetts historical landscape // The politics of the past... P. 49-62.
Rosoff 1998 - Rosoff N.B. Integrating native views into museum procedures: hope and practice at the National Museum of the American Indians // Museum Anthropology. 1998. Vol. 22. № 1. P. 33-42.
Seeden 1990 - Seeden H. Search for the missing link: archaeology and the public in Lebanon // The politics of the past. P. 141-159.
Spruce 2004 - Spruce D.B. Spirit of native place / Ed. D.B. Spruce. Wash., D. C.: National Museum of American Indians, Smithsonian Institution, 2004.
Willett 1990 - Willett F. Museums: two case studies of reaction to colonialism // The politics of the past. P. 172-188.
Zoo 2001 - Zoo unveils African Village murals (http://www.gatesfoundation.org/UnitedStates/ PacificNorthwest/Announcements/Announce-354.htm)
V.A. Shnirelman. Museum and the Construction of Social Memory: A Cultural Studies Approach
Keywords: museum, history, identity, amnesia, native peoples, discrimination
ЭО, 2010 г., № 4 © Д.А. Баранов
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ МУЗЕЙ И "РАЦИОНАЛИЗАЦИЯ СИСТЕМЫ"*
Ключевые слова: музей, этнография, репрезентация, идеология, классификация
Музейная этнография имеет собственную традицию классификаций и таксономий (иерархий) народов, культур, ареалов, предметов. Более того, сам музей - пространство сосредоточия и экспликации разнообразных исторически ограниченных классификаций; в его стенах постоянно происходит процесс формирования новых культурных значений и этнографических реалий посредством перегруппировки и переименования вещей, создания коллекций и экспозиций. Какова прагматика актуальных классификаций и какую роль они сыграли в формировании той или иной экспозиционной стратегии Этнографического отдела Государственного Русского музея - вот те вопросы, которые будут здесь рассмотрены1.
Учрежденный указом императора Александра III и созданный в 1902 г. как Этнографический отдел в составе Русского музея Российский этнографический музей задумывался как грандиозный имперский проект, главной задачей которого было представить картину "этнографического протяжения нашего отечества, картину народов, обитающих в России и в непосредственном соседстве с нею". Появление его и рост в то время многочисленных музеев в Европе и Америке явились частью общего замысла "упорядочить культуру сверху донизу" (Clifford 1988: 214). Этнографическому музею,
Дмитрий Александрович Баранов - кандидат исторических наук, заведующий отделом этнографии русского народа Российского этнографического музея; e-mail: dmitry.baranov@list.ru
* За финансовую поддержку благодарю Arts and Humanities Research Council (грант № AH/ E509967/1 "National Identity in Russia from 1961: Traditions and Deterritorialisation").
как одному из символов власти и - с некоторыми оговорками2 - силы доминирующей, т.е. русской культуры, были делегированы права описывать и представлять другие культуры, которые "не способны" говорить сами за себя. Это требовало "инвентаризации" и систематизации всего этнического и культурного разнообразия империи.
Вряд ли нуждается в дополнительном обосновании утверждение, что показ народов в едином музейном пространстве не является их презентацией как таковой, т.е. музей не представляет действительность такой, какая она есть "на самом деле". Причины подобного сдвига многочисленны, среди них стоит отметить: 1) невозможность показать стремящееся к бесконечности многообразие культур, границы которых к тому же размыты, поэтому культуры в музее выступают не безграничным полем, а скорее замкнутым пространством, 2) коллекционирование и экспонирование всегда строится на предварительном отборе, носящем субъективный характер, 3) кроме того, определенные ограничения семиотического характера накладывает специфика музейного языка - языка вещей. В этом смысле более точным будет говорить не о презентации, а о репрезентации, т.е. показе институализированных музейной этнографией образов культуры, постоянно поддерживаемых статусом музея. Эти образы и их демонстрация, в свою очередь, определяются традициями экспонирования, идеологией и актуальной научной парадигмой.
Такой парадигмой, отвечающей не только задаче "полнее и вернее представить Россию в ее этнографическом разнообразии" (АРЭМ 1: Д. 6. Л. 3), но и, самое главное, показать "присутствие и господствующее положение русских повсюду" (Там же: Д. 11. Л. 55 об.), являлся эволюционизм, выстраивающий культуры в таксономические ряды. В 1911 г. тогдашний заведующий Этнографическим отделом Н.М. Могилянский с воодушевлением писал: "Идея эволюции человеческой культуры, медленного и постепенного развития высших форм быта из более элементарных, низших всегда была основной руководящей идеей в исследованиях, производившихся Отделом, так как все современное миросозерцание проникнуто идеей эволюции" (Могилянский 1912: 496). Чуть позднее, говоря о перспективах музейного классифицирования, он отмечал: "То великое приобретение человеческой мысли, которое сделано было современным дар-винистическим естествознанием... в специальной области музейного строительства, может быть кратко охарактеризовано в двух словах: рационализация системы. Уже попытка наглядно изобразить в системе современное состояние научных воззрений в какой-либо отрасли знания - в виде систематически расположенных объектов Музея - имела не только значение популяризации науки, ее приобретений, но имела свое значение для науки, как систематического знания вообще" (Он же 1916: 305-306).
Не удивительно, что эволюционизм, постулирующий культурную иерархию, на вершине которой находятся европейские "цивилизованные" народы, так кстати пришелся Этнографическому отделу. Есть "культурные" народы и "некультурные", доминирующие культуры и колонизированные. Эволюционистские таксономии, примененные в отношении культур и народов Российской империи, закономерно утвердили в стенах музея коллекционные и репрезентативные стратегии с позиции русского (великорусского) этноцентризма. Осознание особой роли русского народа в судьбах "инородцев", его "превосходства" над другими легитимировало деятельность музея по изучению, собирательству, представительству и сохранению для потомков тех отдельных объектов культуры, которые вписываются в "систему" и которые сами народы не способны сохранить.
"Рационализация системы" Могилянского на практике оказалась созданием классификационных структур, которые служат помимо всего прочего способом формирования освященной авторитетом музейных ученых коллективной интерпретации культурных явлений в эволюционной перспективе (Волков, Хархордин 2008: 104). В концептуальном обосновании необходимости создания Этнографического отдела произошло счастливое соединение дисциплинарных и идеологических интересов: новый
музей не только отвечал потребностям бурно развивавшейся этнографии, но и стал отчасти витриной колониальной экспансии государства и одновременно инструментом формирования общества как колониальной силы (Legene 2002: 25). Отчасти, потому что русские крестьяне - главный объект музейного интереса - занимали двойственное положение в "ориенталистской" парадигме: с одной стороны, они выступали в роли доминирующей, русифицирующей с разной степенью успеха силы, с другой, сами великорусы, по представлениям интеллектуальной элиты, являли собой практически неизвестный в этнографическом отношении народ (Могилянский 1912: 498), требующий тщательного описания, "инвентаризации" и классификации (Там же: 481; АРЭМ 1 ПСО. Д. 11. Л. 4).
Риторика первых совещаний 1901 г. "по вопросам об устройстве и организации Этнографического Отдела Русского музея" характеризуется переплетением научного и идеологического дискурсов. Речь идет именно об их переплетении, а в своем пределе - слиянии, поскольку музейная этнография с самого начала была по преимуществу "репрезентативной" наукой - "наукой напоказ". Эта ее "показательная" часть всегда имела в виду наличие внешнего взгляда, зрителя, одно только представление о котором (а значит, и "подстраивание" под него) серьезно подрывали научный, т.е. объективистский, "независимый" статус музейной этнографии. Итак, музей должен был, с одной стороны, представить все этносы Российской империи, с другой, показать доминирующую роль русского народа - в качестве главной задачи было положено изучение "русского племени" и подчеркивание его "этнической индивидуальности".
Весьма показательно очерчивание предметных границ интересов музея - не только народы России и сопредельных территорий (вероятно, влияние диффузианизма, а также отражение колониальной интенции, ср., напр., убеждение заведующего Этнографическим отделом Д.А. Клеменца в том, что необходимо показывать сопредельные с Россией страны потому, что на них "распространяется русское политическое, экономическое или нравственное влияние" - АРЭМ 1 ПСО. Д. 11. Л. 4), но и "славянская этнография" - дань славянофильским устремлениям многих участников первых совещаний и самого императора Александра III, по указу которого и был основан музей. Взгляд на народы сквозь призму этнической иерархии был настолько само собой разумеющимся, что можно говорить о его фоновом характере для музейной этнографии того времени - в обсуждениях о принципах показа народов он не становился предметом дискуссий.
Основные споры разгорелись вокруг принципов размещения коллекций и экспонирования. Профессор Казанского университета И. Смирнов выступал за расовый/ этнический/племенной принцип классификации: "На первом плане в музее должна, конечно, стоять белая раса с ее представителями: славяне... Вторую группу будут составлять представители желтой расы. Третью составят мелкие группы - смешанного характера" (Смирнов 1901: 229). Директор Музея этнографии и антропологии В.В. Радлов также высказался за распределение коллекций по "этническим группам", мотивируя это тем, что иной - географический принцип - сделает неизбежными повторения при изображении великорусского народа, который встречается повсюду "среди разнообразных других народностей" (АРЭМ 1 ПСО. Д. 11. Л. 24 об.). По его мн
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.