Евразийский «степной пояс»: у истоков формирования
(Рари)
Член-корреспондент РАН Е.Н.Черных
Евгений Николаевич Черных, заведующий лабораторией естественнонаучных методов Института археологии РАН. Область научных интересов — история технологий и структура древней общности и культур Евразии.
Взгляд на проблему
В апогее своего развития Евразийский «степной пояс» скотоводческих культур предстает перед современными исследователями поистине необозримым по своей гигантской протяженности. С запада на восток, от бассейна Нижнего Подунавья вплоть до Манчжурии — фактически без сколько-нибудь заметных перерывов — пролегали пространства, превышавшие 8 тыс. км. Тогда же полностью оккупированные мобильными воинственными степными народами территории занимали до 16—17 млн км2 (рис.1) — и это в относительно «мирные» периоды существования!
В течение весьма длительного времени степная зона служила специфичным базовым «доменом» скотоводческих культур. Однако «домен» этот включал в себя также расположенные севернее и экологически существенно более комфортные для обитания скотоводов лесостепные регионы. Помимо всего, эти популяции кочевали повсеместно не только в полупустынных. но даже в мало приветливых для обитателей пустынных регионах: от Закаспийских Каракумов и Кызылкумов вплоть до Гоби в центре Азии. Пастухов степных сообществ не столь уж редко можно было встретить и по
© Черных Е.Н., 2008
южным окраинам горно-таежных регионов (к примеру, на Са-яно-Алтае или в других областях). По этой причине понятие «степной пояс» следует понимать как достаточно условное: в реальности сам «пояс» включал в свою орбиту намного более обширные пространства.
Не следует также думать, что от южного — оседлых земледельцев — и северного — лесных охотников и рыболовов — миров изучаемый нами «пояс» отчленяли строгие демаркационные рубежи. Напротив, в сущности на всей его огромной протяженности и фактически на всех этапах его существования возникали весьма заметные по территориальному охвату регионы, где наблюдалось чересполосное сосуществование разнообразных типов культур. Там степняки-скотоводы, начи-
ная с медного века и вплоть до средневековья, время от времени глубоко внедрялись в исконные области оседлых земледельческих культур.
В исторической реальности процесс распространения и территориального охвата культур «степного пояса» всегда отличался волнообразным характером. В случае удач динамичные воины-скотоводы могли подчинять чуждые им популяции на воистину необозримых пространствах. Захватнические устремления степняков были нацелены, как правило, к югу от их «домена», когда они старались вторгнуться глубоко в зону оседлых земледельческих культур. Внезапно слабея, они без промедления откатывались к северу.
Отметим также одно исключительно важное обстоятельство. Почти всегда за их спиной
оставались культуры гигантской северной таежной зоны Евразии. По всей видимости, последние почти непременно в большей или меньшей степени зависели от степняков. Судя по всему, коварного удара «со спины» степные скотоводы не опасались: слишком слабыми и разобщенными казались племена лесных охотников и рыболовов. Однако именно отсюда, с севера, в конечной фазе их бытия и последовал самый трагичный для степных скотоводов удар.
В последние шесть тысячелетий, т.е. вплоть до нового времени или же до XVIII и даже XIX вв., евразийский «пояс» степных культур являлся, без сомнения, одним из самых поразительных феноменов в истории народов этого континента. Периоды всесокрушающих, невиданных по своей стремительности нашествий всадников — этих непобедимых в те исторические моменты
воинов — нередко повергали в буквальный паралич волю носителей многих оседлых культур. В долгой исторической памяти тех народов, которые не только в научной, но даже в популярной беллетристике привычно относят к разряду «цивилизованных», обыкновенно всплывают картины прошлого, обильно окрашенные кровью и мраком тотальных разрушений. Подобными воспоминаниями наполнены не только письменные источники, но также изустные сказы и эпические предания.
«Кто эти исчадия? Откуда появились эти нелюди? Из каких пустынных глубин? Не из диковинной ли и прoклятой Богом страны Тартар? Говорят, что питаются эти дьявольские создания мертвечиной и изъясняются на никому неведомом языке. Видать, за тяжкие грехи Господь мог наслать на нас эту адскую напасть».
Примерно такими смятенными загадками в XIII в. мучились многие властители христианской Европы, вплоть до Британских о-вов [1]. Сходные стенания слышались тогда же и в большинстве регионов Азии. Связано было это с началом Чингизовых завоеваний. Всеохватная евразийская империя Чингизидов явилась, конечно же, как подлинным апогеем, так и заключительным актом степного насилия, его своеобразной «лебединой песней». Традиция огромной массы резко отрицательных средневековых оценок татаро-монгольских сокрушительных завоеваний сохранилась в мировой литературе до наших дней. И, пожалуй, только один из известных автору исследователей — Л.Н.Гумилев — проявил себя энергичным и последовательным апологетом этих губительных катастроф, которые, как он провозглашал
во многих своих публикациях, никакими катастрофами вовсе не являлись.
Однако ужаснувшие мир монгольские завоевания лишь завершали длинную череду подобного рода бедствий. Предшественниками Чингиз-хана и его прямых наследников стали, например, гунны со своим легендарным вождем Атиллой. Появились они на западе Евразийского континента опять-таки из неведомых для европейцев и устрашавших их глубин Азии. Неукротимые всадники гуннов наносили разящие удары по обеим — восточной и западной — частям некогда единой Римской империи.
В своем продвижении вниз по хронологической шкале, пересекая рубеж новой эры, мы погружаемся в степной скифо-сармат-ский мир. В 1-м тысячелетии до н.э. он простирался от низовьев Дуная вплоть до Западной Монголии. Богатейшие и нередко насыщенные золотом курганные захоронения скифо-сарматских вождей до сих пор горячо волнуют как исследователей-археологов, так и широкую публику. В конце VI в. до н.э. персидский царь Дарий, намеревавшийся с помощью своего воинства наказать и сокрушить лишь малую крупицу этого необъятного кочевого мира, потерпел полную неудачу. Об этом подробно поведал Геродот, и в его повествовании был явственно очерчен тот залог стратегической неуязвимости степных всадников, который имел место во все предшествующие и последующие исторические эпохи (фактически до нового времени).
По всей вероятности, наиболее тяжкие страдания от крайне болезненных, а порой и трагических столкновений с миром степных культур испытывал Китай. Причем борьба эта продолжалась не менее трех тысячелетий, вплоть до позднего средневековья. И если для более западных евразийских пространств южный мир от степного, северного отделяли могучие горные
цепи — от Кавказа вплоть до Памира и Тянь-Шаня — то китайцам пришлось по сути бесконечно долго сооружать и достраивать свою знаменитую «Великую» стену, которая почти всегда оказывалась крайне слабым барьером против летучих отрядов «степных ковбоев».
Первые признаки зарождения Евразийского «степного пояса» — этого устрашавшего столь многих степного феномена — проявились в самом начале эпохи раннего металла или же в медном веке, то есть с V тыс. до н.э. Примерно через 35—40 столетий, т.е. уже к концу 2-го тысячелетия до н.э., границы «степного пояса» приобрели те контуры, которые в своих главных чертах сохранились в течение последующих трех тысячелетий.
Понятно, что в краткой статье мы в состоянии наметить лишь генеральные этапы сложения «степного пояса», имевшие место в эпоху раннего металла, — их можно выделить три. Фундаментом настоящего исследования стали обширные базы данных о древнейшем металле различных металлургических провинций, накопленные и систематизированные автором и сотрудниками Лаборатории естественнонаучных методов Института археологии РАН. Только привлеченные к затронутой в этой статье проблематике базы данных превысили более 120 тыс. предметов, число же системно обработанных радиоуглеродных датировок по 14С приближается к 3 тыс.
Первые признаки
В 5-м тысячелетии до н.э. на пространствах от Адриатического моря вплоть до Нижнего Поволжья в Старом Свете возникла первая металлургическая провинция медного века (рис.2). Мы именуем ее Балкано-Карпат-ской, поскольку основные производящие металлургические центры этого формирования ло-
кализовались в богатых медными рудами горных районах Северных Балкан и Карпат [2]. Здесь из руд многочисленных месторождений выплавляли медь, а из нее выделывали множество орудий и оружия (рис.2). В лишенных собственных рудных богатств более восточных регионах — на степных и лесостепных просторах этой части Европейского континента — из привозной балкано-карпатской меди могли лишь отливать или отковывать орудия и украшения. Формирование сложной взаимосвязанной системы металлургических и металлообрабатывающих очагов, под которой мы и понимаем металлургическую провинцию, явилось событием чрезвычайной важности. В конечном итоге данному событию стали придавать воистину глобальный характер. Ведь именно здесь зарождалось реальное горнометаллургическое производство нашей планеты; и именно таким образом был заложен один из самых важных камней в фундамент цивилизаций современного типа.
То, что эта провинция сформировалась на севере Балкан и в Карпатах, вначале удивило многих. Согласно старым и казавшимся нерушимыми аксиомам исторической и археологической наук, это производство никак не могло здесь появиться ранее того, что было известно в Месопотамии или же, скажем, в Египте. Ведь постулат «Свет с Востока» представлялся неколебимым: только на Ближнем Востоке — и не ранее 3-го тысячелетия до н.э. — могли зарождаться все сколько-нибудь примечательные идеи и технологии. Но Балкано-Карпатье весьма удалено от библейских равнин... Внедрение радиоуглеродной хронологии в арсенал основных методов археологии резко поколебало прежнюю умозрительную картинку: активно развивающиеся аналитические исследования неумолимо с каждым новым шагом
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.