ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2013 • № 6
РОССИЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ Д.Б. ОРЕШКИН
Евразийство. Идеократия. Мир наизнанку
Автор рассматривает природу идеократических режимов различного типа, прежде всего большевистского. Анализируются специфика современного варианта евразийства как попытки идеологического обоснования термидорианской политики.
Ключевые слова: идеократия, евразийство, национальная идея, большевизм, национал-социализм, фашизм.
The author examines the nature of ideocratic regimes of various types, especially the bolshevik one. The specifics of the contemporary version of Eurasianism as a method of justification the ideological thermidorean policy is analyzed.
Keywords: ideocracy, Eurasianism, national idea, Bolshevism, National Socialism, Fascism.
На протяжении трех поколений формат нетленных святынь не то, чтобы отсутствовал в нашей жизни, но был полон иными смыслами. Выражения типа "циничное глумление", "кощунство", "святые для каждого советского человека идеалы", "духовное богатство" и т.п. были в ходу на оптимуме советской власти. Но относились они не к православию, а к теоретическому наследию марксизма-ленинизма и достижениям социалистического строя. И вот опять ренессанс - с новым или хорошо забытым старым содержанием. Что бы это значило?
Идея и государство
Почему в основе российской государственности обязательно должна лежать некоторая сверхзначимая Идея, про которую - даже если речь об историческом материализме - можно говорить лишь с придыханием, применяя пафосные обороты, заимствованные из церковного обихода? И почему эта Идея обязательно должна быть монистичной, допускающей лишь одно истинное толкование, исключающее альтернативные точки зрения и политическую конкуренцию?
Потому что такова наша историческая стезя, тысячелетняя традиция, уникальный цивилизационный код и т.п. - с пафосом отвечают сторонники этой точки зрения. Однако в наше скептическое время голого пафоса для обоснования политических концепций уже недостаточно. Необходимо представить и что-то более рациональное.
Культура и история России сложнее и многообразнее, чем хочется думать сторонникам социокультурного и политического монизма. Они апеллируют к сильным,
О р ешкин Дмитрий Борисович - кандидат географических наук, политолог, ведущий научный сотрудник Института географии РАН.
но отнюдь не абсолютным традициям авторитаризма, которые действительно были характерными для русской культуры. Как, впрочем, и для большинства других европейских культур на определенном этапе их развития. Почему мы должны на веру принять, что для России аналогичный этап не закончился и, более того, был в прошлом органичным, правильным и единственно возможным?
De facto идейный монизм иссяк. Свидетельством тому - неоднозначное отношение специалистов и общественного мнения к СССР, к марксизму, к образу И. Сталина. Уже кажется странным спорить о том, имеют ли наука и общественное мнение право на плюрализм или же (исходя из пафосных воззрений монистов) допустима лишь одна, неоспоримо верная, концепция российского государства, истории и общественного блага. Тем не менее именно так ставят вопрос неотрадиционалисты. Идеалы непримиримого монизма в нашем национальном сознании уходят корнями к учению европейских гностиков и манихеев [Яковенко, Музыкантский, 2011]. Манихейство видит мир просто: есть один эксклюзивный источник света и клубящаяся вокруг безобразная и греховная тьма. Отсюда любое многоцветие суть путаница и ересь. Авторитаризм же, напротив, есть ясность и спасение. Чем больше вокруг пугающей невнятицы, тем проще убедить аудиторию в необходимости вождя-поводыря, знающего путь к Свету.
В этом есть своя логика. К сожалению, редукционистская. Манихейское мышление ищет спокойствия и простоты не в адаптации к реально существующему многомерному миру, а в его низведении к исходной двумерности: "плюс-минус"; "право-лево"; "свет-тьма"; "мы-враги"; "кто не с нами, тот против нас". Строго говоря, на самом деле эта шкала одномерна, но воспринимается как дуальная, ибо подразумевает два противоположных направления или полюса.
Ю. Лотман аналогичное свойство русской культуры обозначил как "бинарность", противопоставив ее "тернарной" европейской культуре [Лотман, 2000]. Важно, что и Лотман, и И. Яковенко с А. Музыкантским на конкретных примерах показывают, во-первых, что русская культура не родилась сразу такой жесткой, а сделалась ею под давлением специально предпринимаемых "сверху" усилий, включая, в частности, заимствование европейского учения гностиков и манихеев. Во-вторых, Россия как социокультурный феномен никогда не сводилась целиком к одномерности, всегда сплетаясь из конкурирующих и сосуществующих идейных течений. В-третьих, сегодня былая идеологическая ригидность быстро размывается. К этому объективно ведет диверсификация экономики, образования и культуры, без чего невозможна комплексная конкуренция с другими, гибкими и разноликими цивилизациями. Собственно, вопрос лишь в том, как воспринимать эти перемены. Как естественный процесс развития и преобразования языка, общества и государственной модели или как болезненное отклонение от магистрального пути Великой Русской Традиции?
"Взрыв", по Лотману, не может смотреться иначе, как социокультурная катастрофа. В России она растянулась на десятилетия, что дает людям время адаптироваться к условиям вялотекущего когнитивного диссонанса. Старый образ мира расползается, человек чувствует себя беззащитным на ветру истории, его тянет к прежней устойчивости и ясности. Отсюда неизбежная, как после любой революции, волна реставрационных настроений. Она обещает вернуть утраченное - и никогда не выполняет обещания. Но перескочить этот этап, по-видимому, невозможно. Его надо пережить. Это не теоретический спор, который можно замазать пропагандистскими методами, а проблема повседневной жизненной практики.
Нарастание сложности и конфликт интересов
Тяга к ясности нормальна. Новость лишь в том, что наряду с былой ясностью черно-белого восприятия, теперь, оказывается, возможна и полихромная ясность более общего уровня. К этому удивительному открытию за постсоветские годы так или иначе пришли минимум 30 млн граждан РФ, которые на условном языке социологов
обозначаются как "европейски ориентированные, хорошо образованные горожане с доходами выше среднего". В целом же, согласно результатам совместного опроса Центра политических технологий И. Бунина и "Левада-Центра" в 2013 г. ценностные запросы граждан России сводятся к четырем основным группам: за возвращение советского строя выступают 13%; за "железную руку", которая наведет порядок, 18%; за "свой российский путь", персонифицируемый В. Путиным 24%; за демократию европейского образца - 38% (http://www.vedomosti.ru/opinion/news/10868971/obschestvo_ izmenilos).
Каковы бы ни были возможные отклонения счета, приходится признать: ни одной из групп нельзя пренебречь как незначительной. Ситуация покажется еще более запутанной, если учесть, что внутри каждой из электоральных групп, ориентирующихся на разных лидеров и разные партии, представлены (хотя и в разной пропорции) носители всех упомянутых ценностных запросов! За КПРФ, кроме сторонников социализма, голосуют как "демократы", так и ценители "железной руки". За Путина, кроме сторонников "особого пути", опять же "демократы", "железная рука" и даже "социалисты". Список можно продолжить.
"Духовно монолитные" социокультурные блоки на самом деле существуют по большей части в воображении своих адептов, в культурном пространстве текстов, образов и чеканных формулировок на теледискуссиях как некая беспримесная и потому бесплотная квинтэссенция. Там же, в воображении, существует и "духовно монолитная Россия". В реальной жизни, среди конкретных людей, все гораздо сложнее и интереснее. В одной конкретной голове вполне (или не вполне) мирно могут уживаться миф о великом Сталине - эффективном менеджере и ориентация на антисоветскую рыночную экономику.
На таком межеумочном фоне часть властных элит, располагая аппаратом принуждения и воздействия на общественное мнение, пытается натянуть на изменившееся общество старую монистическую версию Идеи и привязанной к ней политической модели. Попытка бесперспективная, ибо нуждается в более или менее откровенных репрессиях в адрес существенной (не менее трети!) части сограждан. Она противоречит ходу социального развития с его урбанизацией, повышением доходов, нарастающей свободой информационного обмена и перемещений. Все это ведет к увеличению числа межличностных контактов, разнообразия персонального опыта и идей. Налицо объективный конфликт между монистической теорией власти и плюралистической практикой гражданского общества. Чем сильнее власть тянется к монизму и через него - к авторитарной политике, тем очевиднее ее отрыв от реальной жизни. Консервативные путинские элиты пытаются повторить сталинский опыт конструирования монистической государственной реальности сверху вниз, но при этом надеются не запачкаться сталинскими методами отсечения топором и лопатой "неправильностей", выпирающих за рамку официальной идеологии. Неразрешимая задача.
Процесс начинается с истребления идейных течений, призванных "ложными". Кем признанных, на каком основании? Ответ предлагается идеологией патриотов-державников и "Изборским клубом". Эти замечательные люди как бы изначально приобщены к высшему знанию судеб России и обладают эксклюзивным правом интерпретировать "смысл", "дух" и "национальный код" страны. Разнообразие они толкуют как "управляемый хаос", специально заброшенный к нам с Запада, и претендуют на его спасительное обуздание. Что вызывает бурные, продолжительные аплодисменты со стороны вышестоящих товарищей и части ушибленного когнитивным диссонансом общества. Налицо попытка "верхов" реанимировать ископаемую версию ясности через подавление альтернатив. Ее первоочередное следствие и симптом - поиск врагов и нарастание межгрупповой агрессии. В этой системе ценностей результатом подавления альтернатив должно стать спасительное духовное единство, но на самом деле оно ведет лишь к взаимному от
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.