ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2008 • < 4
РОССИЙСКИЙ СОЦИУМ И РЕЛИГИЯ
Л.А. АНДРЕЕВА
Феномен религиозного индифферентизма в Российской империи
Более ста лет назад закончилась Первая русская революция. Она стала предвестником революции 1917 г., огромного духовного перелома, когда приход к власти большевиков положил начало более чем 70-летнему господству атеизма как государственной политики. Очевидно, что этот политический курс уже изначально должен был обрести опору в ментальности бывших подданных Российской империи, где православие являлось государственной религией. Однако для современной российской политической жизни характерна идеализация дореволюционного прошлого России. В частности, факты антиклерикальных настроений и религиозного индифферентизма широких слоев населения Российской империи начала XX в. либо просто игнорируются, либо трактуются исключительно как следствия внешних идеологических воздействий, революционной пропаганды. Однако, на мой взгляд, именно с эпохи Первой русской революции, если не ранее, религиозный индифферентизм стал одной из важнейших движущих сил революционных событий.
XIX век: зарождение и становление религиозного индифферентизма
Религиозный индифферентизм возникает в эпохи, когда религия (при сохранении религиозного мировоззрения) перестает быть руководящей силой и побудительным мотивом в жизни людей. Он подразумевает игнорирование постулатов религии и мнения священнослужителей при решении человеком многих социально значимых вопросов, при восприятии нерелигиозных ценностей, а также безразличие к отдельным положениям религии. В Российской империи это явление было характерно, прежде всего, для низших классов общества - рабочих и крестьян. Большинство интеллигенции также ориентировалось на материалистическую картину мира и на сознательном уровне отрицало религиозное мировоззрение.
Первые признаки зарождения религиозного индифферентизма можно заметить уже в событиях на Сенатской площади в декабре 1825 г. Для вразумления восставших солдат и сочувствовавшего "бунту" народа царь отправил на Сенатскую площадь двух митрополитов - Санкт-Петербургского Серафима и Киевского Евгения. Высшие иерархи православной церкви оказались абсолютно беспомощными в попытках утихомирить восставших. Следовательно, налицо факт игнорирования солдатами и "чернью" мнения двух высокопоставленных священнослужителей при принятии ими жизненно важного решения - непослушания воле царя. Слушатели остались глухи к речам иерархов.
Андреева Лариса Анатольевна — доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Центра цивилизационных и региональных исследований РАН.
В середине XIX в., на закате царствования Николая I, согласно статистике Священного синода, религиозный индифферентизм был уже довольно широко распространен среди населения. Процент "не бывших у исповеди по нерадению православных" из года в год возрастал: с 1852 г. 9,1% православных мужчин и 8% женщин игнорировали выполнение этой важной религиозной обязанности [Русское... 1989, с. 337]. Именно к этому времени относится эпизод, произошедший с родителями схиархимандрита Гавриила (Зырянова, 1844-1915), из которого можно сделать некоторые выводы о религиозности крестьянства: "Родители его были зажиточные и благочестивые крестьяне Пермской губернии... всегда заполняли день чтением житий святых, Евангелия и Псалтыри... и в церковь ходили каждый праздник и милостыню подавали, и от мяса отказывались и дома молились. А отсюда - подозрительны. Нет ли уж какой у них секты? И родной их дядя и местный священник возбудили... судебное преследование! Хотя оно кончилось без последствий, но характеризует наши нравы" [Епископ... 1996, с. 41, 44]. Следовательно, для крестьян и даже для священника казалось странным поведение людей, побудительным мотивом и руководящей силой которого являлась религия. В таком случае встает закономерный вопрос: что же было руководящей силой в повседневной жизни для остальных обитателей села и почему священник заподозрил благочестивых прихожан в сектантстве?
Князь П. Кропоткин запечатлел в своих воспоминаниях типажи священнослужителей николаевской России. Вот как он описывает службу в церкви, находящейся в селе его отца: «...в Никольском, например, священник торопится (нужно бежать на покос), отжаривает с поразительной скоростью царскую фамилию, которую при Николае I приходилось отчитывать четыре раза во время обедни, с начала до конца... Рыжий пономарь, когда ему приходилось сорок раз подряд говорить: "Господи помилуй", жарил так, что на всю церковь так и раздавалось: "Помело-с, помело-с". А дьячок Иван Степанович, с копной никогда не расчесываемых седых волос на голове, с соломой и репейником в волосах и в бороде, поет "Иже херувимы", а сам в это время найдет кусок сухой баранки в аналое и грызет ее среди пения: "Иже хе-хе-хе (проглотит) ру-ви-и-и-и-мы", а потом вытаскивает какое-то насекомое из бороды и давит: "тайно о-бра-зу (хлоп его) у-ю-ще" и т.д.» [Кропоткин, 1988, с. 124]. Описание князя-анархиста перекликается с картиной, нарисованной обер-прокурором Синода К. Победоносцевым: "Что же сказать о множестве затерянных в глубине лесов и в широте полей наших храмов, где народ тупо стоит в церкви, под козлогласованием дьячка или бормотанием клирика?" [Победоносцев, 1996, с. 222].
А вот как Кропоткин описывает службу в аристократическом приходе церкви Успения на Могильцах, где выразительно священнодействовал И. Богославский-Платонов: «...и певчие превосходные, и сам так выразительно произносил слова, и даже проповеди читал. Все дамы из Старой Конюшенной ходили к нему. А между тем, однажды, когда он выносил дары и дьякон пыжился, бася "благочестивейшего, самодержавнейшего!", Ипполит Михайлович, заметив, что рослый лакей загородил одну из наших красавиц близ амвона, густым отчетливым шепотом сказал ему: "Куда лезешь, болван! Ступай назад!"» [Кропоткин, 1988, с. 124].
Во второй половине XIX в. процесс распространения индифферентного отношения к православию неграмотного сельского населения стал нарастать. Вот два примера конца 1870-х гг. Из общего числа 580 прихожан села Дмитровского Звенигородского уезда Московской губернии на годовой исповеди побывали лишь 214 человек. В селе Архангельском Верейского уезда Московской губернии 580 прихожан не явились на исповедь [Русское... 1989, с. 373].
Победоносцев так оценивал религиозную ситуацию среди простого населения: "Наше духовенство мало и редко учит, оно служит в церкви и исполняет требы. Для людей неграмотных Библия не существует, остается служба церковная и несколько молитв, которые, передаваясь от родителей к детям, служат единственным соединительным звеном между отдельным лицом и Церковью. И еще оказывается в иных, глухих местностях, что народ не понимает решительно ничего ни в словах службы церковной, ни даже
в Отче наш, повторяемом нередко с пропусками или с прибавками, отнимающими всякий смысл у слов молитвы". Следовательно, обер-прокурор Синода признавал, что для подавляющего большинства населения империи православие существовало только в обрядовой форме. Следует заметить, что, несмотря на такую удручающую картину, Победоносцев все же веровал в то, что "во всех этих невоспитанных умах воздвигнут... неизвестно кем, алтарь Неведомому Богу" [Победоносцев, 1996, с. 168].
Сущность этого явления ("обрядоверия"), на мой взгляд, наиболее ярко передается картиной И. Репина "Крестный ход в Курской губернии". Искусствовед М. Чегодаева так характеризует эту картину: "Крестный ход в Курской губернии впечатляет многолюдством, обилием хоругвей и икон, ритмом мерного движения - и вполне бессмысленный своей равнодушной обрядностью. Его символ веры - пустой киот, который истово несут две бабы, не замечая, что иконы-то в нем нет: то ли выпала, то ли забыли поставить; его социальный знак - деревенский староста, отстраняющий палкой от чистой публики нищего горбуна, ковыляющего по обочине, замахнувшийся плеткой конный жандарм" [Чегодаева].
На рубеже XIX и XX вв. возросло политическое значение религиозного фактора. Как справедливо замечает американский исследователь Г. Фриз, это произошло не потому, что население стало набожнее, а в силу того, что царский режим лишился других традиционных основ своей легитимности. "В XVIII и XIX вв. в представлении верноподданного обывателя законность царизма покоилась, кроме религии, на трех других основах: военной и политической мощи государства, его способности обеспечить благосостояние народа и на восприятии в народном сознании образа царя как вождя своего народа. Эти основы к концу XIX в. во многом утратили свое значение. После поражения в Крымской войне международное положение России все чаще давало повод для недовольства в стране режимом и его некомпетентностью. Нараставший кризис в деревне и городе (безработица и голод, бунты и забастовки) служил явным доказательством того, что царизм не только не был в состоянии гарантировать благосостояние народа, но и сам был причиной обнищания страны. Если многие из российских монархов (от Петра Великого до Александра III) были в том или ином отношении яркими личностями или могли казаться таковыми, то Николай II... не соответствовал образу императора послепетровской России" [Фриз, 1992, с. 31-32]. Именно в этот исторический момент максимальной политической востребованности православия в Российской империи и начинает стремительно возрастать религиозный индифферентизм населения.
Религиозный индифферентизм фабрично-заводских рабочих
С начала 1890-х гг. религиозный индифферентизм как массовое явление начинает фиксироваться религиозными властями в среде фабрично-заводских рабочих. В одном из старейших промышленных районов - центральном, по данным синодальных отчетов за 1892 г., рабочие не вполне усердно посещали церковь, без достаточных оснований уклонялись от исповеди и причастия. В отчете за 1893 г. говорится уже о холодности к посещению церквей, исполнению церковных обрядов и соблюдению церковных праздников. Отмечаются "неустойчивость и колебания в религиозной вере" и недостаточное уважение к духовенству. Такие тенденци
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.