С.Н.Игнатов
Фидель да Габриэль
Сегодня 30-го мая 2013 г., когда одному из них — 86, а другому — 87, сегодня, когда без всякого предупреждения от Провидения я увидел их обоих, стоящими на Коралле в десяти тысячах километрах от меня, — сегодня оба они еще живы. И жива эпоха, внутри которой я прожил большую часть жизни. Но они вот-вот уйдут. В любую минуту. И тогда уйдет эпоха. А в мире ничего не произойдет. Так уж все устроено, и все будут жить, как жили.
Умопомрачительный, вечный карибский закат сегодня творится только для них двоих. Только им двоим в этот вечер сияет трансцедентальная, растворенная в повседневной вечности панорама, которую каждый из них впервые увидел еще тогда, когда матери младенцами вынесли их на побережье, чтобы грудное молоко пропиталось закатным океанским солнцем. Панораму, которую каждый из них долго еще будет видеть даже после смерти.
Ни одно человеческое существо не может видеть этого светопреставления заката над Кубой здесь и сейчас. Только они двое, если не считать окаменевших костей конкистадоров, еще более древних костей индейцев племени таино, вырезанных конкистадорами, добела обглоданных сухопутными крабами костей защитников Плайа Хирон, да совсем юных невыразительных и случайных здесь костей современных утопленников.
Они двое — единственные живые души на многие километры вокруг, внутри плотного кольца из подводных лодок и штурмовых катеров с моря, вооруженных до зубов моторизованных военных и отборной гвардии телохранителей со стороны суши. Все это предназначено только одному из них, но он позвал в гости другого, и они оба так дорожат этими редкими встречами, что тот, кому все это предназначено, впервые в жизни думает: сомнительное удовольствие быть вечным пленником своей охраны все же иногда имеет свои плюсы. А еще сразу за кольцом притаилось множество карет скорой помощи, нашпигованных самым современным оборудованием, и пара санитарных вертолетов. Это уже предназначено обоим. Потому
Сергей Николаевич Игнатов — журналист-международник (cignatov@yandex.ru). Отрывки из повести. Полностью будет опубликована в журнале «Знамя».
А
Габриэль Гарсиа Маркес и Фидель Кастро
что старость у них общая. Они оба знают про эту засаду, но оба улыбаются, когда думают об этом. Они-то знают, если кому-то из них приспичит дать дуба именно сейчас, все равно никто не успеет. Они-то знают, что отнять человека можно только у чужой, случайной смерти, но у своей собственной, той самой, с которой они оба уже давно обо всем договорились, — никогда. Они-то знают, что все кареты скорой помощи носятся по миру с грохотом и воем только из чистейшей досады, что вечно всегда и везде опаздывают.
Они стоят рядом, глядя на океан в благостном стариковском умилении влажными, прозрачными, как будто полыми глазами, выцветшими от того, что им приходилось видеть помимо этого неделимого заката на двоих. Они стоят очень близко друг к другу. Очень старенькие, ослабленные длинной жизнью. И несильные порывы ветра с океана слегка покачивают их фигуры из стороны в сторону, как подвешенные на ниточках высушенные шкурки игуан. Время от времени ветер сталкивает их плечами, и оба смеются смехом, похожим на звук, с которым в огромном стручке малинче перекатываются сухие семена акации. Как будто сухие капли воды катятся по сухому желобу. Сеньоры Габриэль и Фидель смеются, потому что дух их все еще настолько свеж, что его хватит на многие поколения вперед. И первые из тех грядущих поколений уже берут взаймы силу духа этих двух гигантов, и пользуются ей, как своей собственной. А они стоят и смеются над своей человеческой старческой слабостью. Зажившиеся, изжившиеся, пережившие несколько поколений иллюзорных друзей, настоящих врагов, временных соратников, вечных завистников и даже полчища вымышленных персонажей, созданных одним из них в сказках, а другим — в реальности и перемешанных теперь в неразберихе человеческой памяти.
Два их профиля напротив погружающегося в океан светила — такие четкие, твердые и острые, что, кажется, тронь — и обрежешься. Такие же
спрессованные и окаменевшие, как Коралл, на котором они стоят. Такие же древние и загадочные, как он. И точно так же как он в незапамятные времена был выдавлен из океана, так и они были подняты над текучим человеческим морем. И так же как Коралл, после смерти они станут атрибутами вечности.
Многие полагают дружбу между почтенными сеньорами Габриэлем и Фиделем чем-то само собой разумеющимся. Это не так. Вернее, не совсем так. Уважать и почитать друг друга они начали еще заочно. Как только сеньор Фидель впервые прочел книгу сеньора Габриэля. А сеньор Габриэль впервые узнал о делах сеньора Фиделя из хроники. Он уже и не помнит — из газет или по радио. А вот дружба пришла потом. Настоящая щемящая сердце дружба, с безоговорочным и полным приятием друг друга как есть, без лести, оценок, деления на хорошее и плохое, на добро и зло. Началась после первой личной встречи и, как все самые верные и бескорыстные дружбы на свете, — не от хорошей жизни.
На самом деле они встречаются не для того, чтобы порыбачить, а для того, чтобы удостовериться в собственной реальности. Как два человека, выживших в катастрофе, о которой кроме них никто не знает, или в которую кроме них двоих никто не хочет верить.
Дело в том, что едва пообщавшись на общие темы, выразив, согласно этикету, свое отношение друг к другу и окружающему миру, они пришли к одному и тому же неутешительному выводу. Оказалось, что обе их личные реальности независимо от воли каждого из них с течением времени перерождаются в свои противоположности, сближаются и неизбежно станут неотличимы, как только оба пересекут пределы нашего мира.
Магическая, сказочная реальность книг сеньора Габриэля, погружаясь в человеческое море, выныривала из него пропитанной такими подробностями, такими мелочами повседневного бытия, какие сеньору Габриэлю и в голову не могли прийти, когда он сочинял свои сказки. Большей частью они состояли из метафор, обобщений, легенд и фольклора. Но многочисленные показания участников и свидетелей событий, придуманных сеньором Габриэлем, превращали эти вымыслы в самую настоящую хронику. В то, что все считали самой настоящей правдой. И люди говорили: «Да мол, так и было на самом деле. Иначе и быть не могло».
Реальность же сеньора Фиделя такова, что реальнее вроде бы уже и некуда — физическая, историческая, географическая и вся остальная, — вела себя с точностью «до наоборот». Его Революция, труднейшие годы построения социалистического государства в окружении врагов и адски тяжелые годы, посвященные обоснованию того, что это — хорошо, — все подвергалось сомнению. Стараниями тех же «свидетелей» и «участников», что бесили сеньора Габриэля, а также при поддержке слухов, прессы, ученых и бюро внешней пропаганды Пентагона, реальность сеньора Фиделя плыла, как марево над раскаленными песками действительности. Все, что он пережил, все, что совершил сам и сподвиг совершить других, все, что
видел своими глазами и заставил увидеть весь мир, все превращалась в легенду, сказку, метафору, обобщение — во все что угодно, только не в правду. Не в то, чем оно было на самом деле.
И ладно, если бы вымысел полностью вытеснял правду, в случае с сеньором Фиделем, а правда полностью подменяла вымысел в случае с сеньором Габриэлем, — это еще ничего. Это еще куда ни шло. Потому что с этим можно как-то бороться. Но вот против полуправды человечество еще не изобрело ничего стоящего.
«За примерами далеко ходить не надо, — ворчал сеньор Фидель, — возьмите речи любого политика, произнесенные с разницей в год или пять лет, и сравните».
Правда и ложь, реальность и вымысел в обоих случаях смешивались в каких-то диких, неопрятных, неприличных и непредсказуемых пропорциях. Они слипались в какую-то неимоверную слизь, чахоточную мокроту, гомогенную массу, да так и застывали навсегда. Ни тем, ни сем. А это уже, извините, вообще ни в какие ворота, это уже, извините, абсурд и фарс. И вся эта мерзость погружается в головы людей, превращаясь в их мировоззрение. А такое мировоззрение в недалеком будущем, если кто еще не понял, — хуже вируса. Почтенным сеньорам Фиделю и Габриэлю нравилось то, что они уже старые. Жить в таком будущем никому из них не хотелось.
Бывало, когда нервы разыграются, оба почтенных сеньора пытались успокоить друг друга. Убедить один другого в том, что их вины в этом нет. Что позорная мешанина из правды и лжи, эта тошнотворная блевотина — всего лишь симптом болезни современного мира. Одно из его новых неотъемлемых свойств, приобретенных на пути в преисподнюю. Но от этого было не легче.
— Вы представляете, глубокоуважаемый сеньор Фидель, — жаловался как-то сеньор Габриэль, — приходит ко мне недавно человек и с порога заявляет, что в молодости он де имел сексуальную связь с Камиллой Сага-стуме (персонаж романа Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества». Отличалась титанической тучностью, неправдоподобным аппетитом и, при всем этом, потрясающим женским обаянием). И что она в благодарность ему, то есть сеньору Габриэлю, за то, что он на весь мир прославил ее имя, женские прелести и аппетит, велела передать поклон (незнакомец глубоко и долго поклонился) и букетик фиалок. В доказательство правдивости своих инсинуаций врун достал откуда-то из подмышки жестяную коробочку, открыл ее, поддев слоящимся желтым ногтем, и высыпал на рабочий стол сеньора Габриэля кучку трухи. Конечно, сотню с лишним лет назад эта труха могла быть чем угодно. Да хоть бы и фиалками. И действительно, надо отдать гостю должное: труха и по сей день источала тонкий аромат ночных фиалок. Причем, лучших из тех, какие приходилось обонять сеньору Габриэлю за его долгую жизнь.
У другого непрошенного гостя сеньора Габриэля были бешеный, не свойственный его преклонному возрасту взгляд и дерганная, порывистая жестикуляция разуверившегося во всем революционера-неврастеника. И
эта человеческая руина утверждала, не обращая внимания на явные нестыковки во времени, будто он — восемнадцатый сын Полковника Аурелиано Буэндиа. Сын — не написанный и не явленный миру пером сеньора Габриэля, а
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.