МИХАИЛ ОПЕНКОВ
Философия книги
или Сотворение книжного мира
Какими будут новые конфигурации механизмов и письменности по мере того, как старые формы восприятия и мышления будут модифицироваться в новый электрический век? Новая электрическая галактика событий уже глубоко вклинилась в галактику Гутенберга. Маршалл Мак-Люэн
Михаил Юрьевич Опенков, доктор философских наук, профессор Поморского государственного университета им. М. В. Ломоносова, г. Архангельск
Философ науки к. Поппер (1902—
1994) утверждал независимое существование мира объективного содержания мышления, т. е. содержания научных идей поэтических мыслей и произведений искусства. Этот мир, по Попперу, включает в себя теоретические системы, проблемы и проблемные ситуации, состояния критических обсуждений и споров, содержание журналов, книг и библиотек. В качестве доказательства независимого существования «третьего мира» Поппер предложил два мысленных экспе-ри мен та, по лу чив ших затем боль шую из ве -стность и неоднократно обсуждавшихся.
Эксперимент 1. Предположим, что все наши машины и орудия труда разрушены, а также стерты все индивидуальные знания об орудиях труда и умения пользоваться ими. Однако библиотеки и наша способность учиться, усваивать их содержание сохранились. После пре о до ле ния значи тель ных трудностей наша цивилизация сможет продолжить свое развитие.
Эксперимент 2. Он усиливает, драматизирует предыдущую ситуацию. Все библиотеки унич тожены, так что на ша спо соб ность учиться, используя книги, становится невозможной. В этом случае возрождение цивилизации не произойдет в течение многих ты-ся че ле тий.
Можно сделать вывод, что наличие библиотек является своеобразным пороговым феноменом, условием возможности существования цивилизации.
Распространенным является мнение, что книга без читателя ничего собой не представляет. Согласно этой точке зрения, книга становится настоящей, когда она понята. Такой подход Поппер считал ошибочным. Птичье гнездо остается гнездом данного вида птиц, даже когда оно навсегда по-
кинуто. Аналогичным образом, книга остается книгой, т. е. определенным продуктом человеческой деятельности, даже, если она никогда не была прочитана, как это часто бы ва ет.
Возможность некоторой вещи быть понятой, быть правильно или неправильно интерпретированной, делает ее книгой. Эта диспозиция быть книгой может существовать, не будучи никогда реализованной.
Здесь Поппер предложил еще один мысленный эксперимент.
Эксперимент 3. Когда человеческий род исчез нет, не ко торые кни ги мо гут быть об -наружены другими мыслящими существами. Здесь было бы точнее сказать: «предположим, что они мо гут быть об на ружены», пос коль ку ве ро ят ность та кой си туа ции ничтожно мала. И все-таки эти книги могут быть дешифрованы. Ситуация, описанная Поппером, принципиально сложна. Если архео лог об на ружи ва ет текст на не из ве -стном древнем языке, то он легко идентифицируется как текст. Здесь всегда понятно, что такой текст составлен людьми. Проблема состоит в том, чтобы интерпретировать вещь как книгу абсолютно чуждой ци ви ли за ции. По Поп пе ру, к чис лу найденных книг исчезнувшего человечества мо гут отно сить ся ло га риф ми чес кие таб -ли цы, ко торые ни кем ни когда не бы ли прочитаны, а, возможно, и были составлены ма ши ной.
Для превращения некоторой вещи в книгу несущественно ни ее составление мыслящими животными, ни тот факт, что она в действительности не была прочитана или понята. Для этого достаточно лишь того, что она могла бы быть дешифрована. Чтобы принадлежать к миру объективного знания, книга должна в принципе обладать способностью быть постигнутой, т. е. дешифрованной, понятой или познанной.
Л Л О #09 [33] *2005
Концепция Карла Поппера вызывает ассоциации с эссе Германа Гессе «Письменность и письмена». Гессе писал: «При слове "письменность"я думаю прежде всего о человеческой деятельности более или менее духовного свойства — о письме, о рисовании, о выцарапывании букв или иероглифов, о письмах, дневниках и расчетах, о рациональных индо-германских и образных восточно-азиатских языках...
Совсем иное представляется при слове "письмена". Оно напоминает мне не столько о перьях, карандашах и чернилах, о бумаге и пергаменте, о письмах и книгах, но о следах и знаках совсем иного рода, о "письменах" природы — образах и формах, далеких от человеческих, возникших без вмешательства воли и духа, но подающих душе весть о существовании великих и малых сил, которую мы способны "прочесть" и которая вновь и вновь волнует как науки, так и искусства».
«Но писать способен не один только человек. Существует написанное без рук и без пера, без бумаги и без пергамента. Пишет ветер, море, река, ручей, пишут звери, пишет земля, когда она морщит где-нибудь лоб и вдруг закроет русло потоку, сметет часть горного хребта или разрушит город. Но лишь человек способен и склонен рассматривать содеянное якобы слепыми силами природы как письмена, как объективированный разум».
«Все написанное рано или поздно исчезает — в течение тысячелетий или в течение мгновений. Все письмена прочитывает лишь мировой дух, он следит за их исчезновением и смеется. Для нас довольно и того, что мы прочитали некоторые из них и смутно уловили их смысл. Смысл же этот, ускользающий от всякой письменности и, однако, непременно в ней живущий, — всегда один и тот же».1
Если принять классическое определение информации как содержания сообщения, то вопрос об онтологическом статусе книги вов се не воз ни кает.
Информация необходимо воплощена в субстратном, физическом носителе, который выступает как ее код. Информация существует как особое, функциональное свойство вы сокоор га ни зо ван ной материи. Ин -формация имеет три аспекта: формальный, содержательный (семантический), ценностный (прагматический). Одна и та же информация может быть передана с помощью разных носителей. Так книга может быть написана на папирусе, напечатана на бумаге или представлена в стандарте DjVu.
Это обстоятельство получило название принципа инвариантности информации по от-
ношению к свойствам ее носителя. В рамках функционального подхода данный принцип имеет фундаментальное значение. Он позволяет осмыслить исторический и творческий характер так называемых семиотических революций, включающих в себя появление новых носителей информации, новых систем производства знаков. Изобретение письменности, особенно алфавита, книгопечатание, появление компьютеров - семиотические революции.
В романе Дэвида Лоджа «Думают...» содержится утверждение о том, что литература есть наиболее полная запись человеческого сознания. Материальным носителем литературы яв ля ется кни га. Изоб ре тение кни гопе -чатания собственно и родило автора произведения, который удостоверяет подлинность своим именем на обложке и дополнительными указаниями на свои авторские права. Вопрос в том, одинаково ли реализуется сознание автора при изменении материального носителя, его кода? Или, скажем, оцифровка книги есть условно-адекватный перевод ее? Здесь, на мой взгляд, ситуация та же, что и с переводом текста с языка на язык. Условная адекватность перевода особенно ощутима, если языки культуры радикально отличаются друг от друга. Так экра-ни за ция ли тератур но го про из ве де ния - вов -се не роман, скажем, классика, а из сценария невозможно обратным переводом получить исходный текст.
Но первое, что приходит на ум, - дихотомия «подлинности/неподлинности».
Главный герой романа А. Переса-Реверте «Клуб Дюма, или Тень Ришелье» букинист Лукас Корзо определяет подлинность книги по шелесту ее страниц.
Однако в цифровой форме мы обладаем сокровищем, не обладая им. Эта мысль мне пришла в голову после того, как у меня появилось первое издание «Арифметики» Леонтия Магницкого, усилиями сотрудников Московского центра непрерывного математического образования переведенного в стандарт DjVu. Я могу читать эту книгу, видеть следы времени на ее страницах, но не могу к ней прикоснуться. Что-то очень важное ускользает, хотя я никогда не хотел обладать этой книгой «в подлиннике» и не смог бы обеспечить ей надлежащие условия хранения.
При этом сама техника чтения с монитора радикально отличается от традиционной. Если книгу рассматривать просто как источник информации, все эти рассуждения теряют смысл, но книгу можно также рассматривать также как культурный феномен.
Здесь, на мой взгляд, уместно провести некоторые исторические аналогии. Маршалл Мак-Люэн в книге «Галактика Гутенберга» показал, что получение мудрости и знания путем дистилляции с использованием пресса - естественная метафора для шестнадцатого столетия. Исследователи печатной культуры указывают, насколько глубоко печатная книга той эпохи была связана с предшествующей рукописной культурой. Разница между манускриптами пятнадцатого столетия и инкунабулами была очень невелика. Первопечатники смотрели на новое изобретение как всего лишь на дру гую фор му про цес са пи сания. Но вмес те с гутенберговой технологией цивилизация вступа ла в век ма шин но го ускоре ния. Прин цип сег мен та ции действий, функ ций и ролей распространялся повсюду, где только возможно. В своей основе это - принцип визуального исчисления, открытый в период позднего средневековья. Этот принцип заключается в переводе невизуальных параметров движения и энергии в визуальные тер ми ны, что, по Мак-Лю э ну, сос тав ля ет существо прикладного знания вообще. Ведь уникальное, прикладное, неявное личностное знание, тесно переплетенное с умением, должно получить выражение в каком-то материальном продукте или действии, яв-ля ю щи ми ся кодом иде аль но го содержа ния. Гутенбергова технология распространила этот принцип на письмо и язык, а также на спо соб фиксации и пе ре дачи зна ния как та -ково го.
Примерно то же самое происходит и сегодня. Электронные книги лишь имитируют печатные аналоги, но расхождение между ними со временем должно нарастать.
Людвик Флашен, польский философ и театровед, ввел различие между «книжкой» и «Книгой». Книжку пишет писатель, издает издатель, читает читатель. Пишут, издают и читают книжку социальны
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.