© 2009 г.
Ф и р с о в Б. М. РАЗНОМЫСЛИЕ В СССР. 1940 - 1960-е ГОДЫ: ИСТОРИЯ, ТЕОРИЯ И ПРАКТИКИ. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге: Европейский Дом, 2008. 544 с.
Феномен бытия индивида в условиях тоталитарного режима проходит красной линией в большинстве работ, посвященных истории СССР. В 1990-е годы российскими историками был подготовлен необходимый "плацдарм" для исследования советского тоталитаризма как феномена общественной жизни. Однако следует подчеркнуть, что большинство работ не поднималось до уровня аналитического осмысления проблемы. Правда, в рамках социокультурного подхода все же появился ряд интересных исследований, посвященных отдельным проблемам советской цивилизации. Например, А.Ю. Зудин предложил структурно-функциональный анализ советской культуры; О.В. Хархор-дин исследовал становление феномена под названием советская личность и советский коллектив, внутренний мир советского человека подвергался изучению, как социологами, так и культурологами1. В данной монографии доктор философских наук, Почетный ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге Б.М. Фирсов предложил оригинальный концептуальный подход к исследованию советского тоталитаризма.
Социолог рассматривает конкретные социальные практики, в которые облекалось разномыслие в тоталитарном государстве, изучая процесс постепенного разрушения идеологической системы в сознании людей. Автор видит сверхзадачу своей работы в создании особой парадигмы в изучении советского общества и человека, в рамках которой возможно будут работать молодые исследователи XXI века. Он вносит значительный вклад в полувековой спор вокруг сущности тоталитаризма. Напомню, что около 80 лет назад Дж. Амендола и П. Гобетти определили режим Муссолини в Италии как тоталитарный. В дальнейшем понятие "тоталитаризм" приобрело статус политологического термина с мощным эмоционально-оценочным звучанием. Первое исследование тоталитаризма проведено в труде X. Аренд "Происхождение тоталитаризма" (1951), в котором указывалось, что центральной характеристикой любого общества является баланс между публичностью и приватностью. Дисбаланс же в пользу публичности, характеризующий тоталитарные общества, сводит до минимума возможности проявления человеком себя в приватной сфере. Разрушение преград между личностью и внешним миром (в первую очередь -государством) необратимо ведет к гибели человеческой индивидуальности. В 1960-70-е годы на Западе доминировало направление, определяющее советское общество как тоталитарное в соответствии с концепцией X. Аренд. В 1980-1990-е годы в научном дискурсе громко заявило о себе течение так называемых ревизионистов (Дж. Гетти, М. Манн и др.)2; считавших, что советский тоталитаризм не был искусственным образованием, навязанным сверху, а напротив, представлял собой специфичную форму народовластия.
Главный пафос исследования Б.М. Фирсова заключается в поиске подхода к оценке меры и степени влияния сталинизма на сознание человека. Абсолютная монолитность и тоталитарная покорность советского народа даже в период, так называемого "апогея сталинизма" ставится им под сомнение. В рамках монографии решаются три
1 Зудин А.Ю. Культура советского общества: логика политических преобразований // Общественные науки и современность. 1999, № 3; Хархордин О.В. Обличать и лицемерить: Генеалогия российской личности. СПб.; М.; Изд-во Европейского ун-та в С.-Петербурге: Летний сад, 2002; Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х // Отв. ред. Ю.А. Левада. М., 1993; Волков В. Советская цивилизация как повседневная практика: возможности и пределы трансформации // Куда идет Россия? Общее и особенное в современном развитии / Под общ. ред. Т.И. Заславской. М.., 1997.
2 Getty J. The politics of Stalinism // The Stalin phenomenon / Ed. By A. Nove. London: Weidenfeld and Nikol-son, 1993. Манн M. Противоречия непрерывной революции // Коммунизм и национал-социализм: сравнительный анализ. Проблемно-тематический сборник. М.: ИНИОН РАН, 2000. С. 79-105.
исследовательских задачи. Во-первых, автор подвергает социокультурному анализу "классическую советскую эпоху"; во-вторых, основательно прописывает исторический контекст 1940-1960-х годов; и, в-третьих, подробно останавливается на описании практик и сред формирования разномыслия. В своих исторических очерках он, повествуя о последних годах сталинской власти, отмечает, что партия, памятуя об уроках, которые получил царизм в 1825 г., испытывала страх перед народом, победившим в Великой Отечественной войне; с целью подавить ростки свободомыслия, в СССР во второй половине 1940-х годов была развернута борьба с "космополитами и низкопоклонниками перед Западом"; раскрывает социально-культурные последствия разоблачения культа личности на XX съезде КПСС и подвергает анализу попытки власти ввести критически-очистительную волну, поднявшуюся в обществе, в приемлемые рамки.
Перед читателем разворачиваются драматические судьбы заключенных в лагерях Колымы; воссоздается духовный мир солдата-победителя, вернувшегося под надзор государства; описываются практики и среды формирования разномыслия в послевоенном советском обществе. Б.М. Фирсов особенное внимание уделяет разномыслию представителей партноменклатуры, военных, художественной и технической интеллигенции, а также пишет о сопротивлении русского языка большевистской риторике и т.д. В книге значительное место занимает анализ влияния, которое на поколение "шестидесятников" оказали писатель В. Померанцев, философы В. Келле и М. Ко-вальзон, культуролог М. Бахтин. Исследователь затрагивает темы социологического вольнодумства и самиздата, определяет значение русских голосов в зарубежном эфире для зарождения общественного мнения и т.д.
Однако наибольший когнитивный интерес представляет предложенный автором концептуальный подход к изучению советской цивилизации. Исследователь присоединяется к постсоветской культурологической парадигме, обращающей пристальное внимание на процесс превращения культуры в молодом советском государстве в средство классовой борьбы и уходу неофициальной культуры в подполье. Большое значение он придает результатам Гарвардского проекта: зарубежные социологи, подвергнув исследованию людей, покинувших Советский Союз в 1940-е годы, обнаружили, что эмигранты считали советский строй легитимным, а власть - законной и крепкой. Эти парадоксальные выводы обосновывают изучение "человека советского" как реального исторического феномена.
Главный вопрос, который подспудно волнует автора и который не нашел открытого выражения в книге - это все же не исследование собственно разномыслия. Кажется, что для него важно выяснить, почему рефлексия советской жизни началась лишь в эпоху исторических перемен, когда автор оказался перед необходимостью переопределить свое отношение к прошлому? Для этого необходимо ответить на еще один вопрос: как общество, основанное на "лжи" и "насилии", просуществовало семьдесят не самых простых лет в российской истории? Б.М. Фирсов, подвергая ревизии теорию советского тоталитаризма, подчеркивает, что его сознание, как и сознание миллионов сограждан, вовсе не было зажато в тисках государственной идеологии. Его книга призвана доказать, что в СССР всегда существовала возможность для сохранения личности, индивидуальное "я" спасалось в лабиринтах частной жизни или же надевало маску "двоемыслия".
Наверное, следует согласиться с ним, когда он утверждает, что от сопротивления власти людей удерживало (помимо террора) "ослепление будущим", надежда на то, что грядущее время уменьшит бедствия, откроет путь к преодолению вековой несправедливости.
В книге можно найти ссылки на большое количество источников: мемуары Р. Га-нелина, А. Жигулина, Л. Копелева, С. Юрского; исследования Б. Грушина и Ю. Левады; рассекреченные документы Верховного суда и прокуратуры СССР; документы ЦК КПСС, посвященные реабилитации; стихотворения А. Зиновьева, О. Берггольц, П. Антокольского и др.; отрывки повестей В. Смирнова и Б. Слуцкого.
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.