Генетика и призрак Лысенко ^
М.Д.Голубовский,
доктор биологических наук
Санкт-Петербургский филиал Института истории естествознания и техники им.С.И.Вавилова РАН
Н.И.Вавилов с В.Бэтсоном.
В сентябре 1925 г. в Ленинграде, а затем и в Москве пышно и торжественно праздновали 200-летний юбилей Российской академии наук (с июля она стала называться Академией наук СССР). Среди множества зарубежных гостей был и патриарх генетики В.Бэт-сон. Его пригласил Н.И.Вавилов, в свое время проходивший в Англии стажировку и почитавший его своим учителем. Именно Бэтсон назвал генетикой новую науку ХХ в.
Гостей приветствовали государственные и партийные деятели — Калинин, Каменев, Красин, Луначарский. Председатель Ленсовета Зиновьев произнес длинную речь о преимуществах советской системы, которую впоследствии Бэтсон с саркастическими нотками пересказал в своей заметке [1]. После посещения дворцов Царского Села, частично отданных под лаборатории, патриарх генетики отметил энтузиазм и искреннюю веру молодежи в науку как источник счастья и благоденствия. Наука заменила им религию. Но от опытного взгляда исследователя не ускользнуло, что институты и университеты используются для пропаганды коммунистических идей. Почти в каждом из них он заметил красный уголок с бюстом Ленина и партийной литературой: «Мы не увидели и следа свободы. Нынешние условия в России свидетельствуют о дисгармонии, очевидной для каждого наблюдателя. При этом особенно серьезна нехватка свободы» [1]. Прочтя отчет Бэтсона, Вавилов признал правоту своего учителя.
Всего за полтора месяца до празднования юбилея Академии наук столь же торжественно в Кремле состоялось открытие Института прикладной ботаники и новых культур (с 1930 г. — Всесоюзный институт растениеводства (ВИР) ВАСХНИЛ). Его энергичный 38-летний директор Вавилов произнес вдохновенную речь о задачах института: привлечение мирового сортового богатства,
© Голубовский М.Д., 2015
планомерное государственное сортоиспытание и интродукция ценных сортов, изучение дикой флоры и овладение синтезом новых форм. Доклад заканчивался тезисом, что можно временно уступать соседям по уровню благосостояния, удобствам личной жизни, но единственно в чем нельзя уступать — в уровне интеллекта, в «армии исследователей, без которой немыслимо представить себе какой-либо серьезный прогресс нашего Союза» [2].
Базируясь на своей теории о центрах происхождения, Вавилову удалось в короткое время собрать в ВИРе самую большую в мире коллекцию семян культурных растений и их сородичей. С тех пор в разных странах появились десятки региональных коллекций генофондов исчезающих старых сортов, кормивших человечество.
Наука и власть
Невиданный ранее государственный патронаж науки в первые 10 лет советского государства совпал с глобальными замыслами Вавилова, Вернадского и других крупных ученых о «союзе науки и труда». Это был единственный в СССР период с много-
^ укладной экономикой и относительным плюрализмом мнений. Хотелось верить, что так будет продолжаться долго и дисгармонии утрясутся [3]. Но вскоре в отношениях власти и науки возникли ^ непредсказуемые сложности. Советская власть ре-^ шила не только поощрять и «заказывать музыку», ^ но и вмешиваться в процесс ее создания, вплоть до устранения неугодных исполнителей. Сугубо на-^ учная речь Вавилова в Кремле в 1925 г. была свободна от политической риторики, которая спустя ^ четыре года, с провозглашением Сталиным «великого перелома» стала почти обязательной. Сначала был переломан осевой хребет экономической независимости крестьянства. Затем обобществлены в один «колхоз» разные идейные течения, их втиснули в рамки марксизма и материализма, го-^ сударственной идеологии и философии. Расцвели научные фантомы — «научный социализм», «научный коммунизм», «научный атеизм». В одном из своих писем И.П.Павлов назвал введение в Устав АН СССР тезиса о необходимости вести всю научную работу на основе диалектического материализма Маркса—Энгельса, «величайшим насилием над научной мыслью»*. Идеологическое насилие продолжалось более полувека.
После «великого перелома» вместо желанного союза демократии и науки стал формироваться уродливый гибрид науки и деспотии. Дефицит свободы, воспринятый Бэтсоном как дисгармония, перерос в грозную диктатуру Сталина. Репрессии затронули не только ученых, но и целые области науки [4]. В биологии — это разгром медицинской (1936), а потом и всей генетики (1948), травля и гибель ее талантливых творцов. Такая судьба постигла многих из тех, кто был в 1925 г. в Кремле на торжественном открытии института.
Я разделяю позицию, что лысенкоизм имеет мало отношения к биологии. Это скорее материал к политической истории СССР, когда биология стала ареной идеологической и классовой борьбы советской «марксистской передовой биологии» с «реакционной буржуазной». Историки науки исследовали аномальное отношение власти к науке и губительные последствия некомпетентного вмешательства власти в научную автономию [5—9]. Лысенкоизм — понятие скорее не видовое, а родовое. Его черты оказались свойственными в той или иной степени разным областям советской науки.
Сопоставим два аномальных феномена — лы-сенкоизм и марризм, которые имеют много общего [10]. Лысенко — «народный академик», растениевод, не обремененный знаниями, — провозгласил «новую науку», мичуринскую биологию, или агробиологию. Н.Я.Марр — в прежнее время академик Императорской академии наук, декан восточного факультета университета в Петербур-
* Письмо И.П.Павлова о революции (без даты) // СПФ АРАН. Ф.259. Оп.1а. Ед.хр.38. Л.1.
ге, известный археолог, этнограф, культуролог, признанный знаток кавказских языков — выдвинул «новое учение о языке». Оба привнесли в свои учения классовый подход с акцентом приверженности к марксизму. Будучи обласканы Сталиным, оба заняли высокое положение в научной и социальной иерархии. Марр в 66 лет вступил в партию большевиков и на XVII съезде ВКП(б) озвучил приветствие от ученых страны, получив одобрение Сталина. Лысенко в 1935 г. на съезде колхозников, объявив, что его учению вредят классовые враги вроде кулаков и сходных с ними биологов, также удостоился одобрительного возгласа Сталина. Эти канонизированные основатели новых учений агрессивно воспринимали любую критику, их научные оппоненты третировались и были репрессированы. Марр обладал «замечательным талантом проповедника, пророка, если угодно шамана; многие его сочинения напоминают камлания» [10]. И Лысенко «...в 1950-е годы производил завораживающее действие. Он обладал даром кликушества», заставляя «воспринимать как откровение любой вздор» [9].
Сталин, будучи мастером политического театра, порой резко порывал со своими фаворитами, подвергая опале, напускал на них критиков. Но иногда он и сам выходил на сцену. Так, в своей статье «Марксизм и вопросы языкознания», вышедшей 20 июня 1950 г. в «Правде», он разумно критиковал тезис Марра о классовости языка, а монополию его учения называл «аракчеевским режимом» в науке [10]. Тотчас же все советское языкознание повернулось на 180 градусов. Сталин намеревался сходным образом низвести и другого высоко вознесенного кумира, фимиам которому превысил пределы. В 1952 г. в «Ботаническом журнале» вдруг вышли две статьи с критикой Лысенко по вопросу внутривидовой борьбы. Статью генетика Н.В.Турбина Сталин прочел в рукописи, подав реплику: «Товарища Лысенко нужно научить уважать критику» [5]. Но Сталин умер и низвести вознесенного кумира не успел. А если бы успел, это помешало бы современным воздыхателям о периоде господства Лысенко. Однако вполне нормально, когда историки науки время от времени пересматривают сложившиеся представления и оценки, что и попытался сделать авторитетный специалист в области популяцион-ной и математической генетики Л.А.Животовский в своей книге «Неизвестный Лысенко».
Размышления о книге
Автор предлагает читателям: разностороннее рассмотрение научной деятельности советского агробиолога Лысенко, исторический анализ и трезвую оценку его достижений на фоне социально-политической обстановки тех лет. Столь серьезные историко-научные задачи мало подхо-
дят сочинению, обращенному к широкой аудитории и названному «эссе». Такой жанр отличает исповедальный стиль, эмоциональные оценки, свободные от трезвого критического изучения проблемы в принятых рамках науки. Этим эссе и дороги. Но научный статус автора не дает ему права на такой свободный жанр в книге, посвященной столь больной теме советской биологии. Между тем важные работы историков науки цитируются лишь ритуально, без серьезного обсуждения их главных положений и выводов.
Поражает, например, отсутствие ссылок или сведений о многолетних историко-научных исследованиях А.А.Любищева о монополии Лысенко. Написаны они во время его господства, но изданы лишь спустя полвека [6, 7]. А ведь Любищев был не только биологом, эволюционистом и историком науки, он много работал в области сельскохозяйственной биологии. И, что особенно важно, занимался приложением математики в биологии и опытном деле, был в свое время первым в СССР членом Международного биометрического общества (т.е. почти коллегой Животовского по цеху биометрии). Труд Любищева «О монополии Лысенко в биологии» отличают две особенности. Во-первых, анализ конкретных статей-первоисточников и деятельности Лысенко и его школы на трех уровнях — методологии и научной практики, на институциональном уровне (способы распространения идей и предложений, отношение к критике, научная этика) и на социально-политическом. Во-вторых, Любищев защищал менделизм и хромосомную теорию, не скрывая своего несогласия с рядом ее положений. В частности, он оппонировал мнению о невозможности наследования приобретенных в ходе онтогенеза признаков.
В середине 1950-х годов статьи Любищева распространялись «самиздатом». Известный физик И.Е.Тамм, прочитав их, отметил, что нелепость основных положений и алогизм Лысенко для него очевидны, но оставалось неясным, были ли у него в прошлом «какие-либо существенные достижения в области агрономии или и этого не было. Несмотря на огромность причиненного им вреда, это
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.