ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2011 ■ № 5
МЕТОДОЛОГИЯ
И.Н. ИОНОВ
Глобальная история и изучение прошлого России*
В статье анализируются особенности глобальной истории, ее истоки и смежные с ней системы исторических взглядов - "перекрестных" или "совмещенных" историй. Показана их роль в изучении истории России и новые возможности, которые они представляют.
Ключевые слова: глобальная история, история России, историографическая революция, постколониальная критика, диалог.
The paper analyzes the origins and features of global history and related systems of historical views like entangled or connected histories. Their role in studying the history of Russia and the new opportunities they represent are shown.
Keywords: global history, historiographical revolution, history of Russia, postcolonial criticism, dialogue.
Последние годы показали, что в развитии глобальной истории наступил принципиально новый этап. Если в 1990-2000 гг. создавались все новые проекты этого направления исследований, судьба которых была неопределенной, то в 2006-2010 гг. началось масштабное осмысление реальной историографической ситуации, во многом определяемой развитием глобальной истории за последние 50-60 лет. Инициатор данного движения - крупнейший историограф Г. Иггерс, который возглавил коллектив, создавший "Глобальную историю современной историографии" [Iggers, Wang, 2008]. Содержание этой книги созвучно с представлениями Б. Могильницкого об историографической революции и новой исторической науке конца XX-начала XXI в., конкретизированными Л. Репиной [Могильницкий, 2008; Репина, 2008, с. 13-22].
Однако книга Г. Иггерса и Э. Вана, написанная при содействии С. Мукерджи, охватывает гораздо более широкой круг проблем, описывая влияние на историческое знание различных идеологических направлений (например, левых постколониальных и миросистемных теорий) и отдельных философских течений (постмодернизма как основы лингвистического поворота), которые рассматриваются как важные факторы формирования профессионального исторического знания, наравне со школами консенсуса в США или "Анналов" во Франции [Iggers, Wang, 2008, р. 281-295, 301-306].
* Статья подготовлена в рамках Программы фундаментальных исследований Отделения историко-филологических наук РАН "Исторический опыт социальных трансформаций и конфликтов".
И о нов Игорь Николаевич - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН.
Современная историография анализируется как феномен эпохи глобализации, результат усилий представителей основных цивилизаций: западной (в том числе, российской), китайской, арабо-мусульманской, индийской и, уже в XX в., африканской. При этом Иггерс и Ван стремятся отделять частные историософские, идеологические и националистические подходы от конечного продукта, касающегося дисциплинарных норм исторического знания. Той же тенденции следуют авторы, анализирующие смежные области: изучение проблем глобальности (Globality) в рамках исторической социологии и постколониальную историографию [Schäfer, 2010; Majumdar, 2010].
Наиболее интересны два результата этого подведения итогов. Во-первых, реорганизация пантеона героев историографической революции, прежде всего в области современной мировой истории, которая заложила основы глобальной истории. А во-вторых, оценка качественного своеобразия вновь создавшейся познавательной ситуации, характеристика тех историографических явлений, которые утратили свое значение или выходят на первый план.
Провозвестники современного исторического знания
В списке провозвестников глобальной и современной мировой истории, возглавляемом О. Шпенглером и А.Дж. Тойнби, прочно утвердился историк У. Мак-Нил. Подтверждена ключевая роль его книги "Восхождение Запада. История человеческого сообщества" (1963), в которой, по мнению Ю. Остерхаммеля, обозначился "эмпирический поворот" в мировой истории, ее отход от историософских схем и супертеорий, общенаучных фантазий. Он первым среди исследователей цивилизаций стал соблюдать дисциплинарные правила исторического знания. У него проявился также отказ от эссенциалистского описания цивилизаций как особого рода социальных сущностей ради ситуативного описания цивилизаций как изменяющихся форм глобального взаимодействия людей. Вместе с тем, в отличие от Остерхаммеля, который сформулировал эти положения раньше и лишь вскользь упоминал об игнорировании Мак-Нилом "страданий побежденных" [Osterhammel, 2001, S. 176-178], Иггерс сделал упор на недостатках концепции Мак-Нила1, который писал историю цивилизаций прежде всего как историю империй, "историю победителей", "историю сверху", в чем сам позднее признавался [Iggers, Wang, 2008, р. 380-388].
Фигурой, связывающей пионерские усилия Мак-Нила и современную историческую науку, выступает американский антрополог Э. Вульф, который в книге "Европа и люди без истории" (1982) создал проект глобальной культурной истории, сделал образ глобального взаимодействия более или менее симметричным и включил в него образы народов, лишенных западной историографией и антропологией не только собственной, независимой от Запада истории, но и подлинного имени ("индейцев", "негров", "первобытные" и "традиционные" культуры), раскрыв их роль в процессе модернизации [Wolf, 1982, р. X, 4, 8, 13]. Это позволяет Иггерсу поставить Вульфа в один ряд с признанными классиками миросистемного подхода А. Франком и И. Валлерстайном. Отмечая, что их неомарксистские взгляды стали утрачивать авторитет вместе с кризисом марксизма и теории модернизации в 1990-е гг., Иггерс подчеркивает, что они сумели выжить и в новой познавательной ситуации, несколько уточнив формы аргументации [Iggers, Wang, 2008, р. 390-391].
Эта вроде бы частная поправка к списку основоположников во многом изменяет взгляд на ключевые процессы в историографии второй половины XX в. и на понимание глобальной истории. Тем самым образ глобальности лишается строго структурированного характера, который он имел у Валлерстайна и Франка, а также иерархичности как неотъемлемой части теорий зависимости, периферийности и недоразвитости. Для Вульфа антиисторический структуралистский детерминизм, механистический
1 Особенно резко звучит критика Мак-Нила у В. Шефера, который наиболее четко разделяет мировую и глобальную историю, представляя Мак-Нила последовательным империалистом и универсалистом [Schäfer, 2010, р. 5-7].
системный подход были предметом критики, реакцией на догматический марксизм. В его собственной схеме многолинейной социальной эволюции объектом анализа являются не элементы (elements-in-relation), а социальные отношения. Элементы становятся лишь функцией отношений (elements-of-relation). Внимание Вульфа направлено не на образы обществ как целостных "самоподдерживающихся систем" типа организмов (он считает их результатом реификации концептов). Его интересуют прежде всего образы "плюральных обществ", порожденных целой цепью сложных связей и взаимодействий [Wolf, 1982, р. 3, 77, 379-380, 391, 401-402, 425]. Тем самым Вульф делает еще один шаг вперед по сравнению с Мак-Нилом, который впервые обратил внимание на взаимодействия цивилизаций как объект исторического анализа. У Вульфа образ взаимодействия отчасти поглощает образы общества, культуры, цивилизации. Последнее понятие присутствует в его словаре в весьма специфической форме: "цивилизации как зоны взаимодействий" [Wolf, 1982, р. 82-83].
Тем самым Иггерс меняет наше представление о конфигурации антропологического поворота, который обычно рассматривается в связи с деконструкцией исторических метанарративов и становлением истории ментальностей и микроистории, трактующихся как стратегии "возвращения к человеку". У Вульфа образ антропологического поворота связан скорее с активностью антропологов и этноисторией, а также конструированием таких познавательных моделей, которые акцентируют внимание на межсистемных и внутрисистемных отношениях. Пространство "между системами" становится основным предметом его внимания, полем, на котором человек создает "множественные и ветвящиеся социальные проекции", а понятия, отражающие "сущность" и "логику истории", приобретают множественное число. Антрополог выстраивает свою эволюционную схему, в которой появляется место для многих ситуативных, случайных, зависящих от обстоятельств (contingent) колониализмов, модернизаций, индустриальных революций [Wolf, 1982, р. 76, 387, 401-425]. Подобный подход был освоен Ш. Айзенштадтом на десятилетия позже и развит не столь последовательно [Eisenstadt, 2000]. В результате традиционная вестернизаторская теория модернизации 1950-х гг. У. Ростоу и Т. Парсонса, против которой выступал уже Валлерстайн, оказалась подорванной в самих своих основаниях.
Понятна связь идей Вульфа и постмодернизма. Он, как и Ж. Деррида, считал, что "имеет место не единая история, общая история, но истории различные по своим типам, своим ритмам, своим модусам вписания, истории смещенные, дифференцированные... не сводимые к реальности какой-то всеобщей истории" [Wolf, 1982, р. 21; Деррида, 2007, с. 70-71]. Он, как и Ж. Делез, предпочитал фиксирование не глубинных "сущностей", а моментов становления, беспорядочных (rough-and-tumble), поверхностных взаимодействий, благодаря которым в условиях дезинтеграции сосуществуют разные гетерогенные смыслы и в процессе которых создаются новые смыслы. Вульф возражал против деградации описания такой творческой дезинтеграции, множественности и гетерогенности к простым дихотомиям (варварство-цивилизация, Запад-Восток, традиционное-современное, ядро-периферия, метрополия-колония). Это заставляло его предпочитать стратегию денотации или номинации - стратегиям манифестации и сигнификации (он не переносил общие понятия, имеющие большее отношение к называющему, чем к называемому) [Wolf, 1982, р. 4-7, 12-13, 297, 379, 387; Делез, 1998, с. 16-42, 234, 340]. Можно назвать эту стратегию понятийной (или интеллектуальной) микроисторией.
Но вместе с тем Вульф искал истину - и никак не меньше. Он не согласен с Ж. Лиотаром в его неприятии метанарративов [Лиотар, 1998, с. 92].
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.