Западной Европе и России. Текст П.Ю. Уварова пронизан легкой (почти скрытой) иронией (это заявлено в подзаголовке статьи) и великолепным фундаментальным и одновременно не лобовым, а весьма тонким сопоставлением судеб университетов на Западе и в России.
Статьи Л.П. Репиной, И.С. Пичугиной и А.К. Гладкова подчеркивают факт немеркнущей славы великих российских медиевистов Т.Н. Грановского, В.К. Пискорского, П.Г. Виноградова. Эти публикации в очередной раз, на основе новых материалов, демонстрируют богатство и неисчерпаемость наследия российских медиевистов, заложивших основы нашей отрасли исторической науки.
В заключение подчеркну еще раз - все материалы сборника, посвященного Аде Анатольевне Сванидзе, заслуживают анализа и пристального внимания, более основательного, чем то, что может вместить небольшая рецензия. Остается только выразить благодарность юбиляру, побудившему авторов собрать под обложкой сборника «Долгое Средневековье» прекрасный научный материал, и пожелать ей всего самого доброго на долгие лета.
Н.И. Басовская
Хачатурян Н.А. ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ В СРЕДНИЕ ВЕКА / Институт всеобщей истории РАН; МГУ им. М.В. Ломоносова. М.: Наука, 2008. 313 с.
Новая книга Н.А. Хачатурян вписывается в общепринятую мировую практику переиздавать отдельным изданием разрозненные труды известного историка как знак признания его заслуг и непреходящей ценности этих трудов, рассеянных по разным, часто малотиражным или труднодоступным публикациям. В этой книге собраны статьи и главы из коллективных монографий, написанные Н.А. за более чем тридцать лет, а также ряд новых работ, продолжающих исследования автора в области средневековой потестологии. Целостность замысла этих работ придает книге монографический характер, высвечивая творческий путь автора, который может служить образцом для постижения истории отечественной медиевистики последней трети XX - начала XXI в.
Уже сам факт переиздания работ, написанных за столь большой отрезок времени, в нашей реальности достоин внимания. С одной стороны, «буря и натиск», пережитые исторической наукой в России на рубеже 1990-х годов, повлияли на смену приоритетов многих ученых. Одни стараются не вспоминать свои прежние работы, объясняя их «наследием мрачных времен»; другие разочаровались в избранных некогда сюжетах (зачастую весьма несправедливо) и обратились к но-
вым, прежде частично запретным темам. С другой стороны, сохранение верности творческому выбору, о котором Н.А. говорит в предисловии к книге как о глубоко продуманной научной и общественной позиции, и способность углублять и развивать избранную исследовательскую тему свидетельствуют о процессах обновления отечественной медиевистики, которые начались с 1970-1980-х годов, задолго до появления внешних, политически мотивированных импульсов к смене парадигм. Как доказательство этому, при переиздании автором не внесено в давние работы существенных изменений, что убедительно демонстрирует научный потенциал отечественной школы медиевистики.
Еще одна не менее значимая особенность монографии заключается в ее теоретическом характере, что также отличает творческий метод автора. С самых первых своих работ Н.А. обнаружила явную склонность к теоретическому осмыслению больших структур и системному видению проблем. Однако данная особенность авторского стиля мышления также свидетельствует в пользу научного потенциала отечественной науки, где наряду с нарастающим уходом в эмпирику сохранялся императив системного анализа, рефлексии и «философии истории». И ценность предложенной Н.А. социологической схемы определяется опорой автора на источники, что выгодно отличает ее от модных ныне построений «методологов», «социологов» и «философов». Такой подход делает книгу непростым чтением, требующим от читателя «работы», дающей богатую пищу для размышлений.
Название книги - «Власть и общество» - многозначно. В ней идет речь не просто о власти (природе, морфологии, эволюции) и обществе (о его социальной структуре, экономической основе, динамике), но прежде всего и главным образом о взаимодействии и взаимовлиянии власти и общества. Стержнем книги является интенция автора показать, что государство несводимо только лишь к властям предержащим, государство -это и люди, общество в целом, способное к ответственному и продуктивному спору, диалогу и взаимодействию с властью. Книга состоит из пяти разных по объему разделов: теория и социология власти, социальная структура общества, феномен сословного представительства, двор и формы репрезентации власти, отечественная медиевистика.
Раздел «Теория и социология власти» освещает три важнейших компонента средневековой политической истории: полицентризм как главную черту политической структуры, дихотомию светской и духовной власти в их «схождениях» и столкновении, наконец, сакральную природу королевской власти как архетип и отражение психологии человека. Новаторское применение структурного анализа к политической истории, наряду с ее культурно-психологическим измерением, позволили автору вычленить константу и симбиоз авторитарного и коллективного начал, обусловленных формой собственности на основное богатство -землю (как следствие, иерархичность и корпоративность земельной собственности); вынужденность диалога власти с обществом, самоорга-
низующимся в сословия; взаимные обязанности и ограничения как путь к народовластию и демократии западного образца. Сама природа власти в Средние века рассматривается автором в контексте соединения духовного и светского начал, обусловленного природой человека (материя и дух), в отличие от более принятого в историографии внимания к их столкновению в форме конфликта пап римских с императорами, а затем и со светскими монархами. Справедливо отмечается, что обе «власти» смешивают светский и духовный компоненты, поскольку власть невозможна без политических функций, как и не мыслится в Средние века вне божественного проистечения. И при переходе от «теизированной монархии к юридической» публичная основа не вытесняет сакральную, обусловленную религиозным сознанием подданных, и даже «театр власти» служит пропаганде харизмы правителя. Обращение историков во второй половине XX в. к исторической психологии на фоне роста ее значения даже в естественно-научном знании высветило место иррационального в политической истории. Священное признается ныне органичной частью сознания, а не этапом в человеческой истории, что, в свою очередь, снимает его оппозицию с мирским. В этом контексте сакральная природа королевской власти предстает отражением страхов и надежд людей, которые сами творят «харизму» правителя.
Разрушение «гармонии» светского и духовного начал (в духе папы Геласия) и поражение папства (и империи) в борьбе за доминирование представляется мне еще более логичным, чем это видится Н.А. (с. 18). Григорианская реформа и создание теократического государства, обозначив новый виток в становлении средневековой государственности, открыли «ящик Пандоры», нанеся сокрушительный удар по идее универсализма христианского Запада. Светская власть не только заимствует у церкви уже готовую модель государства (взятую некогда у Рима), она еще и защищается, получая внутренние стимулы и дополнительные аргументы в апелляциях к обществу.
Чрезвычайно ценным представляется выделенный автором фактор территории как решающий залог успеха «национальных монархий». Территориальное самоопределение государства, когда этнос и территория мыслились неразделимыми, четко отражает конкретный этап в истории внутренней консолидации стран Западной Европы. При этом ограниченные инструменты властвования монархов классического и позднего Средневековья не могли «охватить» слишком большие территории (отсюда, замечу, возрождение практики апанажей во Французском королевстве Х1У-ХУ вв.). А в наши дни «освоение» Европы достигает таких масштабов, что в Брюсселе могут решать, как вести дела владельцу паба в Ирландии.
Справедливо отмечена автором в качестве главного фактора политической жизни Запада активность общества, его способность к самоорганизации и давлению на власть. Именно этот стабильный фон политической активности всех сословий общества предопределил и
такое яркое явление, как политические амбиции зарождающегося чиновничества, расцениваемые автором как «внешнее подобие» политического партикуляризма в обществе (с. 13). Хотя, безусловно, чиновники действовали от имени закона и того же государства (персонифицируемого монархом), но зачастую они воодушевлялись самыми передовыми и смелыми политическими идеями, формулируемыми в обществе. Их умение ограничивать самовластие монарха могло, как мне представляется, сыграть и позитивную роль, особенно в периоды ослабления роли сословно-представительных собраний, хотя имело иную природу, как и несло иные последствия. Нечто похожее, на мой взгляд, имело место в России XIX - начала XX в., где действовала образцовая бюрократия, включавшая выдающихся поэтов, писателей и ученых, и она старалась проводить в жизнь чаяния широких слоев людей в отсутствии легальных форм соучастия общества во власти.
Самый большой раздел книги посвящен социальной истории средневекового общества, рассматриваемой, однако, в политическом аспекте, что придает традиционным темам новизну. В нем присутствуют как общетеоретические проблемы, прежде всего анализ корпоративизма как сущностной черты общественной структуры в Средние века, так и конкретно-исторические исследования об отдельных сословиях средневекового общества. В трактовке Н.А. природа средневекового корпоративизма отражает сущность феодального общества в его социально-экономических и политико-культурных параметрах. В результате автором впервые в историографии проблемы дается комплексная концепция понятия «сословие» как политико-юридического и социального феномена Средневековья. Появление коллективного субъекта Н.А. связывает с античной традицией и памятью о ней, но прежде всего с незащищенностью индивида в доиндустриальном обществе и ограниченными возможностями человека (ручной труд и примитивные орудия труда). Яркой особенностью западного общества и
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.