ГОСУДАРСТВО И ПРАВО, 2013, № 3, с. 113-118
-- КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
И.А. Исаев. ТЕНЕВАЯ СТОРОНА ЗАКОНА. ИРРАЦИОНАЛЬНОЕ В ПРАВЕ. М.: Изд-во "Проспект", 2012. 364 с.
Этой книгой Игорь Андреевич Исаев завершает свой opus magnum - цикл из семи монографий, посвященный метафизическим аспектам права и власти. Каждая из них обладает вполне самостоятельным значением, и вместе с тем их объединяет сквозной сюжет, рассматриваемый сквозь общую методологическую призму.
Трудно привести схожие примеры, где столь обширнейший материал подвергался бы (без ослабления изначального замысла) настолько виртуозному, местами доходящему до воистину головокружительной изощренности анализу. Круг источников необычен для теоретико- и историко-правовых работ (во всяком случае их подавляющего большинства, выполненных в нормативистском и фактографическом ключе и рассчитанных на позитивистски ориентированную аудиторию). Стиль отточен и изыскан.
Неудивительно, что все "звенья" этого уникального трактата о метафизике права, увидевшие свет на протяжении последнего десятилетия, неизменно привлекали внимание тех, кому небезразличны искания и взлеты политико-правовой мысли наших дней1.
"Наука о праве - открытая наука", - заявлено в предисловии. Принимая эстафету от предшествующих трудов автора, рецензируемая монография стала очередным и, надо сказать, на редкость сильным доводом в пользу этого программного для И.А. Исаева тезиса.
Не хочется впадать в пересказ, подменяя богатство смыслов аннотацией. Платон и Аристотель, Августин Блаженный и св. Фома Аквинский, Анри Бергсон и Мартин Хайдеггер, Юлиус Эвола и Мирча Элиаде, Макс Шелер и Гастон Баш-ляр, Райнхальд Нибур и Нюма-Дени Фюстель де Куланж, Якоб Буркхардт и Освальд Шпенглер, Гилберт Честертон и Джеймс Фрезер, Макс Вебер и Карл Юнг, Карл Шмитт и Мишель Фуко, Вальтер Беньямин и Александр Кожев - вот собеседники автора. В этот предельно напряженный диалог, не знающий ни пауз, ни длиннот, счастливым образом избавленный от примет рутинного наукообразия - объективизма
1 См.: Жуков В.Н. Рец. на кн.: И.А. Исаев. Politica Hermetica: скрытые аспекты власти // Гос. и право. 2003. № 11. С. 123-126; Рудо-квас А.Д. Рец. на кн.: И.А. Исаев. Politica Hermetica: скрытые аспекты власти // Правоведение. 2003. № 2. С. 258-261; Осипов И.Д. Рец. на кн.: И.А. Исаев. Politica Hermetica: скрытые аспекты власти // Альманах русской философии и культуры "Вече". 2003. № 14. С. 235-238; Бобылев А.И. Рец. на кн.: И.А. Исаев. Власть и закон в контексте иррационального // Гос. и право. 2006. № 7. С. 115-117; Керимов А.Д. Рец. на кн.: И.А. Исаев. Топос и номос: пространства правопорядков // Там же. 2008. № 3. С. 118, 119; Карцов А.С. Рец. на кн.: И.А. Исаев. Топос и номос: пространства правопорядков // Политэкс. 2008. Т. 4. № 33. С. 284-287; Водолагин А.В. Рец. на кн.: И.А. Исаев. Господство. Очерки политической философии // Гос. и право. 2009. № 11. С. 121, 122; Занин С.В. Рец. на кн.: И.А. Исаев. Солидарность как воображаемое политико-правовое состояние // Там же. № 12. С. 116, 117; Экимов А.И. Рец. на кн.: И.А. Исаев. Идея порядка в консервативной перспективе // Там же. 2008. № 3. С. 123-125.
и характерной "засушенности" слога, с первых же строчек втягивается и читатель.
Метафизика как сфера предельных целей и средств власти и закона - именно так И.А. Исаев очерчивает предмет своих изысканий, честно предупреждая о стремлении "взломать догматические границы позитивистской юриспруденции". И обещание это, следует признать, не остается лишь претенциозной декларацией. Исходное предположение, гласящее, что "правовая реальность намного глубже и многообразнее, чем набор кодифицированных норм", в конечном счете отражает основной вывод, непосредственно вытекающий из всего содержания работы.
В первой главе "Светотени Закона: пространство мифа", отталкиваясь от своей излюбленной посылки, красной нитью проходящей через все части гепталогии - "эволюция правопорядков зеркально отражает движение правовых идей", - автор рассматривает "свет" и "тень" в качестве великих символов, с помощью которых древневосточная античная мысль и христианская мысль описывали процессы рождения и развития права.
Чрезвычайно интересны, на наш взгляд, суждения по поводу оккультной подоплеки "материнского права", архаического и теневого, а также его отдельных элементов (особый порядок наследования женщин, специфическая оценка судебных доказательств, представляемых ими в рамках системы "формальных доказательств", специальные виды ордалий и наказаний, применяемых к ним), определяющих особый статус женщины, еще длительное время неспособный юридически соединиться с "универсальным" статусом мужчины.
Завет осмысляется И.А. Исаевым в качестве древнейшей архетипической формы договора, в котором еще не разграничивались публично-правовые и частноправовые черты. Наиболее важным аспектом обязательства выступает обязанность (долг), рождающаяся из соглашения (согласия). Стороны связывались угрозой проклятия и гнева со стороны божества: магические ритуалы в древности были единственной гарантией исполнения соглашения. Залог приобретал здесь специфический сакральный смысл.
Подчеркивая склонность эллинистического мышления к космизации мира, предполагающей априорную систему ценностей, автор демонстрирует, что, в отличие от древних концепций естественного права, делающих акцент на равенстве перед лицом "Великой Матери" и Закона, античное право отличалось избирательным подходом и наличием иерархического принципа (олимпийский тип).
Оптимизм римской религии определил прагматизм и предметность римского права, требовавшего прежде всего точного и ясного выражения воли. Кроме того, "лаконизм и афористичность, присущие языку римских богов, надолго оставались характерными свойствами римского права, облегчая его рецепцию в инородные системы и стимулируя процессы кодификации; они же делали право довольно непо-
датливой для философских спекуляций материей, сохраняя тем самым его исконный консерватизм".
Далее в монографии дается реконструкция теневых -имеющих оккультное происхождение и играющих огромную роль - аспектов римского юридического наследия, прежде всего в области публичного права. Имперская идея (pax romana) предполагала наличие единого и иерархизирован-ного сакрального пространства, а институты империи формировали сакрализированное пространство власти.
Как точно замечает автор, "великой фикцией римского сознания оставалась вера в вечность прав римского народа", ввиду чего главным компонентом принципа Regnum стала идея вечности Римской империи, метафизически наделяющая эту государственность бесконечным существованием.
Раскрывая воздействие экзотических культов на формирование римской государственности и юриспруденции, И.А. Исаев указывает на заимствованные у теократических режимов Востока представления о божественности цезарей: "под воздействием семитских доктрин в императорском Риме божественная и царская власть вновь срастаются, как когда-то во времена архаики".
Среди иных, далеко не рациональных по своей сущности слагаемых римской правовой идеологии автор акцентирует "императив умолкнувшего большинства": в глазах римлян мертвые вместе с живыми составляли целостный организм нации и государства. Согласно римским представлениям "мертвые влияли на живых, они мстили за пренебрежение к установленным правилам и нормам".
Соединительным звеном между понятием римского "права народов" и естественным правом стало понятие справедливости. Зародившееся, как предполагает И.А. Исаев, под влиянием пифагорейских представлений о равном делении чисел и физических величин, это понятие позже трансформировалось в умозрительное представление о равенстве перед законом, которым так гордились греки. При этом именно стоической школе удалось связать упрощенную телеологическую метафизику с "идеей естественного права". Универсализм стоического Закона противостоял казуальности и раздробленности правовых предписаний. Римские юристы были среди первых учеников греческой стоической философии с ее закрытой логической системой, исключавшей воздействие иррациональных и стихийных моментов.
Анализ глубинных основ раннехристианских представлений о праве и законе показывает, как их естественно-правовой настрой вёл к появлению некоей анархической максимы, предоставлявшей подданным право судить закон. В известной степени соответствующие интенции питались, по меткому замечанию автора, ветхозаветным нигилизмом в отношении государства, давшим о себе знать у пророков и в апокалипсисах. Эсхатологическая перспектива, обесценивая публичную власть, придавала ей относительность и временность.
В последующих рассуждениях упор вполне обоснованно делается на подходах к проблеме юридического у апостола Павла. Позитивное право, учил он, слишком слабое средство, чтобы посредством его спасти душу и слишком ничтожное, чтобы действовать в вышнем мире. Не существует непогрешимого человеческого закона. В нем заповеди Бога непременно подменяются заповедями человеческими, преданием и казуистическим толкованием. Полемика апостола Павла направлена против Закона во всех его смыслах, в том числе против Закона как императивной нормы, а значит, и против "естественного закона"- более того, против фор-
мы, как таковой. Отдельные части Закона, по его словам, факультативны и необязательны для исполнения. Однако мирская власть признается условной репрезентацией Бога, отчего верующим должно принять власть такой, какой она должна быть в принципе, даже если она эмпирически вовсе не такова. Тем не менее и земной закон имеет определенное значение для борьбы со злом. В целом у апостола Павла милосердие становится лицевой стороной суперэго Закона, а грех - трансгрессией Закона.
Одновременно с этим оттеняется роль Климента Александрийского, через труды которого в христианство проникают многие гностические идеи, в том числе о праведном и неправедном Законе. Здесь божественное право эманирует через сферу "естественного права" вплоть до права земного. Христианский гносис предлагал совершенно новую шкалу оценок бытия, справедливости и законности. Он
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.